ли. За второй промежуток времени погибло только 6 из 40 человек.
Отчет побудил редактора The Lancet связаться с лондонскими больницами, чтобы повторно протестировать антисептические методы Листера – «справедливо и критически». Он предложил ученикам Листера понаблюдать за экспериментами. То, что было достигнуто в Глазго, «должно быть обеспечено в Лондоне», заключил редактор журнала. Так в 1870 году все взоры обратились к столице.
А в это время в Эдинбурге Джон Радд Лисон (только недавно получивший квалификацию хирурга) подошел к дому Джозефа Листера. Мужчина заметно нервничал. Сам дом был «словно ров, который делал фигуру Листера еще более недосягаемой», чем казалось Лисону, когда он поднимался по широким ступеням к входной двери. Он пришел спросить у известного профессора, может ли он внести свое имя в список ожидания, чтобы стать одним из его хирургических помощников в больнице. Хотя Лисон посещал палаты Листера, он еще не общался напрямую с человеком, которым был так восхищен.
Дворецкий – строгий человек, поведение которого принесло ему прозвище «мистер Дубинка» – проводил Лисона в кабинет, где сидел Листер, и закрыл за его спиной двери. Молодой хирург оказался в величественной комнате, в которой все внимание притягивали застекленные книжные шкафы из красного дерева и большие окна, выходящие на север. Листер встал из-за стола, чтобы поприветствовать Лисона, который инстинктивно ощутил, что находится «в присутствии человека, воплощавшего стремление к высокой цели». Старший хирург успокоил новичка тем, что Лисон назвал «восхитительной и очаровательной улыбкой». После короткой беседы Листер достал из одного из ящиков стола небольшую тетрадь и записал на ее страницах имя просителя. Он сообщил Лисону, что тот может приступить к работе помощником следующей зимой.
Лисон уже повернулся, собираясь уйти, как вдруг заметил что-то странное на столе перед окном. Это были пробирки, сверкающие на солнце и преломляющие его свет под разными углами, наполовину заполненные различными жидкостями и заткнутые ватой. Листеровский Стеклянный Сад. «Любопытное собрание – такого я никогда не видел и не мог выдвинуть ни малейшего предположения относительно того, что в них или почему они должны быть заткнуты хлопком, – писал Лисон позже. – По моему опыту, пробирки всегда держали открытыми; не припомню случая, чтобы их зачем-то закрывали».
Заметив внезапный всплеск интереса в лице молодого хирурга, Листер бросился к нему, обрадованный, готовый продемонстрировать Лисону свою странную коллекцию жидкостей. Он отметил, что в некоторых жидкость помутилась и заплесневела, а в других оставалась прозрачной. «Я пытался проявить разумный интерес, – признался Лисон, – но не имел ни малейшего представления о том, что это такое». Пока профессор делился историями о своих последних экспериментах по выяснению причин разложения, Лисон внутренне удивлялся, что у известного хирурга есть время заниматься столь неуместными и далекими вещами.
Надеясь закончить встречу на высокой ноте, Лисон оглянулся вокруг в поисках темы, на которую мог бы говорить связно. Именно тогда на глаза ему попался большой микроскоп Пауэлла и Лиланда на столе Листера. Он сказал профессору, что уважаемый восьмидесятилетний демонстратор из больницы Святого Томаса в Лондоне, который учил его анатомии, использовал аналогичный инструмент. Глаза Листера заискрились от волнения: упоминание микроскопа, «казалось, вернуло его к реальности». Он охотно перевел беседу на обсуждение важности этого прибора для будущего хирургии.
«Я не имел ни малейшего представления о том, что микроскоп имел какую-либо связь с заткнутыми пробирками», – признался Лисон позже. Хотя он провел два с половиной года в одной из крупнейших и самых прогрессивных больниц Лондона, этот хирург, недавно получивший лицензию, заметил, что «никогда ничего не слышал о микробах… и уж точно не имел ни малейшего представления о том, что они имеют отношение к медицине или хирургии». Роль научных знаний и методологии в медицинской практике – центральных факторов, необходимых для перехода профессии от мясницкого искусства к перспективной дисциплине, – еще не была определена. Однако ситуация определенно менялась в пользу Листера.
11Королевский абсцесс
Шутов глумливых дерзостный оскал
Он словом в благочестье обращал[8].
4 сентября 1871 года карета Листера остановилась у главного входа в замок Балморал – сердце обширного поместья королевы Виктории в высокогорных шотландских землях. Накануне он получил срочный телеграфный запрос о необходимости приехать в королевскую резиденцию. Королева была тяжело больна. Абсцесс в ее подмышке вырос до размера апельсина, уже достигнув в диаметре 15 см. После смерти Сайма Листер стал самым известным хирургом Шотландии, поэтому вполне естественно, что по серьезному вопросу, касающемуся здоровья Ее Величества, консультировались с ним.
