Замелькацкий подошел к столу: с портрета в газете на него смотрел миллиардер Михайлов – бесстрастный и загадочный человек-робот. Такой же как и его дочь...
Он посмотрел вдаль: там, в темноте весенней ночи было зарево от огней его улицы, где он сидел в баре и пил бокалами вино: шикарные машины, рестораны набитые разнаряженой публикой... Заветный галстук по-прежнему висел на спинке стула, но он больше не был Наполеоном Бонапартом. Он был затравленным, измученным безнадежной любовью Замелькацким. Она не позвонит, она никогда не позвонит. Все это было иллюзией, бредом... С чего он взял?!..
Он прошел на кухню и залпом выпил весь заготовленный впрок запас лекарственного пойла – что-то около трех четвертей литра. Не подействовало... Странно, но не подействовало ни капельки.
«Выжить!.. Как же мне теперь выжить?!» – с тоской думал он.
Этот подлец-писатель опять испортил ему настроение!..
21
«Они заинтересовались моим резюме! Они очень заинтересовались мной!» – твердил он про себя, тщательно и стараясь ни в коем случае не порезаться, выбривая лицо.
«Мужчина, порезавшийся при бритье выглядит омерзительно...» – где-то вычитал он однажды и хотя так ни капельки и не понял, что же в этом такого особенно омерзительного, но порезов стал тщательно беречься. Особенно в такой день!..
«В такой день!» Он уже хлебнул пойла, подействовало. Но как-то не очень надолго и ему бы хотелось хлебнуть сейчас еще, но он опасался надуваться перед ответственным делом... И без того он вчера слишком плотно поужинал: все сидела занозой мысль про витамины... Неизвестно, как там с витаминами, но живот, кажется, до сих пор, раздут, как барабан... «Ох, не к добру все это, не к добру!»
«Не Бонапарт! Не Бонапарт! – чувствовал он, глядя на себя в зеркало. – А надо, чтобы Бонапарт! Ну-ка, взбодриться!.. Сейчас он задаст им Ватерлоо!.. Подожди, какое Ватерлоо?! Его же там разбили!.. Нет-нет, не Ватерлоо... Не Ватерлоо... Не опоздать бы!.. Спокойней! Сосредоточенней! Ты же так порежешься, мальчик!..»
Пойла бы трехлитровую банку и врача с его разглагольствованиями в постоянный эскорт! Замелькацкий усмехнулся... Вот теперь, кажется, опять Наполеон Бонапарт! С возвращением, Ваше императорское величество!.. Сейчас он повяжет волшебный галстук и задаст им жару... Пушки уже заряжены и готовы к пальбе!..
«Стой, какие пушки?!.. Нет, об этом лучше не думать!.. Провокативные ассоциации...»
Он добрился, непрерывно подмигивая самому себе и над самим собой подтрунивая. Сам того не осознавая, этим своим игривым подмигиванием самому себе он вытравил то напряжение, которое уже было скапливалось в нем. Облачился в приготовленный наряд и вышел из дома. Пошел по улице... Опять эта дорога до метро. Черт возьми!.. Она приобретала для него слишком большое значение. Он уже не мог относиться к ней, как к просто дороге до метро, то есть проскакивать ее, думая о чем угодно, но только не о том, что важно, как он ее пройдет.
«Если симптомы атак не появятся сейчас, особенно в самом преддверии метро, то есть шанс, что они вообще не появятся». «Нельзя было об этом думать!» – пронеслось вдруг истерическое соображение в его голове. Но тут же он усмехнулся – причем усмехнулся не про себя, а по-настоящему, и смело подумал: «Да ведь с этим уже покончено!.. Не зря же вчера был у врача. Все объяснено и прекращено. Если по-прежнему нервничать, то к чему же был вчерашний день? А если был он не зря, то стоит ли бояться какой-то мысли?»
Это уже был Наполеон Бонапарт – умный, хладнокровный и великий.
Все же он ужаснулся на мгновение, ожидая, что наказание за смелые мысли последует. Но атаки не возникали... Никакого намека на них не было и он продолжил веселиться и подтрунивать. Все же, при всей его смелости, он не рисковал быть серьезным Наполеоном Бонапартом. Он чувствовал, что его Наполеон Бонапарт – лихой и игривый парень.
С радостью отмечая, что дорога и вход в метро прошли нормально, он вскочил на эскалатор. Полдела уже, можно сказать, было сделано. Он поправил галстук...
Здесь он, пожалуй, сделал одну ошибку – продолжил усмехаться (теперь уже про себя) и подтрунивать. И продолжал делать это все время, что находился в метро. Уже когда он вышел из метро и шел к зданию, где находился офис Н., он тоже продолжал это делать, но здесь уже гораздо меньше, потому что, собственно, от станции метро до здания было всего несколько десятков шагов, а когда он их прошел, ему стало не до подтруниваний во-первых потому, что в этом большом здании ему надо было найти офис Н., а это требовало усилий и концентрации внимания, а во вторых потому, что шутить и веселиться над самим собой он уже устал и больше не испытывал прежнего куража. Вдобавок, когда он вошел в офис Н., то обнаружил, что пришел слишком заранее – у него уже вошло в привычку, учитывая некоторые особенности, выходить загодя, но сегодня в этом не было смысла.
