— Садись обедать.
— Спасибо.
— Руки мыл?
Он улыбнулся и пошел в ванную. Улыбнуться заставила по-матерински строгая интонация Иры. Обедали молча. Олег выглядел рассеянным. Посещение кладбища навеяло воспоминания. Ира меняла тарелки с блюдами, иногда бросая в его сторону торопливые взгляды. Закончив трапезу, Олег поблагодарил молодую хозяйку и поднялся из-за стола. Она не ответила. Он посмотрел на нее и понял, что Ира плачет.
— Ты чего?
— Мамочку жалко. Мы, правда, заберем ее отсюда?
— Я же обещал. Завтра утром дозвонюсь в Москву и договорюсь с профессором.
— А что если она маму забыла?
— Не забыла. Лена уникальный случай в ее практике. Такое настоящие врачи не забывают.
— А вдруг она работает в другом месте или ушла на пенсию? Столько лет прошло.
— Давай не будем гадать. Завтра все выяснится…
До вечера они не общались. Ира ушла в гости к подруге, а Голенев прогулялся по застроенному коттеджами берегу реки. Добравшись до деревни Щеглы, спустился к лодочной станции. Ее владелец Солохин успел расширить свое хозяйство и построил рядом с беседкой ресторан. Больше на территории ничего не изменилось. Лишь обшитые досками стены уже не сверкали свежеструганным деревом, и крыльцо немного покривилась. Олег вышел на причал. Лодки отдыхающие уже разобрали. На воде остался один водный велосипед, поржавевший и пристегнутый цепью на амбарный замок. Голенев понял, что велосипед неисправен и ржавеет здесь давно. Он стал смотреть на омут, мысленно отыскивая место, где утонул Постников. За поворотом кружило несколько лодок. А над самим омутом возвышался огромный особняк-монстр с круглыми башенками и высоким глухим забором. Голенев догадался, что это и есть дом его подруги. Мака как-то сказала, что построилась возле бывшей мельницы Василия Прохорова и из окон спальни видит тихий омут реки. Голенев тогда спросил: «А черти в этом омуте водятся?», Мака только усмехнулась в ответ.
Он еще раз бросил взгляд на дом с башенками, постоял у причала, посмотрел на темную воду, принявшую душу Тихона и медленно побрел назад.
Ира вернулась, когда начинало темнеть. Спросила, не хочет ли Олег чая, и когда он отказался, поднялась в свою комнату. В этой комнате она когда-то жила с мамой. Опасаясь, что Ира опять начнет плакать, Голенев подумал, не зайти к ней поговорить, но застеснялся. В этот его приезд, девушка вела себя немного странно. Поглядывала на него исподлобья и почти с ним не общалась, хотя они год не виделись. Он помнил ее совсем другой. В его английском доме они просиживали за разговорами до глубокой ночи. Ира рассказывала Олегу самые сокровенные девичьи мечты, просила совета, как вести себя с очередным воздыхателем, и ему даже приходилось проявлять настойчивость, чтобы загнать ее в постель. А сегодня уединилась и больше из комнаты не вышла. Между ними возникло какое-то напряжение. Голенев поразмышлял о странных переменах в поведении девушки, но чувство, что Ира рядом, приятно успокаивало. Он улегся в своей спальне и без сновидений проспал до утра.
Глава 4
Утром позвонил в Москву. Через справочную нашел телефон института имени Ганнушкина. Опасения Ирины не подтвердились. Мария Васильевна продолжала заведовать отделением. Лену она тут же вспомнила и, хотя среди своих пациентов столь тяжелых больных не держала, сразу согласилась принять. Отделение профессора Пучковой занималось подготовкой выздоравливающих к выписке и адаптацией их к предстоящей жизни среди здоровых людей.
В девять утра они везли Лену в Москву в санитарной машине. Женщина не узнавала ни Олега, ни дочку. Она сидела на лежанке и всю дорогу тихо раскачивалась из стороны в сторону. Ира на маму старалась не смотреть. Она отвернулась к окну, чтобы Голенев и санитары не заметили ее слез.
В три часа дня прибыли на место. Теперь в психиатрическом институте имелось коммерческое отделение, и Голенев щедро оплатил лечение Лены и уход за ней. Пришло время расставаться. Ира со слезами на глазах пронаблюдала, как два санитара увели маму за железную дверь приемного покоя:
— Олег, ну за что мамочку так Бог наказывает?
