Мне оставалось выиграть еще один раунд, прежде чем я одену ее в приличное платье и туфли на плоской подошве. Я был, наверное, единственным мужчиной на Земле, который хотел видеть желанную им женщину, одетую как старшая библиотекарша, и не потому, что это какая-то извращенная фантазия.
– Так как ты собираешься обращаться с настоящей парой джинсов? И я не имею в виду те, которые выглядят как шортики Дейзи Дьюкс[30]. У тебя аллергия на ткань? – поинтересовался я.
– У меня аллергия на чушь. Вот почему у меня от тебя крапивница.
– Мне нравится наша любовь, – язвительно заметил я.
Она издала рвотные звуки. Но все еще была здесь.
– Не увиливай, – предупредил я. – Уговор есть уговор, – с этими словами я нанес последний удар. И выпрямился, невыносимо самодовольная ухмылка украсила мое лицо. – Семь – три.
Толпа вокруг нас хлопала и свистела, поддерживая меня.
У Теннесси открылся рот, но из него ничего не вылетело. Она выглядела искренне смущенной.
– Ты проиграла, – нараспев произнес я. – Снова. Вы уже должны привыкнуть к этому, не так ли, миссис Вайнер?
Шутка была приправлена подмигиванием, чтобы дать ей шанс бросить очередной словесный шар в мою сторону. Я даже был полностью готов к тому, что последнее слово останется за ней. Но она не клюнула на приманку. Вместо этого она расправила плечи, отступила назад, поздравила меня с победой дрожащим голосом и убежала.
Ее не было в каюте, когда я вернулся туда после того, как выпил в баре два виски и заработал головную боль. Было одиннадцать тридцать, и, хотя лечь спать пораньше и позволить ей бродить по кораблю и дуться, как сумасшедшей, которой она, очевидно, была, было заманчиво, я не мог этого сделать.
Я застонал, выходя из каюты, и наткнулся на мистера и миссис Уоррен, которые только что вернулись из казино, выглядя пьяными и несправедливо счастливыми.
– Где твоя маленькая жена? – Миссис Уоррен насмешливо улыбнулась, прежде чем показать мне язык. Клянусь, если бы у нее случился сердечный приступ прямо здесь и сейчас, я бы наплевал на клятву Гиппократа и позволил ей сыграть в ящик.
– Любуется своим безупречным лицом и потрясающей фигурой перед зеркалом в нашей каюте, – отбил я, все еще храня обиду размером с Кипр на эту женщину за то, что она сделала с Теннесси. – Быть девушкой такой красоты – это благословение и проклятие.
– Ну, я не вижу кольца на ее пальце.
– Верно. Мы обновляем бриллианты в ее кольце, поэтому нам пришлось отправить его в Южную Африку. Лучшие пятьсот тысяч, которые я когда-либо тратил.
– А что насчет твоего кольца? – Она уперла руки в боки, а Фред ждал ее внутри каюты, держа дверь открытой.
– Мое потерялось, когда мы сегодня играли в очень взрослую игру в буфете. Дайте знать, если найдете результаты в десерте завтра утром, ладно?
С этими словами я направился к лифтам.
Я искал Теннесси (почти) везде. Честно говоря, я не знал, что делать с этой женщиной. В одну секунду она была той самой наглой, болтливой штучкой, которой я восхищался, боялся и хотел уложить в постель за последние полтора десятка лет, а в следующую – чувствительной, замкнутой и застенчивой. Почти той девушкой, которая встречалась с Робом.
Я знал, что мужчина честнее – или, может быть, просто мужчина, который не провел всю свою жизнь с воображаемой золотой короной на голове, – просто признался бы в том, что произошло в прошлом, и прояснил ситуацию.
Пока я рос, я всегда была неравнодушен к Несси Тернер. А как иначе? В моем воображении она должна была стать моей школьной возлюбленной. Красивая, добрая и достойная, с отличными оценками и местом в команде по дебатам (ничего удивительного).
Даже когда я узнал, что Роб на нее запал, я не поступил, как полагалось Крузу, и не отступил. Мы сыграли в камень-ножницы-бумага три раза, и в итоге я победил.
Но потом Роб все равно пригласил ее на свидание и опередил меня, в первый раз показав, что он никудышный друг.
После этого я ничего не мог поделать, потому что Теннесси сказала ему «да».
Она. Сказала. Ему. Да.
Я ей не нравился, и это был достаточно сильный удар по моему подростковому эго, который заставил меня презирать ее до конца старшей школы.
Конечно, глядя в прошлое, я задавался вопросом.
Интересно, что было бы, если бы я первым пригласил ее на свидание.
Сказала бы она «да»?
Я подозревал, что знаю ответ на этот вопрос.
Роб ей не очень-то нравился, но она все равно дала ему шанс. Он пригласил ее съесть мороженое в центре и тайком смеялся в раздевалке, надеясь, что она не закажет больше двух шариков, потому что на той неделе он был на мели.
Я знал, что никогда бы не позволил нам оказаться в таком положении, в каком оказались она и Роб. Я бы никогда не лишил ее девственности так, как это сделал он, без защиты, публично, на глазах у людей.
А если бы я это сделал, по какой бы то ни было причине – если бы мы были пьяны, или под кайфом, или просто совершенно безрассудны в ту злополучную ночь, – я бы признал это и женился на ней.