Там у них был просторный, очень хорошо отделанный и изящно обставленный холл перед ресепшн, – секретарь, позвонив куда-то по внутреннему телефону, попросила его подождать. Замелькацкий опустился на диванчик. Он был синим, очень похожим по стилю на тот, на котором он недавно сидел в ожидании аудиенции у Сергея Васильевича. Только перед здешним не было столика с журналами и отвлечь себя было нечем.
Замелькацкий уставился на картину, висевшую на противоположной стене.
Секретарь о чем-то разговаривала по телефону – он сидел достаточно далеко от нее и ему было неслышно, о чем, – время от времени она бросала на него короткие взгляды. Время шло.
Он попытался оживить в себе веселые мысли о Наполеоне Бонапарте – как-никак вот-вот ему предстоят самые важные минуты сегодняшнего дня, это ему удалось, он приосанился, приободрился, посмотрел на заветный галстук, но время шло, секретарь вполголоса болтала с кем-то по телефону, а его все никак не вызывали. Он чувствовал, что лихое возбуждение его окончательно перегорает.
«Но все же!.. Но все же... Им очень понравилось мое резюме!» – пытался настроиться он. – «Сейчас надо не ударить в грязь лицом, произвести положительное впечатление и дело в шляпе!»
В холл из коридора вошла какая-то девушка, – как оказалось, второй секретарь, села рядом с первой за длинный ресепшн. Та, тем временем, закончила телефонный разговор, встала и вышла. Новая девушка не обращала на Замелькацкого никакого внимания. Он достал из кармана часики с разбитым стеклом – время, назначенное ему уже прошло. Сколько придется так сидеть?.. Может, тот, к кому он пришел, уже забыл про него?!..
Все это не нравилось Замелькацкому. Он рассчитывал на быстрое, триумфальное собеседование, а вовсе не на сидение на диване в ожидании неизвестно чего. То есть, конечно, известно чего...
Он почувствовал слабые коловращения в животе и заерзал. Впрочем, все тут же и прошло. Какой-то нервозности не возникло, потому что, что же тут такого, если возникли слабые коловращения в животе?..
Он покосился на девушку – она смотрела в стоявший перед ней плоский монитор и не обращала на него совершенно никакого внимания... Он вчера вечером плотно поел, сегодня хорошо позавтракал и, в конце-концов, желудок его имеет право на некоторую работу. Ничего общего с теми дикими, невероятными атаками, случавшимися у него в последнее время, она не имела.
Девушка неожиданно встала из-за длинного стола, подошла к нему и согнувшись в поясе и приблизив свое лицо, чрезвычайно учтивым тоном произнесла:
– Прошу вас, пройдите со мной в переговорную...
«Вот оно!.. Битва!.. Сейчас он даст им жару!..» – вскочил он и, застегнув пиджак на одну пуговицу и поправляя галстук, пошел за ней. Мысленно он уже репетировал бодрое приветствие и энергичное, деловое начало собеседования. Чувствовал он себя отменно, каждый нерв в нем играл. Все было как надо!..
Офис, через который они шли, оказался очень обширным, с какими-то небольшими общими зальчиками, в которых сидели за мониторами самых современных моделей такие же миловидные, аккуратные девушки, как и та, что вела Замелькацкого, коридорчиками, начинавшимися и заканчивавшимися двустворчатыми дверями, которые девушка отпирала, поднося к ним электронный ключ-карточку...
Наконец, они зашли в очень маленькую пустую комнатку, в которой стоял круглый стол, несколько стульев вокруг него и в углу – вешалка. На вешалке висел длинный черный мужской зонт-трость, забытый здесь, верно, еще с осени...
Усадив Замелькацкого за стол, девушка испарилась. Несколько минут он в возбуждении ждал, вот-вот войдет кто-то и начнется собеседование... Но никто не появлялся. Его начало охватывать раздражение... Он вынул из кармана часы: всего, с учетом того, что он пришел раньше назначенного времени, он находился в Н. уже более сорока минут.
Вдруг в животе у него начались коловращения и следом он испытал мощнейшую атаку. Черт! Черт!..
«Это не то, прежнее, это просто вчера я слишком плотно поужинал, а значит, это сейчас отпустит и пройдет, можно будет перетерпеть, пересилить... Провести собеседование, а потом...» – пытался он себя успокоить, покрываясь ледяным потом. Он в мышеловке, он даже не знает, куда бежать, если станет совсем туго (да куда же туже?!) – все эти двери с электронными замками – он не откроет их без помощи сотрудников Н. Придется просить, объяснять!.. Дикая паника охватила его и тут же, на самом своем пике, атака как-то стушевалась...
«Началось! Опять началось!.. Но как же все: и врач, и травки?!» – с ужасом думал он. – «Да что там эти травки!.. Он же сразу сказал ему – выпишите мне таблетки!.. Он же чувствовал, что здесь нужны серьезные, мощные успокоительные!»
Дверь отворилась – он даже не сразу обернулся... Девушка!.. Другая, уже третья... Слава богу, это была опять секретарь, потому что ни к каким бодрым собеседованиям он в эту секунду готов не был.
– К сожалению, Виталий задерживается... У него трудные переговоры с партнерами. Могу я предложить вам чай или кофе? – учтиво проговорила она.