жет наступать в течение нескольких часов, как отметил Маккензи в письме домой: «Симптомы у многих проявились во время утренней переклички, и они умирали уже через три, четыре или пять часов… Вряд ли нужно упоминать, что любое лечение в таких случаях – совершенно бесполезно». В отсутствие лечения смертность при азиатской холере составляла 40–60 %.
За два с половиной года более 18 000 солдат умерли от холеры, которая унесла больше жизней, чем любая другая болезнь, поразившая британскую армию во время Крымской войны. Одной из первых жертв стал Ричард Джеймс Маккензи. Многообещающий хирург из Эдинбурга умер от холеры через пять дней после битвы при Альме, 25 сентября 1854 года. И снова случилось так, что смерть расчистила путь другому человеку.
Многие из коллег Маккензи последовали за ним на войну, но религия Листера запрещала ему участвовать в насильственных действиях (даже если его роль будет заключаться в помощи раненым). Поскольку в 1854 году его ординатура в Королевском лазарете подошла к концу, он оказался без работы и планов на будущее. Несколькими месяцами ранее он писал отцу, что подумывает просить место младшего хирурга в Королевской бесплатной больнице в Лондоне. Несмотря на любовь к Сайму, Листер скучал по семье, и это была первая из многих его попыток вернуться домой в течение следующих двадцати трех лет.
Королевская бесплатная больница была основана хирургом Уильямом Марсденом в 1828 году для оказания бесплатной помощи (как следует из названия) тем, кто не мог позволить себе лечение. Хотя больницы по всей Британии обслуживали бедных, пациенты должны были вносить свой материальный вклад в проживание и питание. Кроме того, стационарная госпитализация предоставлялась только тем, кто мог получить письмо от губернатора или подписчиков больницы, что было нелегкой задачей. Марсден, напротив, считал, что «единственным документом [для получения допуска в больницу] должны быть нищета и болезни». Его решение возвести Королевскую бесплатную больницу было продиктовано случаем с умирающей девушкой, которую он нашел однажды вечером на ступенях церкви Святого Эндрю. Марсден пытался пристроить ее в больницу, но потерпел неудачу, поскольку у девушки в кармане не было ни гроша. Несколько недель спустя она умерла.
Собеседование в Королевскую бесплатную больницу не только приближало Листера к дому, оно также способствовало его карьере: в то время было трудно найти штатные места в госпитале, особенно столичном. Подобное решение не только повышало его престиж как хирурга (и служило почвой для прибыльной частной практики), но и могло в итоге привести к месту в университете. Однако, Сайм и старый профессор Уильям Шарпей не были столь уверены, что эта позиция пойдет на пользу многообещающему хирургу. Они отговорили его от подачи заявления, опасаясь, что протеже может вовлечься в один из последних политических споров, бушующих в стенах больницы.
Карьера Листера как хирурга началась и пошла в гору в Эдинбурге, но, в силу своей природной скромности, он не рассчитывал и на десятую долю успеха своего любимого наставника.
Этот скандал будоражил все медицинское сообщество Лондона. В Королевской бесплатной больнице было три штатных хирурга: Уильям Марсден, Джон Гэй (который проработал там восемнадцать лет) и Томас Генри Уэйкли, отец которого основал The Lancet. В декабре того же года Гэй был вынужден уйти в отставку после того, как обнародовал информацию из своей биографии, которая дурно сказалась на репутации больницы. Руководящий комитет счел, что Гэй недостаточно противостоял пренебрежительным замечаниям, которые появились в книге, и на этом этапе решил, что имеет право вмешаться в карьеру хирурга. Уэйкли яростно защищал действия комитета в The Lancet, что неудивительно: отставка Гэя сулила ему повышение.
Шарпей писал Сайму в Эдинбург: «Новый хирург будет тесно взаимодействовать с молодым Уэйкли – и я боюсь, что они не обойдутся без недоразумений, а в этом случае им грозят бесконечные и отвлекающие публичные конфликты – или же отставка Листера. Я не могу представить, чтобы Листер занял сторону Уэйкли в грядущем разбирательстве». Сайма беспокоило другое. Он опасался, что Листер затмит сварливого молодого Уэйкли, что может разозлить отца Уэйкли, который все еще имел значительное влияние на медицинское сообщество в Лондоне. Шарпей писал Сайму: «Не могу вообразить, чтобы старый Уэйкли позволял какому-то новому человеку зарабатывать очки репутации за счет своего сына». Шарпей и Сайм рассказали о своих опасениях Листеру, который в конечном итоге по совету двух своих наставников позволил истечь крайнему сроку подачи заявки.
Вопрос о том, чем займется Листер по окончании ординатуры, все еще оставался открытым. Он раздумывал о том, чтобы следовать своему первоначальному плану путешествия по Европе, и именно к этому Джозеф Джексон призывал сына: «Теперь ты можешь беспрепятственно следовать плану, который сформулировал ранее… осмотреть некоторые медицинские учебные заведения на континенте». Однако у штатного места в Королевской бесплатной больнице хватало очарования, чтобы заставить Листера покинуть Эдинбург; турне же по Европе не обладало такой привлекательностью. Вместо этого Листер предложил Сайму следующее: он, Джозеф Листер, возьмет на себя лекции Маккензи по хирургии и подаст заявку на должность младшего хирурга в Королевском лазарете.
