– Не завалило, я же объяснила, – безмятежно проговорила Нина. – Снеговик проглотил нас. Как крокодил солнце.
Сергей разозлился.
– Прекратить пороть чушь! С чего ты вообще это взяла?
– Николенька сказал. Ты не видишь его, а я вижу.
Во рту моментально пересохло. Чертова баба сошла с ума!
А Нина продолжала:
– Он здесь, с нами. Стоит возле двери. Я его очень хорошо вижу.
– Нина…
– Я не чокнулась, если ты об этом. Не думай, я знаю, что Николенька умер. Я теперь даже знаю, как, он сам сказал. Это ты его убил.
Сердце Сергея рухнуло куда-то к ногам.
– Ты не хотел. Просто вспылил, толкнул его неудачно, вот он и упал с лестницы. Тебе следовало бы вызвать скорую, Николеньку спасли бы, но ты испугался, убежал. Никто так и не узнал, что ты был в тот день дома и мог помочь. Тебе повезло. Трусам часто везет, ведь они если что и умеют, так это спасать свою шкуру. Грубо прозвучало, извини. Это Николенька так сказал, он теперь говорит куда лучше, чем при жизни. Но я с ним согласна, ты трус.
Сергей завертелся на месте. Он был растерян, дезориентирован всем этим: тьма, обвинения Нины, мертвый Николенька, стоящий где-то тут…
Но это невозможно! Ничего такого быть не может! Сергей метнулся к окну. К двери подойти не рискнул, вдруг там и правда призрак? Надо открыть окно, посмотреть, что снаружи. Следующие слова заставили его замереть на месте.
– Николеньку ты убивать не хотел, а папу – очень даже. Это ведь никакое не самоубийство было, ты ему в виски таблеток насыпал. И снова никто ничего не заподозрил: папа после смерти Николеньки в депрессии был, часто говорил о смерти.
Сергей почувствовал, что почва ускользнула из-под ног, привычный мир рухнул, пропал. Единственное, что он знал точно, кроме него и Нины тут кто-то есть. Она не врет. Ты можешь не видеть розу, но чувствуешь ее аромат и знаешь, что она рядом. Здесь то же самое. Сергей ничего не видел, но ощущение присутствия было четкое, явственное.
– Ты не докажешь!
Он схватился за ручку, повернул, дернул створку на себя. Высунул руку в окно, и она провалилась в нечто холодное, рыхлое.
В снег.
Сергей заорал, чувствуя, что теряет рассудок.
– Не докажу, – легко согласилась Нина. – И то, что ты обдумывал, как меня убить, тоже не доказать. Да и кто поверит? Такой ты для всех хороший, положительный. Достойный продолжатель дела покойного тестя. Когда Николенька мне сказал, я и сама верить не хотела. Измены, пренебрежение, притворство, обидные слова – на это ты способен, но убить? А теперь верю. Я последняя, кто стоит между тобой и большими деньгами.
Сергей принялся царапать снег руками, пытаясь разгрести его, выбраться.
– Николенька говорит, бесполезно. Слой слишком глубокий. Снеговик очень сильно вырос. – Она засмеялась. – Я читала: очутившись в снегу, под завалом, не поймешь, то ли выбираешься наружу, то ли закапываешься. Но Николенька поможет, он дорогу отлично знает. Выведет. Зовет меня, я пойду.
Раздался скрип кресла: Нина встала на ноги.
– Идиотка! – вне себя завопил Сергей. – И братец твой идиот! С какой стати я соглашусь за ним идти? Так и поверил, что он меня спасет, а не затащит глубже!
– А тебя никто и не приглашает. – Голос Нины звучал сухо и отстраненно. – Сам себе помогай. Если сможешь. Счастливо оставаться.
Дверь открылась и закрылась. Ключ повернулся в замке.
Сергей с рычанием бросился к двери, запнулся обо что-то, полетел на пол. В тишине слышались удаляющиеся шаги.
Один. Он остался совершенно один, чувствуя, что вот-вот заплачет от ужаса и отчаяния. Дышать становилось все тяжелее, будто вместе с Ниной из комнаты ушел воздух. Сергей физически ощущал, как снег давит на стены и крышу.
– Вернись! Нина! – Голос упал до шепота. – Прошу тебя. Помоги!
Но она не вернулась.
… Сергей скончался во сне от инфаркта миокарда. Врач скорой, которую вызвала Нина, обнаружив, что муж не проснулся поутру, констатировал смерть.
– Нервное перенапряжение, постоянный стресс. Инфаркт молодеет, – заученно сказал доктор, выразив соболезнования новоиспеченной вдове.
Нина кивнула, хотя у нее, конечно, была своя версия случившегося, которой она ни с кем не собиралась делиться.
– Снеговик у вас красивый во дворе, – улыбнулся врач, собирая свой саквояж. – Прямо-таки новогоднее настроение создает.
– Это мой Ангел-Хранитель, – улыбнулась Нина, и доктор не понял, что она хотела сказать: снеговика слепил Ангел? Или Ангел – это снеговик?
Посчитав странную фразу следствием затуманенного горем сознания, он промолчал и вышел.
Нина на похоронах не плакала.
Старинная картина
Поначалу у Тины и в мыслях не было покупать ее.
Зачем тащить картину в съемное жилье, из которого тебя к тому же скоро выставят?
