– Эй, Медвежонок, почему бы нам не сходить проверить, что делает дядя Уайатт, и убедиться, что он не напился до комы?
Мишка рассмеялся.
– Хорошо. Но значит ли это, что ты позволишь мне сделать глоток пива, как обещал?
Лицо Роба побелело, и он бросил на меня невинный взгляд.
– Понятия не имею, о чем он.
– Осторожнее, приятель. Ты на испытательном сроке. – Я погрозила ему пальцем, и мы с Крузом остались наедине.
Было мучительно неловко. Особенно потому, что я пыталась позвонить ему несколько раз и писала каждый день, а он меня игнорировал.
Я не знала, как человек, который утверждал, что я ему нравлюсь, мог так настойчиво меня игнорировать. Я не знала, как его душа не заливает кровью весь матрас каждую ночь перед сном.
Я не могла вынести боли от того, что не могу быть с ним.
Он смотрел на меня холодным, осторожным взглядом.
– Привет, – сказала я.
– Привет.
– Как дела?
– Ты спрашивала об этом несколько минут назад, – напомнил он.
Я пыталась извиниться. Нет, попросить его принять меня обратно, но он все усложнял.
– Разве мы не можем быть милыми друг с другом? – спросила я.
Круз посмотрел на меня своими темно-синими, с густыми ресницами глазами, о которых я не переставала мечтать, и поправил свой галстук-бабочку.
– Прости, милая, но нет.
– Нет? – слабо переспросила я.
– Нет. Я не хочу быть с тобой милым. Я парень «все или ничего», и сейчас ты мне ничего не предлагаешь, так что я не собираюсь облегчать тебе жизнь, делая вид, что мне плевать на случившееся.
Я так много хотела сказать, начиная с того, что я абсолютно готова отдать ему все, что у меня есть, но, прежде чем я смогла заговорить, меня схватили за плечо и развернули.
– Несси, быстро. Тринити зовет тебя.
Это была Габриэлла, она нарядилась в такое же лавандовое платье, как у меня, а выражение лица было как у приговоренной к смерти.
Вид Габриэллы и меня вместе заставил Круза задуматься. Он посмотрел на нас обеих с открытым интересом, но потом снова позволил наползти маске безразличия.
– Габриэлла, – сказал он.
– Круз, – она слабо улыбнулась. – Оставь для меня танец.
– С удовольствием.
Отравленный кинжал, встреть мое сердце.
– Поговорим позже, – сказала я Крузу.
Он повернулся и пошел к Робу, Уайатту и Мишке, даже не взглянув на меня.
Я позволила Габриэлле протащить меня через лужайку к лимузину, который Тринити арендовала для сегодняшнего дня.
– Что ей нужно? – пробормотала я по пути к лимузину. – Мое синее лицо после того, как она меня придушит?
– Она пыталась сделать макияж сама и потерпела неудачу. Попросила позвать тебя, но потом твоя мама сказала, что ты, по сути, сбежала и больше не хочешь иметь никаких дел с их жалкими задницами. Поэтому Тринити решила приехать к тебе, чтобы ты сделала ей макияж.
Через несколько секунд я сидела перед Тринити в просторном лимузине, в котором пахло лимонами и шампанским. Все лицо Тринити было опухшим от слез, она безудержно икала и смотрела на меня, как больной щенок.
– Несси… – ик. – Я… – ик. – Макияж… – Ик. – Все пошло не так…
Я нахмурилась, оглядываясь.
– Водителю придется отвезти нас в парк или еще куда-нибудь. Туда, где больше солнца, где есть естественный свет.
– Я попрошу, – мама кивнула, щелкнув кнопкой разделителя, и переговорила с водителем.
Через несколько минут я делала свадебный макияж сидевшей на старых ржавых качелях в свадебном платье Тринити, не обращая внимания на ее слезливые извинения.
– Спасибо. Огромное спасибо. О, Несси, я так виновата.
– Не благодари меня. Благодари звезды за то, что мы сестры, иначе я бы заставила тебя идти к алтарю с таким видом, будто твой племянник изрисовал твое лицо, пока ты спала.
Тридцать триТеннесси
Сама церемония прошла нормально.
Я не могла перестать смотреть на Круза, который полностью игнорировал мое существование.
Я знала, что люди пристально за нами наблюдают, учитывая все безумные слухи, все выглядело так, будто он бросил меня и теперь я бесконечно по нему тоскую.
И странное дело… мне было все равно.
Я так много внимания уделяла тому, чтобы выглядеть сильной и невозмутимой все эти годы… и это ни к чему меня не привело. Сейчас мне было больно, и это было нормально. Я не хотела это скрывать.
Это была правда.
Уайатт и Тринити обменялись клятвами. Было много слез. Большинство из них были его. Этот человек, правда, выплакал все глаза. Я не была уверена в причине: он чувствовал опустошение, связав себя с очередной сумасшедшей, или страдал от какого-то гормонального сбоя.
Крузу пришлось протянуть ему салфетку на середине клятвы.