Я бы женился.
Но она выбрала не меня.
Вот такой была моя правда.
Моя правда после двух виски и кружки пива.
И я унесу ее с собой в могилу.
В итоге я нашел Теннесси на одной из палуб, прислонившуюся к фальшборту и наблюдавшую за тем, как черные волны разбиваются о массивное судно. Ее волосы покорились ветру, танцуя вокруг лица пепельными, морозными нитями.
Она обняла себя, повернувшись ко мне спиной.
Мне было физически больно видеть ее такой. Такой уязвимой и не в своей тарелке.
Не желая пугать ее, я заговорил, прежде чем подойти:
– Прости.
Она не повернулась, чтобы посмотреть на меня. Вместо этого Теннесси слегка покачала головой, жест был настолько легким, что я даже не мог сказать, был ли он намеренным.
– За что?
– За то, что я вел себя как идиот.
– Считай, что ты прощен. Большинство мужчин такие.
– Это не оправдание.
Я подошел к ней и увидел, что ее лицо залито слезами.
Черная тушь растеклась по щекам как паутина, а ее нос был красным и опухшим.
Она не выглядела великолепно, но моя грудь наполнилась теплом.
Она выглядела… настоящей. Без всех этих пластиковых улыбок и драматичной подводки.
– Я знаю, что сегодняшний день был сложным для тебя, и…
– Не надо, – перебила она меня.
– Что не надо?
– Не строй из себя хорошего парня. Я сейчас не могу с этим справиться.
Я поджал губы. У нее выдался катастрофический день, со слизняком, который приставал к ней, женщиной, которая назвала ее воровкой – и шлюхой, – и Робом, который по неизвестным причинам взял на себя смелость в обход нее впервые в жизни поговорить с их общим сыном, а затем вишенкой на торте из дерьма стало то, что я уничтожил ее, а потом сказал, что она должна привыкнуть проигрывать.
По-настоящему классный ход, Костелло.
– Должен сказать, что я не считаю тебя неудачницей, – произнес я угрюмо.
– Почему? – Она повернула голову в мою сторону, слезы высыхали на ее лице, искажая макияж. – Ты был прав. Попал в самую точку. Я и есть неудачница. На самом деле, я даже не могу вспомнить, когда я в последний раз в чем-то преуспевала. Хоть в чем-нибудь. Я позор для семьи, и я опозорю своего сына, когда он вырастет и поймет, какое я ничтожество. У меня нет ни настоящей работы, ни перспектив, ни чего-либо, к чему можно стремиться. И ты прав, что я злая. Я идиотка, неудачница, и я…
Я крепко ее поцеловал.
Притянул в свои объятия, обхватил руками, ограждая от мира, ветра, себя, и сделал то, что должен был сделать все эти годы назад, – прижался губами к ее губам, надеясь, черт возьми, что она не отвергнет меня.
Ее губы были холодными, нос замерз, но мне было все равно, потому что она не оттолкнула меня. Она пахла своим кокосово-зефирным коктейлем и той школьницей, за которой я следил взглядом из-под бейсболки, когда никто не видел.
Я хотел открыть рот, высунуть язык, попробовать ее, всю ее, но боялся, что она оттолкнет меня.
Она была пугливой и настороженной, как бродячая кошка, ее инстинкты выли сиреной. Она была готова убежать в любую секунду, когда дело касалось мужчин.
Поэтому вместо того, чтобы опустить пальцы на попку, о которой я мечтал с шестнадцати, или вставить колено между ее бедер и заставить ее скакать на мне до оргазма, я с нежностью покусывал ее рот и шею, прижимался носом к ее уху, быстро лизал под мочкой уха, а затем дул туда, чтобы заставить ее вздрогнуть.
Похоже, ей это нравилось, ее пальцы обвились вокруг моей рубашки, когда она качнулась ко мне. В этом было что-то невинное, почти целомудренное, и это вызвало прилив желания в моих венах, заставив мое тело взбеситься.
Мой член настолько поднялся, что я был уверен – он разорвет брюки, если я не буду осторожен. Я перешел от ее шеи и уха к щеке, кончику носа и кромке волос, осыпая все ее лицо легкими поцелуями, от которых мне становилось больно.
Это было странно, я знаю.
Скорее интимно, чем горячо.
Но я чувствовал, именно это было ей нужно, и после всех этих лет я решил, что лучше иметь ее на ее условиях, чем не иметь вообще.
– Говорю тебе, приятель. У этих двоих самые нездоровые отношения, которые я когда-либо видел. Ты знаешь, что он изменял ей с ее сестрой и у него два члена, а она заразила его гонореей? Потом он душил ее ожерельем из черного жемчуга, отчего пошли волдыри.
Мы оторвались друг от друга одновременно, чтобы увидеть источник этого бреда. Мы подняли головы и увидели Брендана и его собеседника, которые пили пиво на террасе одного из открытых баров и смотрели на нас.
Собеседник Брендана нахмурился.
– Подожди, у ее сестры два члена?
– Нет, у него два члена, и он изменил ей с ее сестрой. Но она тоже изменяла. Первая, я думаю, – ответил Брендан.
– Ты знаешь, что она воровка? А Рамона говорит, что он какой-то мафиози. Кровавые алмазы. Бизнес по всей Южной Африке.