- Чупакабра это, мать, точно тебе говорю. Помнишь, в тот кон у Прокопенко смотрели? Что тварь неведомая кур у народа жрёт...
- А что куры-то наши? – Зоя уселась на табуретку. В руках у неё всё ещё были топор и молоток. – И кобель-то живой?
- А чего ему сделается? Убёг, паразит, столбик вырвал и убёг, - Палыч вздохнул. – А бройлеров у нас теперь нету. Кур всех чупакабра сожрала. Да ещё и выросла в два раза больше, чем была – на наших-то харчах. А петухи, это...
Дед помедлил, не зная, что сказать. А чтобы не медлить просто так, хорошенько затянулся. Произнёс на выдохе:
- В камень наши петухи превратились. Стоят, как Ильич на площади в райцентре. Каменные и обгаженные.
- Как так в камень? Прям в камень?
- Вот прям в камень. Как говорю, так и есть.
Бабка призадумалась и с минуту молчала. Палыч как раз успел докурить одну сигарету и начать следующую.
- Максим, а ты яйцо то где нашёл? – спросила вдруг Зоя. Странно так спросила, и смотрит – внимательно-внимательно. А Палыч даже растерялся.
- Мать, ты чё? Какое яйцо?
- Ну как какое, как какое?! – бабка опять завелась, забухтела. – Уж ясно дело, не твоё! Утрешнее. Которое не разбивалось!
- А, это что ли? – дед за всеми ночными волнениями о нём уже и не помнил. – Дык, в курятнике, где ещё то? В сторонке от насестов лежало одно. Я бы, может, и проглядел бы, но там жаба была...
- Жаба! – заорала вдруг Зоя, и Палыч вскочил, за озирался, водя вокруг ружьём. Никого не было.
- Мать, ты чё орёшь то? У меня сердце не железное, так ведь и помереть не долго.
- Да жаба там была, понимаешь? Жаба яйцо высидела, - возбуждённо затараторила бабка, размахивая руками. А значит – и молотком с топором заодно. – Никакая это не чупачупса, это василиск!
- Кто? Какая Василиска?
- Да не Василиска, а василиск. Может, ты знал бы, если б кроме «Колобка» ещё хоть пару книжек прочитал бы.
- Ну, я «Гуси-лебеди» читал, - пробурчал дед. – И «Курочку Рябу», опять же...
- Ну а я вот про василиска читала. Ещё и в нескольких книгах. Он рождается из куриного яйца, которое высидит жаба. Взглядом обращает в камень. И петушиного крика боится! Понимаешь? Он петухов наших сразу в камень обратил, чтоб они поголосить не успели. А курей поел.
- А меня он тоже глазёнками своими буравил, а статуей не сделал, - хмыкнул в бороду. – Что, потому что я не петух?
Бабка отмахнулась:
- Да ты взгляд его и не разглядел. Ты же без очков слепошарый. Считай, повезло.
- Как его убивать без петухов ты читала?
- Да вроде, зеркалом. Он как отражение увидит, сам себя в камень и превратит, - задумалась. – Только Гарри его всё равно мечом убил. Да и ведьмак тоже мечом бил...
- Ну, мечов тута нема, - Палыч погладил ружьё. – Вот этим справляться и буду.
- Что, опять на улицу пойдёшь?
- Пойду, - дед вздохнул. – Это здесь мы одни. А если за реку убёгнет? Там ведь и молодёжь, и детишки. Я ж себе не прощу...
На миг прервался – Зоя тоже молчала. Выбросив в печь второй окурок, дед с кряхтением поднялся:
- Ладно, чё уж, пойду. Ты это, не поминай лихом если что...
- Дурак старый... – выронив своё оружие, бабка порывисто вскочила, обняла его. Да так, что спина хрустнула.
- Ладно уж тебе, - пробурчал, поглаживая Зоины волосы – всклокоченные, седые. – Я войну пережил, и василиску твою переживу.
- Ну точно дурак, - рассмеялась Зоя. Не обидно, впрочем, в голосе её слышалось облегчение. – Ты же первого мая сорок пятого родился, что там переживать-то было...
***
Снова выйти на улицу было жутко, но Палыч лишь покрепче перехватил ружьё и заставил себя. А выйдя на крыльцо, сообразил вдруг, что там, под ступеньками, пусто, и василиск в это пространство может поместиться без проблем. И что голова чудища между ступеньками, каждая из которых, по сути, просто крашенная доска, тоже легко пролезет. Вот и как тут спускаться?
Дилемма, впрочем, разрешилась сама собой. Спускаться не пришлось. Послышался звон разбитого стекла. Кажется – из зала. А в зале сейчас...
- Зоюшка!
Дед ломанулся назад, прытко – словно вдруг молодость ненадолго решила вернуться. Распахнул дверь, ворвался на кухню. Из глубины дома слышались глухие удары о дерево и знакомое уже верещание аспида.
Палыч проскочил зал – пустой. Краем сознания заметил осколки стекла на полу... и пятна крови. Подняв перед собой ружьё, шагнул в гостевую спальню. Бесхвостый василиск долбился в закрытую дверь последней комнаты. Услышав деда, развернулся и заверещал. Морда его была заляпана кровью.
- Падла! – прорычал Палыч и выстрелил. Василиск извернулся, и дробь попала ему куда-то в зад и в бедро. Подволакивая заднюю лапу, бросился на Палыча. А сам Палыч – выстрелил снова, почти в упор.