Даже отец О’Нил поспешно перешел к части «Если кто-либо может указать причину, по которой эта пара не может быть законно соединена узами брака, пусть говорит сейчас или замолчит навсегда», подозревая, что это может сделать сам Уайатт и у нас на руках окажется сбежавший жених (что вдруг заставило меня задуматься – почему нет книг и фильмов о сбежавших женихах? Ведь они тоже существуют?).
Когда отец О’Нил велел Уайатту поцеловать Тринити, показалось, что молодожены пытаются сделать друг другу искусственное дыхание рот в рот.
Затем Тринити разрыдалась, больше не сдержав себя в руках, и ударила Уайатта букетом, простонав:
– Что, черт возьми, с тобой происходит? – После чего последовали слова: – Посмотри, до чего ты меня довел. Я выругалась в церкви, черт побери!
По пути на ужин несколько людей свалились грудой у порога.
Одна из подруг детства Тринити наступила на платье другой женщины, и они обе опрокинули пожилую пару.
Вскоре у скамей образовалась куча людей, которые пытались встать. Я была уверена, что у Тринити случился сердечный приступ. Она всегда любила, чтобы все было идеально, особенно когда поблизости находилась ее новая свекровь.
Но когда я украдкой взглянула на сестру, она выглядела по-хорошему удивленной и уже совсем не плакала при виде людей, пытающихся выйти из церкви, не поскользнувшись друг на друге.
Ее глаза неожиданно встретились с моими.
– Спорим, это единственное, что люди будут вспоминать о моей свадьбе через много лет, – сказала она мне, пытаясь примириться.
Но я не была готова вот так простить ее.
– Не знаю, – сказала я. – Жених плакал, как маленькая девочка, которая впервые смотрит «Бэмби». Не слишком рассчитывай на это.
Когда мы добрались до места проведения мероприятия на окраине Фэйрхоупа, все пошло на лад. Погода была великолепной – немного жарковато, но все равно прекрасно, и растения вокруг открытого амбара были в полном цвету.
Столы и сиденья были элегантными, выполненными в деревенском стиле, – свежевыкрашенные в белый цвет, покрытые романтичными скатертями, на каждом столе стояло цветочное ассорти, состоящее из свежих маргариток, лилий и роз.
Здесь были сверкающие фонтаны, плавучая беседка, ухоженные лужайки и семья лебедей, застенчиво наклонивших свои головы, чтобы посмотреть на гостей в соседнем пруду.
Я также слышала, что еда была восхитительной и что Уайатт и Тринити выбрали самые дорогие блюда, поэтому надеялась, что полоса неудач новой пары Костелло подошла к концу, хотя мне все еще хотелось надавать пощечин мерзавке-невесте.
Тернеры и Костелло (звучит как группа семидесятых, с копной волос и джинсами клеш) сидели за длинным столом, украшенным розовыми розами, старинными подсвечниками и фонарями.
Неудивительно, что Тринити спустила почти все свои сбережения на эту свадьбу.
Папа никак не смог бы оплатить даже подставки для салфеток из своей пенсии шерифа.
Меня усадили как можно дальше от Круза, и я ни на секунду не задумалась, что это произошло случайно. Кэтрин Костелло выглядела довольной тем, что отогнала меня от своего дражайшего сына.
Она даже похлопала Круза по руке и сказала очень громко:
– Видишь женщину в зеленом платье-футляре? Та, что рядом с Фионой Раус? Я хочу вас познакомить. Она только что начала ординатуру в больнице Джона Хопкинса.
Я продолжала тосковать по Крузу в достойном молчании, изредка отмахиваясь от матери, сестры, отца и Мишки, которые пытались завладеть моим вниманием и заговорить со мной. Чем больше я смотрела на Круза, тем больше понимала, что действительно буду умолять его вернуться ко мне.
Публично.
Очень публично.
С радостью?
Единственный способ вернуть его – показать, что он для меня важнее, чем глупая гордость.
Когда начались речи, я сидела и потягивала вино. Обычно я не пила в присутствии своей семьи – я всегда так отчаянно хотела ничем их не смутить, – но сегодня во мне что-то фундаментально изменилось.
Я поклялась жить для себя и своего сына, а не для кого-то еще.
Речи произносили Круз, который был шафером Уайатта, и Габриэлла, подружка невесты.
Круз выступил первым.
Он произнес идеальную речь, начав с описания Уайатта как пухлого, ангельского ребенка, продолжил, перейдя на неловкие подростковые года, когда тот был подражателем Джона Бон-Джови, и даже рассказал о неудачном браке в весьма забавной манере.
Круз заставил гостей не только смеяться, но и плакать, и почтил плененную аудиторию, наверное, одной из лучших речей, произнесенных на свадьбе за всю историю мира.
Удачи тебе, Габриэлла.
Когда Круз сел, я увидела, что Тринити и Габриэлла тихо переговариваются. Габриэлла смущенно улыбнулась, кивнула и вернулась на свое место.
Я приподняла бровь.
Она ведь не отказалась и от этой части?
Потому что все знали, что свадебные речи – это как некрологи.
Никто не хотел их произносить, но кто-то должен был.
– Несси? – Тринити повернулась в мою сторону, улыбаясь.
О нет.
– Да? – холодно ответила я, шокировав саму себя.
– Не хочешь ли ты произнести для меня речь?