Листер, возможно, был даже слишком квалифицирован, чтобы быть ассистентом Сайма, но он, несомненно, не обладал достаточной квалификацией для места младшего хирурга – хотя бы потому, что все еще не имел лицензии на практику в Шотландии. Предложение Листера стало неожиданностью для Сайма, и тот немедленно отверг его. Однако удержать Листера было не так просто. Позиция его оставалась тверда. В письме к отцу он вопрошает: «Если человек не хочет воспользоваться возможностями, которые ему представляются, то что же он намерен предпринять? Для чего он будет достаточно хорош?» В глубине души он знал, что идеально подходит для этой работы, даже если и высоко метит. «Хоть поначалу я был почти готов уклониться [от представившихся возможностей], – писал он, – но теперь размышляю так: если я не сделаю этого сейчас, как я буду в состоянии выполнить свой долг хирурга в будущем?» Несмотря на браваду, он все еще проявлял характерную скромность, давая оценку своим устремлениям в переписке с отцом. Листер замечает, что не рассчитывает иметь и «десятую долю того успеха», который имел Сайм.
В конце концов, Сайм свыкся с мыслью, что Листер станет при нем младшим хирургом. Молодой протеже поразил его как мастерством работы, так и интеллектуальным любопытством, и вот 21 апреля Листер был избран членом Королевской коллегии хирургов Шотландии, что давало ему лицензию на практику в Эдинбурге. Вскоре после этого он переехал в модную резиденцию на Ратланд-Стрит, 3 – через дорогу от кабинета частной практики Сайма. Отец, который продолжал субсидировать его расходы на проживание, счел арендную плата весьма высокой, но написал Листеру, что одобряет его переезд в «комнаты, которые по характеру и обстановке полностью подходят для твоего профессионального положения». Как только Листер поселился на новом месте, руководство госпиталя утвердило его назначение в Королевский лазарет. В сентябре он получил первый гонорар от пациента, которому вправлял вывих лодыжки (под хлороформом). Карьера Джозефа Листера пошла в гору.
Как ни хорош был дом Листера, он не мог конкурировать с величественной резиденцией его наставника. Несмотря на то, что Милбанк-Хаус располагался всего в получасе ходьбы от центра города, он походил на загородный дом для всех, кто приезжал к Сайму. Стоило войти – и дым, грязь и шум Эдинбурга мгновенно исчезали. Увитый плющом особняк, окруженный пологими холмами и террасами, обеспечивал психологическую разгрузку от повседневных ужасов, которые Сайм видел в Королевском лазарете. Когда он приобрел резиденцию в 1840 году, к дому уже примыкало несколько оранжерей и виноградников. На протяжении многих лет его состояние росло (благодаря частной практике), и Сайм построил две оранжереи с орхидеями и еще несколько – для выращивания фруктовых деревьев, которые плохо переносили холодный климат: фиги, ананасы, бананы. Это было что-то вроде тропического рая в Шотландии с ее кошмарной погодой.
Милбанк-Хаус был оживленным местом. Сайм любил устраивать небольшие званые ужины для друзей, коллег и путешественников, приехавших посетить медицинские и научные институты Эдинбурга. Он ненавидел большие сборища, предпочитая не более двенадцати гостей одновременно; часто в число приглашенных попадал Листер, и домашние Сайма неизменно тепло приветствовали его.
У Сайма была огромная семья по современным меркам: вторая жена, Джемайма Берн, и трое их детей, плюс дочери Агнес и Люси от предыдущего брака. Первая жена, Анна Уиллис, умерла несколько лет назад при родах девятого ребенка. Семеро детей Сайма от первого брака и двое от второго скончались от различных болезней и несчастных случаев. Эти скорби служили напоминанием о том, насколько бессильна медицина перед лицом смерти.
В дополнение к регулярным приглашениям на ужин Листеру предложили присоединиться к семье в путешествии. Они собирались посетить шурина Сайма в его загородной резиденции в Лох-Лонг на западном побережье Шотландии. Листер согласился, и дело было не только в хорошем отношении старшего Сайма: молодой хирург положил глаз на старшую дочь босса, Агнес.
Агнес Сайм, высокая стройная девушка, была незамысловатой – особенно в сравнении со своей милой младшей сестрой Люси. Агнес часто собирала длинные темные волосы в неплотный пучок, что подчеркивало изящество ее черт. В письме домой очарованный Листер рассказал о своей «драгоценной Агнес». Он сообщил Джозефу Джексону, что, хотя внешне мисс Сайм «совсем не эффектна», Бог благословил ее милой натурой: «В лице ее есть постоянно меняющееся выражение, которое безыскусно демонстрирует особенно бесхитростный, честный, незатронутый и скромный дух». Самое главное, отметил Листер, что у нее нет «недостатка в здравом и независимом уме» – качество, которое она, несомненно, унаследовала от отца. Листер писал о вновь обретенной любви с некоторой сдержанностью: «В редкие моменты – хотя, как по мне, и не так редко, как раньше! – в ее глазах мелькает глубокое, очень теплое сердечное чувство».