— Хорошо, — сказал Архипов.
— То есть он умер от удара? — спросил я.
— Вряд ли, — отозвался Зиновьев. — Рана не опасна.
Я указал на перекошенное лицо Мишеля:
— У него губы в крови.
— Да, это интересно, — сказал Зиновьев, присаживаясь на корточки рядом со мной. — Я бы сказал, что он перед смертью страдал. Но от чего?
— Доктор, а как вы думаете, он действительно был с женщиной перед смертью?
— Сейчас узнаем, — ответил Зиновьев, — Новиков, помоги-ка, братец! Давай спустим с него штаны.
Я встал и отошел к полкам, наблюдая, как доктор вместе с полицейским стягивают брюки с покойного, обнажая его пах. Зиновьев достал из саквояжа лупу и погрузился в изучение открывшейся картины. Мне стало неудобно, и я принялся разглядывать препараты на полках. Впрочем, безрезультатно.
— Неплохо, неплохо, — бормотал доктор.
— Что вы имеете в виду? — спросил сыщик Архипов.
— Ну, органы размножения у молодого человека ярко выражены, дай бог каждому!
— Павел Семенович!
— Увы, следов семяизвержения я не замечаю. Ни малейших. Даже если он вымылся, у него все равно должны были остаться мелкие частицы. Нет, Новиков, давай наденем ему штаны обратно.
Доктор встал, под его ботинками хрустнули осколки стекла.
— Оформим, отвезем его в морг, и тогда я только смогу определить причину смерти. А так — извините, Захар Борисович.
— Хорошо, — кивнул сыщик. — Подожду.
Он нагнулся к телу и стал ощупывать его карманы. В брючном оказался смятый бумажный листок. Архипов расправил его, прочитал и бросил на меня удивленный взгляд.
— Однако! — сказал он.
— Что там? — спросил я.
— Письмо, — ответил Захар Борисович.
— Письмо? Кому?
— Вам, Владимир Алексеевич.
— Мне? Можно?
Сыщик протянул листок бумаги:
— Только верните. Придется приобщить его к делу.
Я прочитал: «Господин Гиляровский! Мне нужно с вами срочно увидеться. Прошу вас! Мне никто не может помочь. В полицию я обратиться не могу, иначе — каторга. Я надеюсь, что вы — честный и умный человек. И вы мне поможете! Если нет — то мне не поможет никто. Я боюсь, что все это плохо кончится. Он может убить меня, как убил того купца. Ведь я тоже виноват в этом. Я пошлю это письмо на адрес редакции — как только вы его получите, сразу приезжайте. Но только, ради бога, ничего не говорите моему хозяину. Я был в клубе и видел вас, но боялся подойти — вы сидели за одним столом с убийцей».
Письмо было подписано «М. Рогаткин».
— Итак? — спросил Архипов.
Я пожал плечами.
— Вероятно, он запомнил меня, когда я приходил сюда говорить с Горном. Я ведь тогда представился и рассказал, где работаю. Может, он слышал обо мне раньше или читал публикации в газетах.
— Да-да, вы же «король репортеров», — едко улыбнулся сыщик.
Я махнул рукой:
— Популярность в нашей работе тоже имеет выгодные стороны, Захар Борисович. Зато теперь круг подозреваемых резко сузился.
— Вы мне не рассказывали про клуб. С кем вы сидели за одним столом?
Я коротко пересказал ему свой поход на концерт хора Кобылиной в Купеческом клубе, однако не стал упоминать свою поездку к старухе и разговор с Глашей Козорезовой. В конце концов, он об этом не спрашивал, да и результаты того разговора пока для меня не представлялись важными.
— Надо бы отвезти вас в Гнездниковский и снять допрос по всей форме, — задумчиво сказал Архипов.
— Как хотите.
Он посмотрел на меня пристально. Я подошел ближе и шепнул так, чтобы не слышал полицейский Новиков:
— Но тогда придется объяснять, почему вы делились со мной информацией по расследованию, Захар Борисович.
Он кивнул:
— Хорошо, успеется еще. Предписываю вам никуда не отлучаться из города до моего особого распоряжения.
— Захар Борисович! А если мне будет нужно?
— Потерпите. Речь о двух убийствах. А их может быть и больше.
— Почему вы так думаете? — поинтересовался я.
Захаров оглянулся на Новикова.
— Чую, — сказал он тихо.
Я кивнул.
На улице мы с Колей взяли извозчика и покатили обратно в Столешников. Дождь стучал по кожаному пологу.
— Теперь рассказывай, — сказал я Коле.
— Я правда не видел убийцу, Владимир Алексеевич, — сказал он тихо, чтобы извозчик не услышал. — Пришел, покрутился. Там напротив есть нотный магазинчик. Девушка молодая, зовут Алевтиной. Разговорился с ней, мол, ищу места. Хочу, мол, устроиться в аптеку, так как раньше в Саратове уже работал.
— В Саратове?
— Ну, это так, для разговору. Спрашиваю — а вот напротив аптека, чья? Кто туда ходит, не нужны ли там работники? А она такая улыбчивая, говорит: там уже есть один такой — Мишель. Но, мол, меня не возьмут, потому что основные клиентки — дамы. А я ростом и видом не вышел. И что, говорю, только женщины? Нет, говорит, бывают и господа, но редко. Хозяин этого нотного магазина, старичок, я его не видел, так что с ее слов только, сказал, что видел одного — шеф-повара тестовского ресторана.