Черная полоса была не узкой полоской, а широким выжженным полем, через которое Тина никак не могла перейти. Шла, шла, ноги вязли, а чернота не желала заканчиваться, до самой линии горизонта просвета не видать.
Хотя начинался год вполне счастливо. Встречали они его вдвоем с Сашей, в его квартире, куда он предложил Тине переехать еще прошлым летом. Он поднял бокал с шампанским и произнес задушевный тост о любви, совместном будущем, браке и детях. А через два месяца Тина пришла с работы раньше времени и застала Сашу с молоденькой соседкой.
Как банально! Даже не трагедия, а водевиль. Фарс.
Что оставалось делать? Тина собрала вещи и ушла. Поскольку идти оказалось некуда (она была родом из маленького северного городка, откуда всеми силами стремилась уехать), то первое время жила у Лены, институтской подруги, а после сняла квартиру.
Пока в крови кипели гнев и обида, Тина еще как-то справлялась, старалась доказать себе и всем, что и одна, без Саши прекрасно справится. К тому же втайне верила, что он прибежит просить прощения.
Но он не прибежал. Саша вымарал Тину из своей жизни, из прошлого и будущего, а потом она узнала, что он женился. Буквально через три месяца. На той самой соседке. При этом с Тиной они встречались почти четыре года, а разговоры о свадьбе зазвучали лишь недавно.
Известие подкосило Тину, сбило с ног. А дальше все пошло под откос окончательно.
Она несколько раз не вышла на работу: с вечера перебирала с алкоголем, утром не могла заставить себя сползти с кровати. Ее уволили за прогулы. Шефа не остановило, что Тина всегда была на хорошем счету, семь лет честно отпахала дизайнером в издательстве, не отказывалась работать по выходным и в праздники. Стоило ей попасть в беду, и ее выпихнули, выбросили, как старый рваный башмак.
Тина снова напилась, и ей пришла в голову «светлая» мысль высказать все начальнику в лицо. Получилось чересчур эмоционально, секретарша вызвала полицию, Тине впаяли штраф.
Потом была больница – обострился хронический пиелонефрит, а затем – безуспешные поиски работы (шеф постарался, выставив ее алкоголичкой, прогульщицей и дебоширкой) и все более глубокая депрессия.
Тина проедала последние деньги, засыпала только с помощью алкоголя, не выходила из квартиры, не слезала с дивана. Теперь деньги кончились, платить за жилье уже нечем, так что через неделю придется съехать. Только куда? С Леной поссорилась, других подруг нет.
Она зарегистрировалась на бирже фриланса, получила несколько заказов, работала за такие копейки, что едва хватало на еду.
В общем, покупать картину в такой ситуации было бессмысленно и глупо. Но одним дурацким поступком больше, одним меньше… Какая разница?
Тина шла по улице, и ей на глаза попался магазин, где продавали подержанные вещи. Она уже прошла мимо, но что-то заставило ее развернуться, подняться по ступенькам и толкнуть дверь. Внутри был обычный хлам: поношенная одежда, вышедшая из моды обувь, потертые сумки, посуда, часы, которые правильно показывали время лишь дважды в сутки.
Девушка бродила по печальному царству вышедших из обихода вещей и чувствовала свое родство с ними, ненужными, брошенными, неугодными. Ей, кажется, тоже следовало встать тут в ожидании нового хозяина, в надежде на того, кто может обратить на нее благосклонное внимание, кому она еще понадобится и сможет послужить.
От этой мысли стало горько, хоть плачь. Горло перехватило, а в желудке разлился холод. Тина хотела выбежать из магазина, но тут увидела ее.
Картину.
Дыхание снова сбилось, но уже не от боли, а от восхищения. Картина в массивной деревянной раме, написанная маслом, изображала городской пейзаж.
Перед Тиной был старинный город с живописными зданиями. Пронзительно-синий купол неба; в центре – река, а чуть впереди – мост, каменный, но удивительно легкий, с ажурными перилами. Много зелени, света, воздуха.
Художник обладал незаурядным талантом. Тина разбиралась в таких вещах, недаром окончила художественное училище. Глядя на картину, зритель с головой погружался в нее: шел по выложенной булыжником улице, чувствовал запах реки и тепло солнечных лучей, ласкающих кожу.
Человека на картине Тина разглядела не сразу, хотя он и был изображен на переднем плане. Стоял спиной, в углу, виднелись лишь плечи и голова в шляпе. Человек точно так же, как Тина, смотрел на мост и улочки, только он был там, внутри, а она – снаружи.
Он – участник, она – сторонний наблюдатель.
В этот момент Тине смертельно захотелось перестать быть лишь наблюдателем, плыть по течению, позволять разрушать свою жизнь; а еще охватило желание завладеть картиной. Просыпаться, глядя на нее, засыпать, зная, что на ней солнце никогда не заходит.
– Сколько она стоит? – спросила Тина у продавца.
Тот назвал цену. Не очень большую, но у нее и таких денег не водилось. Однако уйти и оставить чудесное полотно на свалке ненужных вещей Тина не могла. И в итоге добилась своего. Отдала все, что у нее было в наличии, выпросила небольшую скидку (хотя прежде ни разу не пробовала торговаться), без колебаний вручила продавцу свое единственное ценное украшение – золотые серьги с топазами, которые Саша в прошлом году подарил ей на тридцатилетие.