Заряд дроби превратил морду твари в месиво, погасил оранжевые огоньки глаз. В стороны брызнула кровь – но василиск не остановился. Дед похолодел, мысленно успев себя похоронить. Но всё же влепил аспиду пинок тяжёлым сапогом со всей дури. Знать бы ещё, откуда эта дурь взялась...
Гад заверещал, повалившись на бок, засучил лапами, когтями раздирая залитый кровью палас. Дед разломил ружьё, вытряхнул отстрелянные гильзы. Рванул из патронташа новые, перезарядил. А василиск тем временем снова поднялся на ноги, собрался, словно пружина, готовясь к прыжку. Но Палыч оказался быстрее. Ткнул двустволку почти что аспиду в пасть и долбанул дуплетом.
Василиск повалился на пол. Пару раз дёрнулся в конвульсиях – и наконец то замер без движения. Дрожащими руками дед снова перезарядил ружьё. И снова выстрелил. Фильмов он видел много. Герои кино о контрольном выстреле всегда забывают. Палыч не забыл.
- Зоя! Зоюшка! – крикнул, обессиленно уронил на пол ружьё. – Ты там как? Живая?
Двинулся к двери на ватных ногах. Возраст будто бы решил напомнить о себе, возмущённый недавним притоком сил. Гулко билось в груди сердце, кровь молоточками долбилась в висках, в ушах гудело. Но это было не важно. Важно – что там с Зоей?
Дверь распахнулась, и Зоя с криком кинулась к нему. Обняла, и дед, потеряв равновесие, шагнул назад. Опёрся спиной о стену. И даже не заметил, как вместе с Зоей по этой стене сполз на пол. Силы покинули совсем.
- Зоя, Зоюшка... – бормотал, гладя седые волосы. А бабка навзрыд ревела, не говоря ни слова. – Целая... Живая...
- Я... Я топором ему дала по башке – и бежать, - всхлипнула Зоя. – Ну и страшный же, скотина...
- Страшный, страшный, - согласился дед. – Больше никогда кур не заведём, мало ли. Не дай Бог, в следующий раз Змей Горыныч вылупится...
Зоя облегчённо рассмеялась. Вздохнула:
- Что делать-то теперь будем?
- Ну... – Палыч задумчиво почесал бороду. – На телевидение позвоним. Нас теперь тоже покажут у Прокопенко.
8 октября 2021
Пашка В. Пугало
Страница автора: https://author.today/u/gfirfw
Старушка была такой чистенькой, такой интеллигентной, что Катя не сразу поняла, что она просит.
— Красненькой, понимаете… Вы не подумайте, чего, только капельку красненькой, — бормотала старушка, и видно было, что сама стесняется своей просьбы.
Катя переехала сюда всего неделю, и потому сперва хотела познакомиться с соседкой — она верила в добрую карму и светлые мысли. Но нахальная просьба старой алкашки лишила её речи. Сразу стало ясно, что и старушка совсем не так и интеллигентна — руки дрожат, пальто заштопано, глаза слезятся.
Катя была так возмущена, что даже не сразу смогла ответить, а старушка продолжала бормотать.
— Я, пока тётка ваша жила здесь, порой она помогала… Мне ведь много не надо…
И тут Катя смогла, наконец, высказаться.
И высказалась.
Старушку как сдуло, а Катя долго ещё не могла успокоиться. Надо же — тётя Лена помогала! Да тётя Лена кому угодно поможет, и все этим пользовались, а уж такие алкашки…
Недовысказанные мысли кипели так бурно, что Катя даже позвонила маме.
— Да, вроде, Лена что-то упоминала… — сказала мама. — Соседка, баба Настя… или не Настя?
— Представляешь, приходит, и вот так, среди бела дня, уже трубы горят! — Катя уже говорила почти спокойно. — А ты же знаешь моё отношение!
— Ну, Катюш, она-то не знает, — попыталась оправдать старушку мама, но Катя уже включилась в любимую тему.
Мама слушала, порой пыталась что-то сказать, но Катя знала, что права, и не давала себя остановить.
Она рассказала про опасность этой отравы. Про кармический груз, про безумие, про коварство и невоздержанность всякого, что навеки влип в ловушку греха…
Все же, позже, когда лекция была уже прочитана, а трубка повешена, Катя что-то припомнила, что мама сказала, мол, эта самая баба Настя всего раз в год поминает своего старика, который уж лет пятнадцать как помер… И даже где-то капелька сочувствия затеплилась было в ней, но она решительно отвергла это. Хороша бы она была, если б своими руками дала бы старой грымзе денег на пропой!
Второй раз тень сочувствия закралась в сердце Кати, когда она через неделю возвращалась домой, и увидела у подъезда группку старушек в черных платочках. Проходя мимо, Катя услышала, как одна другой говорила, мол, все там будем, и Настенька, мол, хорошую жизнь прожила…
— А что, разве помер кто? — Катя остановилась и спросила. От растерянности и той самой тени сочувствия вышло более прямолинейно и громко, чем она хотела, но старушка охотно ответила.
— Да соседка ваша, из сто семнадцатой. Настя Дмитривна, упокой господи...
— Золотой была человек, — включилась другая старушка. — Просто чудесная. Лучшие уходят, лучшие…
— Да и нам недолго осталось, — продолжила первая, но вторая не очень-то слушала, и казалось уже репетировала надгробную речь.
— Андрей-то её, непутёвый мужичонка был, а уж как она его… — тут старушка прервалась всхлипыванием, и первая поспешила продолжить.
— Да, уж, Андрей-то Николаич не подарочек был!
— Но про мёртвых-то что-ж, — вторая утёрла слезы и снова перехватила инициативу. — А Настасья-то Дмитривна уж кажный год его вспоминала!