быть справедливым. Члены Совета безоговорочно приняли все его условия, поскольку сознавали, что наличие в штате такого известного профессора повысит репутацию университета. Вскоре Листер был официально назначен профессором клинической хирургии в Королевском колледже.
Это был горько-сладкий момент. В течение почти четверти века Листер надеялся однажды вернуться в Лондон, и теперь, в возрасте пятидесяти лет, ему наконец-то представилась такая возможность. Однако покинуть Эдинбург на пике карьеры и начать все заново будет непросто. Десятилетия назад именно материальное вознаграждение и карьерный рост влекли его в столицу, а теперь лондонское медицинское сообщество упрямо сопротивлялось введению его антисептической системы. И свою миссию теперь Листер видел в том, чтобы обратить неверующих – как он делал в Глазго, Эдинбурге и по всей Америке.
В сентябре 1877 года Листер тихо покинул шотландский город, где когда-то влюбился в кровавое мясницкое искусство хирургии под опекой своего великого наставника Джеймса Сайма. Но перед посадкой в поезд он сделал прощальный обход пациентов в Королевском лазарете. В последний раз идя по коридорам, он подводил итоги заметной трансформации института. Теперь он был уверен, что дело его жизни в надежных руках – в руках его учеников, которые займутся внедрением антисептической системы по всей больнице. Ушли в прошлое грязные палаты, переполненные больными, истощенными, содержащимися в убогих условиях; исчезли окровавленные фартуки и операционные столы, покрытые неприглядными жидкостями; превратились в воспоминание нестерилизованные инструменты и «старая добрая больничная вонь». Королевский лазарет – светлый, чистый и хорошо проветриваемый – больше нельзя было назвать домом смерти. Теперь это был дом исцеления.
Эпилог: Темный занавес поднимается
Именно хирургию – даже когда она останется далеко в прошлом – будут помнить как триумф Медицины.
В декабре 1892 года Джозеф Листер отправился в Париж, чтобы принять участие в грандиозном праздновании семидесятилетия Луи Пастера. Сотни делегатов со всего мира собрались в Сорбонне, чтобы отдать дань уважения ученому и выразить от имени своих стран восхищение новаторской работой, которую он проделал на протяжении всей своей карьеры. Листер присутствовал не только как представитель королевских обществ Лондона и Эдинбурга, но и как друг и интеллектуальный компаньон Пастера.
В тот ясный зимний день в Париже двое мужчин вошли в Сорбонну, оба выдающиеся деятели своих областей. Помимо иностранных сановников на празднование собрались тысячи представителей общественности. Однако, несмотря на ликующую атмосферу, не все было хорошо. Для обоих мужчин лучшие годы остались позади и их жизнь, казалось, близилась к завершению. Листер, которому исполнилось шестьдесят пять лет, достиг возраста, в котором выход на пенсию с должности профессора в Королевском колледже является обязательным. Через несколько месяцев его верная жена и спутница в течение 37 лет умрет, оставив пустоту, которая никогда не будет заполнена. Пастер недавно перенес инсульт – второй из трех инсультов, которые выпали на его долю. Как-то в письме к Листеру Пастер описывал свои страдания: «Нарушение речи стало постоянным, так же как частичный паралич левой стороны тела». В день празднования интеллектуальный гигант ковылял по сцене, не в состоянии адекватно передвигаться без посторонней помощи.
Листер отдал дань уважения французскому ученому во время своего выступления. В своей типично скромной манере он преуменьшил свою роль в трансформации хирургии. Вместо этого Листер приписал Пастеру «поднятие темного занавеса» в медицине. «Вы изменили хирургию… превратили ее из лотереи в безопасную, основанную на здравом смысле науку, – сказал он. – Вы являетесь лидером современного поколения ученых-хирургов, и каждый мудрый представитель нашей профессии – особенно в Шотландии – относится к вам с такими уважением и привязанностью, какой удостаиваются немногие». Если бы инсульт не мешал ему говорить, Пастер мог бы выразить точно такие же чувства в отношении Листера.
Зал разразился бурными аплодисментами, когда Листер завершил свое выступление. Пастер встал со стула и с помощью обслуживающего персонала смог обнять своего старого друга. Согласно официальной записи этого события, это походило на «ожившую картину братства науки и гуманизма».
Эти двое больше никогда не встретятся лично.
Листер жил в течение многих десятилетий после того, как его теории и методы были приняты, и в конце концов получил заслуженное признание. Он был назначен личным хирургом в штате Королевы Виктории – термин «в штате» сигнализирует о том, что это была постоянная должность. В последние десятилетия его жизни официальные почести посыпались одна за другой. Почетные докторские степени Кембриджского и Оксфордского университетов, Премия Буде за величайший вклад в медицину. Вскоре Листер принял участие в Международном медицинском конгрессе в Лондоне. В отличие от ситуации на первом из этих собраний, проходивших в Филадельфии, к этому моменту репутация и методы Листера достигли апогея. Он был также посвящен в рыцари и получил титул баронет; затем избран президентом Королевского общества; «повышен» до пэра и титулован лордом Листером Лаймом Реджисом. Он помог основать медицинский исследовательский институт, который позже будет назван в его честь – Институт профилактической медицины Листера. За десять лет до смерти его сделали тайным советником и наградили орденом «За заслуги» – все это за проделанную работу в науке и медицине.