— Кого?
— Ну, шеф-повара Тестова. Он еще удивлялся, Алевтина эта говорит, неужели повара теперь в еду кладут аптекарские травы?
— Интересно.
— Еще она меня чаем напоила, потому как холодно было и я промок. И вот, пью я чай, а сам через витрину на аптеку поглядываю. Она вообще понравилась мне, хорошая такая.
— Аптека?
— Нет, девушка. Продавщица. Все шутила. Мы еще с ней про книги разные разговаривали. Она тоже читать любит. Как раз у нее с собой «Айвенго» Вальтера Скотта была…
Я вздохнул — Коля был знатным книгочеем и часто засыпал под утро с книжкой в руках. Он мог говорить о книгах бесконечно.
— Погоди. Значит, пьешь ты чай, разговариваешь про Вальтера Скотта… Знаешь, я ведь не за этим тебя посылал, чтобы ты с девушками светские беседы вел.
Коля смутился:
— Так ведь холодно было, Владимир Алексеевич. И дождь зарядил. И вообще, я так сидел, чтобы все видеть.
— Ну, и что ты увидел-то?
— А все как описал Захару Борисовичу. Как приехал этот аптекарь. Как он стоял перед табличкой «закрыто», как потом вошел. Я еще удивился — закрыто вроде, а дверь не заперта. А потом, уж как он выскочил, я за ним побежал — только-только попрощаться успел. Но Аля мне говорит — ты еще приходи, поговорим, а то, говорит, тут скучновато бывает. Жаль только, что она старше меня. Но это ведь ничего?
— Ты жениться, что ли, надумал? — спросил я с усмешкой.
— Жениться не жениться, а в гости я бы еще раз сходил, — кивнул Коля.
— Ну, так и сходи. А теперь посиди тихо, дай мне подумать.
Интересный поворот! Что это Михаил Иванович Рыбаков, шеф-повар тестовского ресторана, покупал в аптеке Горна? Помнится, Архипов говорил мне про то, что Рыбаков на допросе недоговаривает. Впрочем, если верить предсмертной записке Мишеля, повар — не убийца, потому что убийца сидел со мной за одним столом. Это либо Чепурнин, либо Патрикеев, либо Горн.
Глава 9Охотный ряд
Утром, отбившись от очередной плошки с овсяной кашей, я потеплее оделся и поехал к Тверской части, в морг, надеясь, что доктор Зиновьев уже провел вскрытие Мишеля и определил причину смерти. А еще хотелось снова взглянуть на его молодую ассистентку — просто так, из любопытства — не каждый день встречаешь столь хрупкое создание в таких печальных стенах. Но, увы, Любы на сей раз в морге не было, зато я встретил самого Павла Семеновича, который курил в конце коридора, глядя в окно.
— Здравствуйте, доктор, — сказал я, снимая папаху и расстегивая бушлат. — Не помешаю?
— Живые всегда мешают намного больше, чем мертвые, — ответил Зиновьев. — Иначе с чего бы это я здесь работаю?
— Ну, уж потерпите немного. Вы вскрывали вчерашнего продавца?
— Да, — задумчиво произнес Павел Семенович. — Знаете… Это очень интересно.
— Что интересного?
Доктор затянулся папиросой и сквозь дым посмотрел на меня хитро прищуренным взглядом.
— Хотите посмотреть, Владимир Алексеевич? Я все больше убеждаюсь, что вы ходите сюда именно ради зрелищ.
— А где ваша ассистентка? — спросил я, чтобы переменить разговор.
— Вышла. Думаю, она собралась отдаться первому встречному.
— Это с чего бы? — оторопел я.
— Зашивала вашего молодца с Ильинки после вскрытия. Я же вам говорил — его мужское хозяйство выдающееся!
Я невольно представил себе, как Люба в белом халате и прозекторском фартуке отдается первому встречному, но тут же постарался прогнать из своей головы это видение.
— Сегодня у вас какие-то странные шутки, — проворчал я. — Павел Семенович, что случилось-то?
— А? — как будто очнулся Зиновьев. — Простите меня, Владимир Алексеевич, шутки действительно — не того… Просто пытаюсь осмыслить… Вы знаете, что этого парня тоже отравили. И точно таким же морфином.
— Как?!
— А вот так-то. Он умер не от удара, не от удушья, ни от чего другого — а именно от отравления морфином, причем той же степени концентрации, от какой умер и предыдущий мой клиент, не помню уже его фамилии.
— Столяров, — подсказал я.
Удивление быстро прошло — что же, все верно. Мишель хотел указать на убийцу — вероятно, потому, что был связан с ним. Именно он имел доступ к препаратам Горна. То окончание разговора между аптекарем и Архиповым, которое я услышал вчера на Ильинке, подтверждало, что, вероятно, сыщики все же обнаружили недостачу препаратов, что Горн отрицал. Немудрено — с таким заболеванием он скорее всего просто передоверил все манипуляции с ингредиентами своему помощнику.
— Что же, Павел Семенович, вы уже написали об этом Архипову?
— Несомненно.
Хлопнула входная дверь, и в коридоре морга появилась Люба Байсарова — только теперь она была одета в прехорошенькое серое пальто и теплую шапочку с меховой оторочкой. В руках она держала бумажный пакет. Не поздоровавшись со мной, она передала пакет доктору.
— Ваш калач, Павел Семенович. Еще горячий.
— Благодарю, Люба.
И тут черт меня дернул спросить: