Входная дверь была не заперта. Мужчина в два счета оказался во дворе и кинулся к машине. Ночь стояла ясная: равнодушная ко всему происходящему луна щедро освещала окрестности. Стоило ли говорить, что дом «Анны», который вчера выглядел уютным и симпатичным, сейчас ничем не отличался от остальных развалин?
Возле машины Виталий очутился быстро, к счастью, припарковал ее с вечера близко. Раздался звон разбитого стекла: тварь выбиралась наружу через окно. Виталий сунул руку в карман, на страшную долю секунды подумав, что ключи могли выпасть. Или «Анна» вытащила их, пока он спал. Ему опять повезло: ключи были на месте.
– А ну стой! – Черная тень неслась к машине гигантскими прыжками.
Виталия замутило от ужаса: тварь передвигалась на четырех конечностях. Он заскочил в салон, захлопнул дверцу, завел двигатель, заблокировался внутри. Фары пронзили ночь, ослепив существо, и оно завыло, завертелось, пытаясь прикрыть глаза.
Машина тронулась с места. «Анна» бросалась на дверцу, скаля зубы:
– Все равно я тебя достану! Найду! Не спрячешься!
Автомобиль набирал скорость, и существо стало отставать. Но даже через закрытые окна до Виталия доносились вопли: ему грозили расправой, обещали догнать, сожрать.
Виталий ехал и ехал, молясь о том, чтобы автомобиль не врезался куда-то, не съехал в яму, чтобы не прокололось колесо. Ничего этого не произошло, и вскоре создание, обитавшее в заброшенной деревне, отвязалось.
«Вовчик!» – всплыло в воспаленном мозгу.
Не попадет он в Волгоград, никогда не увидит Черного моря. Все будут думать, что парень сгинул на бескрайних российских просторах, путешествуя автостопом. Стал жертвой воров или под грузовик попал. Только Виталию известна правда, но кому он сможет ее рассказать? Кто ему поверит?..
Следом пришла мысль: что, если бы он, как Вовчик, поддался дурману, наелся, лег и уснул? Он же лишь кусок хлеба пожевал, укачало его ненадолго. А бедный парень какого только дьявольского угощения не попробовал!
Что это было за существо? Верно, какой-то демон: внушил им, что дом обитаемый, а после отравил и…
Виталий всеми силами старался об этом не думать, сосредоточившись на дороге. Примерно часа через два он катил по трассе. Выжил. Надо бы этому радоваться, только вот в голове звучали угрозы демона-людоеда: «Все равно тебя найду! Не спрячешься!» И тошнотворный ужас подкатывал к горлу: а вдруг в самом деле найдет, доберется до него однажды ночью?
Бабушкин оберег
После ужина все перешли на веранду пить чай с пирогами. Было уже почти десять вечера, но расходиться не хотелось. Радушные Ковалевы любили и умели принимать гостей, и люди к ним тянулись. Сегодня на даче собрались приехавшие на юбилей к главе семьи родственники, друзья, были и соседи. Те гости, которым требовалось вернуться в город, уже успели попрощаться и отбыть, но человек десять еще оставалось.
Небо было ясным, серебристый месяц заливал округу иллюзорным светом, и разговоры, повертевшись вокруг сада-огорода и высоких цен, свернули к загадочному, непознанному: инопланетяне, ведьмы, домовые. Как часто и бывает, прямых свидетелей не находилось, люди рассказывали о таком лишь с чужих слов, пока в разговор не вступил Борис Петрович, имевший дачу по соседству с Ковалевыми.
Дом у него был большой и добротный, а сам Борис Петрович, судя по всему, был человеком обеспеченным, вел какой-то бизнес, ездил на дорогой машине. За такого любая бы замуж пошла, однако Борис Петрович жил одиноко; чувствовался в нем, как любила говаривать Ковалева, некий надлом.
– А хотите историю, так сказать, из первых рук? Со мной дело было, – проговорил Борис Петрович. Сидел он в дальнем конце веранды, и лицо его оставалось в тени, отчего многим сделалось жутко, словно говорил вовсе не человек, а некое призрачное существо. – Я об этом вспоминать не люблю, но раз уж речь зашла…
Собравшиеся горячо поддержали его желание, и Борис Петрович начал рассказ.
– Случилось это около сорока лет назад. Мне тогда только-только двадцать исполнилось. Был студентом, учился на геофаке. Геологом мечтал стать, романтика дорог и путешествий покоя не давала.
Рассказчик невесело усмехнулся. А Ковалева подумала, что, стало быть, не сбылась мечта-то.