Распространение микробной теории усилило озабоченность викторианской общественности чистотой, и на рынок хлынуло новое поколение продуктов карболовой кислоты, предназначенных для личной гигиены. Возможно, самым известным из них был листерин, изобретенный доктором Джозефом Джошуа Лоуренсом в 1879 году. Лоуренс присутствовал на лекции Листера в Филадельфии, которая вдохновила его начать производство собственной антисептической смеси позади старой сигарной фабрики в Сент-Луисе. Формула Лоуренса содержит тимол (производное от фенола) в дополнение к эвкалиптолу и ментолу. Также в состав листерина входил 27 %-й этиловый спирт.
Ничего бы не вышло, если бы аптекарь-предприниматель Джордан Ламберт не проявил свой потенциал, когда встретил Лоуренса в 1881 году. Ламберт приобрел у доктора патентные права на продукт и формулу и начал рекламировать его на широком рынке как антисептик широкого спектра (листерин применяли для избавления от перхоти, мытья пола и даже лечения гонореи). В 1895 Ламберт протолкнул листерин в стоматологию как антисептик для полости рта – и в этом качестве препарат обрел бессмертие.
Другие продукты, возникшие в результате антисептической мании: карболовое мыло, карболовые общие дезинфицирующие средства (часто просто фенол, продаваемый в бутылках с напечатанной инструкцией) и карболовый зубной порошок. Карболовая зубная паста Калверта стала рядовым предметом в быту и даже привлекла внимание королевы Виктории. В Соединенных Штатах практикующий врач в Иллинойсе был первым, кто использовал карболовую кислоту для инъекций при геморрое – сомнительная практика, которая чаще всего лишала пациента способности ходить на несколько недель. Удивительные свойства карболовой кислоты стали столь знаменитыми, что о них написали песню. Кларенс Уайли, фармацевт из Айовы, получил известность за фолк-песню под названием «Car-Balick-Acid Rag», сочиненную и изданную в 1901 году. Хит также опубликовали в виде нот и в версии для пианино.
Существовала и обратная, опасная сторона. В сентябре 1888 года Aberdeen Evening Express сообщил, что тринадцать человек были отравлены карболовой кислотой одновременно, и пятеро из них погибли. Позднее фармакологическое законодательство Великобритании запретило продажу токсичных химических веществ в чистом виде широкой публике. Карболовая кислота также оказалась в центре корпоративного судебного процесса в 1892 году. Фирма изобрела аппарат, получивший название «Карболовый шар дыма», который продавался в Лондоне как средство профилактики гриппа (пандемия гриппа погубила около миллиона человек между 1889 и 1890 годами). Аппарат представлял собой резиновый шарик, заполненным карболовой кислотой, к которому присоединялась трубка. Эту трубку предлагалось вставлять в нос и сжимать шарик, чтобы выпустить пары. Из носа вытекала карболовая кислота, которая по задумке уничтожала инфекцию, которая могла поселиться в пазухах.
В качестве маркетинговой уловки (которую, по мнению производителей, покупатель не будет воспринимать буквально), реклама обещала, что те, кто нашел аппарат неэффективным, получат компенсацию в размере ста фунтов – небывалая для тех времен сумма. Судья на процессе отклонил претензии компании Carbolic Smoke Ball о том, что это был просто «рекламный трюк», и постановил, что реклама дала недвусмысленное обещание клиентам. Он приказал компании выплатить компенсацию больному гриппом, разочарованному покупателю дымового шара по имени Луиза Карилл. По сей день дело часто приводится студентам юридических факультетов как пример основных принципов договорного обязательства.
Среди наиболее удивительных следствий работы Листера – появление одной из самых узнаваемых корпораций в современном мире. Как и изобретатель листерина, Роберт Вуд Джонсон впервые узнал об антисептике, когда посетил лекцию Листера на Международном медицинском конгрессе в Филадельфии. Вдохновленный тем, что он услышал в тот день, Джонсон объединил усилия со своими двумя братьями Джеймсом и Эдвардом и основал компанию по производству первых стерильных хирургических повязок и швов, серийно выпускаемых по методам Листера. Компания Johnson & Johnson и сегодня является значимым игроком на рынке.
Но самым прочным наследием Листера было успешное и широкое распространение его идей, связанное как с небольшой, но преданной группой его учеников – первых листерианцев, – так и с его собственным упорством в многолетних спорах по поводу его антисептической системы. К концу карьеры Листера часто сопровождало торжественное шествие: благоговейные студенты, первый из которых нес священный карболовый спрей, словно талисман выдающихся достижений наставника. Они приезжали со всего мира, чтобы учиться у великого хирурга: из Парижа, Вены, Рима, Нью-Йорка – и перенимали его идеи, методы и непоколебимую убежденность в том, что при правильном применении педантичных и с боем отвоеванных техник хирургия может спасти гораздо больше жизней, чем она непреднамеренно погубила.