Проблемы начались несколькими неделями ранее, когда у королевы заболело горло; вскоре она ощутила боль и отек в правой руке. Спустя некоторое время в дневнике проскальзывают сетования на то, что «рука не поддается никакому лечению: все уже испробовано». Придворные врачи умоляли королеву позволить привести хирурга. Не сознавая серьезности ситуации, она поначалу возмутилась, однако пообещала все обдумать. И вот несколько дней спустя, когда боль стала невыносимой, Виктория, наконец, согласилась.
Скрупулезный хирург носил с собой все, что было нужно для операции, включая свое последнее изобретение: карболовый спрей. Идея создания аппарата пришла к Листеру несколькими месяцами ранее и была частично вдохновлена серией экспериментов, проведенных британским физиком Джоном Тиндаллом. Пропуская концентрированный луч света по воздуху, Тиндалл продемонстрировал высокое содержание пыли в атмосфере. Он заметил, что когда воздух свободен от частиц, свет рассеивается. Тиндалл с помощью нагревания выделил «стерильный» воздух (очищенный от частиц пыли) и показал, что склонные к гниению жидкости, которые подверглись воздействию этого воздуха, оставались стерильными, в то время как при контакте с «неочищенным» воздухом в них проявлялись микробы и плесень. Он с изумлением представил, какое количество невидимых глазу микроорганизмов «проникает… в наши легкие каждый час, каждую минуту нашей жизни» и выразил обеспокоенность тем, какое влияние они могут оказать на предметы – в частности на хирургические инструменты. Для Листера это лишь подкрепило идею о необходимости уничтожения бактерий в воздухе. Карболовый спрей был конструирован для того чтобы простерилизовать воздух вокруг пациента как во время операции, так и впоследствии при перевязках. Но существовала и иная цель. Листер полагал, что спрей уменьшит потребность в прямом орошении раны карболовой кислотой, что часто повреждало кожу и увеличивало риск воспаления и инфекции.
Поначалу аппарат был карманным, но, как и все нововведения Листера, за время своего существования претерпел ряд изменений. В одной из его более поздних форм – получившей название «ослиный механизм» – большой медный распылитель был посажен на штатив около метра высотой. К распылителю крепилась длинная ручка, которую можно было использовать для направления спрея. Весь механизм весил 4,5 кг и представлял собой громоздкий инструмент, который перетаскивали с места на место помощники Листера: каждый из них по очереди работал за аппаратом в течение долгих часов в операционной. Один из бывших студентов Листера писал, что «…жители Эдинбурга привыкли видеть, как он проезжает по улицам, неловко деля карету с этим грозным оружием его личной войны».
Как ни комичен был этот механизм, но использование карболового спрея стало важным моментом в истории медицины. До этого критики могли рассматривать систему Листера как продолжение традиционных методов, которые предполагали очистку ран с помощью какого-либо антисептика. Однако распылитель наглядно демонстрировал приверженность Листера микробной теории, выдвинутой Луи Пастером. На тот момент было открыто недостаточно, чтобы различать виды бактерий, и тем более – проводить различия между патогенными и безвредными бактериями. Лишь спустя десятилетия после карболового распылителя немецкий врач и микробиолог Роберт Кох разработал метод окрашивания и выращивания бактерий в чашке Петри (названной по имени его помощника Юлиуса Петри). Это позволило Коху провести соответствие между определенными микроорганизмами и специфическими заболеваниями, которые они вызывают, и выдвинуть теорию о том, что бактерии существуют как отдельный вид, и каждая является возбудителем для уникального клинического синдрома. Используя разработанную методику, Кох показал, что передаваемые воздушно-капельным путем патогены не являются основной причиной заражения ран, а это означало, что стерилизация воздуха бесполезна.
Однако в 1871 году Листер был ярым приверженцем этой техники и поэтому принес с собой карболовый спрей, когда его вызвали к постели королевы. Когда Листер вошел в большую опочивальню Виктории в замке Балморал, он был уверен в своей антисептической системе, и все же одно дело – использовать карболовую кислоту на обычных пациентах (или даже собственной сестре), и совсем другое – обрабатывать этой субстанцией королевские раны. Если его действия причинят вред монарху, то профессиональной репутации Листера конец. Должно быть, он страшно взволновался, когда осмотрел Викторию и понял, что ситуация критическая. Если абсцесс усугубится, то может развиться сепсис, который убьет королеву.
Виктория неохотно дала разрешение на операцию. Позже в дневнике она сознавалась: «Я ужасно нервничала, так как плохо переношу боль, а мне собирались дать совсем немного хлороформа, поскольку я нездорова». На самом деле, она оставалась под частичным наркозом на протяжении всей операции потому, что Листер не решился ввести большую дозу анестетика, опасаясь усугубить состояние больной.