– Был у меня лучший друг, Степан Мельников. Степа. Мы с ним как на первом курсе познакомились, так и дружили, не разлей вода были. Тем летом сессию сдали, перешли на четвертый курс, и он позвал меня погостить к бабке своей, на Урал. Она в поселке жила, ехать нам пришлось сначала на поезде больше суток до Екатеринбурга, тогда Свердловска, потом электричкой, да на автобусе еще. Далеко, медвежий угол. Но места там… Мало где такую красоту увидишь – величавую, суровую. Навсегда те края в моем сердце занозой остались. – Он помолчал. – Бабушка оказалась женщина бодрая, не какая-нибудь ветхая старушка. Дом, огород ухоженный, хозяйство крепкое – все в идеальном состоянии. Нашу помощь она принимала с благодарностью, но никакой работой нас не загружала, и мы отдыхали на всю катушку: на озеро ходили купаться и рыбачить, в лес за грибами, по вечерам в клуб иногда наведывались, когда кино привозили или танцы были. – По голосу Бориса Петровича было понятно, что он улыбается. – А дней через десять Степа предложил на карьер сходить. Он-то бывал уже, хотел и мне показать. Там рядом и скалы, и леса красивые, есть на что посмотреть. От поселка далековато было, тем более мы пешком хотели: поход, палатка, вечер у костра. Но расстояния нас не пугали. Я загорелся! Мы подготовились, рюкзаки собрали, еды взяли. Бабушка Степкина была от нашей затеи не в восторге. Чего, мол, мотаться в такую даль. Карьер и карьер, скалы и скалы. Эка невидаль. Для нее-то привычное дело, а для городского парня из средней полосы… Провожая нас, она сказала, что в тех местах есть шаманское кладбище. Места эти прежде населяли вогулы – манси.
«Если кладбище увидите, бегите, как ошпаренные. До темноты постарайтесь подальше уйти. Не то духи мертвых шаманов заморочат, не отпустят, – говорила бабушка. – Знаю я, вы все Фомы Неверующие, атеисты. – Она произнесла это как ругательство. – Но шаманское кладбище тревожить нельзя».
Степан только смеялся над всем этим. А когда бабушка повесила ему на шею амулет из разноцветных веревок, кожаных шнурков и тусклых матовых камешков, он его снял, как только от ворот дома отошли, и мне отдал. Я взял, в карман сунул, да и забыл про него.
Вышли мы рано, едва рассвело, и шли долго. Сосны, ели вперемешку с лиственным лесом, а воздух какой! Даже легкие болели с непривычки, голова кружилась, как от вина. Сперва до скал добрались. Это были остатки какой-то древней горной гряды, на Урале таких немало. Торчат посреди таежного леса каменные пирамиды, плиты плоские, похожие на матрацы, одна на другую уложены – есть совсем низенькие, есть высокие, метров пятнадцать. Мы там несколько часов лазали, пока на все не насмотрелись, снимки делали, привал устроили. Отдохнули немного, а после дальше двинулись.
К карьеру вышли часам к трем. У меня дух захватило! Мы стояли на самой вершине, под ногами – отвесная стена, а сам карьер громадный, не знаю, с чем сравнить… Если соединить несколько Красных Площадей, то, пожалуй, размер представишь. В самом низу, на дне машинки ездят, копошатся. Крошечные, будто игрушечные. Вот какая глубина.
Борис Петрович ненадолго умолк, уйдя в воспоминания. Все терпеливо ждали продолжения.
– Насмотрелись мы на карьер, побродили, пофотографировали, а потом Степан предложил обратно другой дорогой пойти. Если обогнуть карьер, на противоположную сторону выбраться, то можно выйти к электричке. Новая дорога всяко интереснее хоженой. Заночуем, как планировали, в этих местах, а утром на электричке домой вернемся, в поселок. Я согласился, даже и не раздумывал. И вот с того момента и начались наши злоключения.
Заплутали мы. Вроде шагали вдоль карьера, не теряя разлом из виду, но постепенно углубились в лес, отошли от края. Компас взбесился: стрелка крутилась, моталась из стороны в сторону, как пьяная, мы не могли понять, куда нас занесло.
Шли по наитию, примерно представляя направление. Устали, конечно, но сильно-то не боялись, молодые были, глупые. Говорили друг другу: если долго идти, рано или поздно куда-то придешь.
Вечер незаметно подкрался, тени поползли из-под елок, которые были похожи на угрюмых старух, что расправили длинные зеленые юбки. Я заметил, что в тех местах долго не темнело, часов до десяти, а потом резко раз – и накроет тьма.
Мы этого дожидаться не собирались, решили поискать место для ночлега, а с утра подумать, в каком направлении дальше двигаться. Местечко быстро нашлось, будто само навстречу выбежало. Просторная полянка, деревцами по краям обсаженная. Трава мягкая, как палас. Тут и там из земли торчали гладкие валуны – светлые, а иные потемнее, темно-серые.
Поставили мы палатку, один из валунов под стол приспособили, между двух других костер разложили, котелок повесили. Пока каша с тушенкой варилась, ягодами лакомились: земляника там росла. Везде отошла уже, а на поляне ее полно было.
Когда еда приготовилась, ужинали, огурцами хрустели, хлеб такой душистый был, бабушка сама пекла. Кто в поход ходил, знает, что вкуснее походной еды ничего на свете быть не может, ни в одном ресторане так не накормят. Это потому, что вприкуску к картошке ты ешь воздух свежий, свободу от всего, что тебя в городе сковывает…
Солнце село, стемнело, мы и не заметили. А темень там – хоть глаз коли, не видно ничего в двух шагах. Прохладно стало, даже холодно, мы свитера натянули, куртки взяли. Я, помню, подумал, что спать пора ложиться, огляделся и в свете костра увидел это.
От валунов поднимался, выползал из-под них белый, как сливки, туман. Сочился из каждой трещинки в земле, струился по траве, растекался по поляне.
– Что это такое? – спросил я.
Степан тоже не знал. Мы смотрели на белое марево, а потом осознали, что оно не просто так течет, беспорядочно, но собирается в центр поляны! В этой, понимаете ли,