— Все будет хорошо, дочка. — Обняв за плечи, попытался успокоить ее Голенев. Но результат получил обратный. Ира оттолкнула его и зло воскликнула:
— Какая я тебе дочка?! Ты же прекрасно знаешь, что мой настоящий отец погиб.
— Прости, Ира, я совсем не хотел тебя обидеть. — Растерялся Олег.
— Больше никогда не называй меня дочкой. Обещаешь?
— Обещаю, если ты просишь.
— Да, я прошу. Пойдем отсюда. Здесь тошно.
— Пошли.
Она взяла Олега за руку и решительно вывела на улицу. Шагая рядом с ним, вытерла слезы, и вдруг улыбнулась:
— Я знаю, мама скоро поправится. А этого мне совсем не жалко. Он баба.
— Ты о ком? — Не понял Олег.
— О Трофиме, о ком же еще?
Голенев возразил:
— Я очень мало знал твоего отчима, но мне показалось, пока он не пил, был вполне приличный парень. А я много разных мужиков повидал.
— Он трус. Он Маку боялся. Ты ее любишь? — Олег не знал, что ответить и достал расческу. — Ладно, не отвечай. Я тебя хочу попросить об одной вещи.
Он собирался сказать «проси, дочка», но вовремя спохватился:
— Слушаю.
— Обращайся со мной как с взрослой девушкой. Мне двадцать два года, я уже не ребенок. — Потребовала Ира и снова насупилась: — Я что, совсем не красивая?
Олег возмутился:
— С чего ты взяла? Я тебе еще вчера сказал, что ты очень красивая.
Она тут же повеселела:
— Тогда изволь за мной ухаживать.
— Пожалуйста, но как?
— Не знаю. Можешь пригласить меня обедать. Я есть хочу. Я сутки не ела.
— А почему вчера дома не поужинала?
— Не хотела.
— Хорошо, где ты хочешь обедать? Ты же у нас москвичка, а я житель провинциальный. Ничего у вас в столицах не знаю.
Ира вышла на проезжую часть и остановила машину. Они уселись на заднее сидение.
— Везите нас на Арбатскую площадь. — Бросила она водителю, и когда машина тронулась, положила голову Олегу на плечо: — Если б ты знал, как я по тебе соскучилась.
— Я тоже соскучился, моя девочка.
— Ты не так. — Она тяжело вздохнула. Они выехали на Садовое кольцо, и он почувствовал, как она дрожит:
— Что с тобой, Ирочка?
— Маму жалко. Помнишь, когда ты привел ее к бабе Вере с дедой Павлом, она мне родинку на плече показывала? А я, дура детдомовская, не могла поверить, что родную мать вижу. — Ира горько расплакалась. Олег достал платок, вытер ей глаза, нос и щеки:
— А говоришь, взрослая. Не плачь, эта тетка маму вылечит.
— Да, профессорша хорошая. Мама мне про нее много рассказывала. Когда она первый раз из больницы выходила, профессорша ей даже денег дала. Представляешь, какая баба!
— Нормальный человек. — Ответил Голенев. Он в поступке доктора ничего удивительного для себя не видел.
— Ты сам маленький. У тебя все люди хорошие, а они в основном гады. Когда хорошего человека встретишь, это праздник. Вот ты — мой праздник. — Она неожиданно сжала ладонями его голову, повернула к себе и долго поцеловала. Олег замер. Оттолкнуть девочку он не мог и не хотел, и пришел в совершенное замешательство. Она прервала поцелуй и отвернулась к окну:
— Теперь ты знаешь, что я тебя люблю. Понял, папочка?
— Ты сама не понимаешь, что творишь?
— Я все прекрасно понимаю. Сколько можно играть в ребенка и взрослого дядю? Я про тебя ночи напролет мечтаю. Не дождусь когда увижу, а ты «дочка»… — И она рассмеялась: — Может, ты дурак?
Машина остановилась. Ира посмотрела в окно и увидела ресторан «Прага»:
— Приехали, папочка. Выходи. — Она взяла его под руку и повела по Старому Арбату. Олег шагал, пытаясь осмыслить, что происходит и вспомнил Тоню. Только рядом с ней он чувствовал нечто похожее. Но он тогда был молод, и все было закономерно и естественно. А это еще совсем девочка, целует его, признается в любви. Кошмар какой-то. Но этот кошмар ему нравился, только поверить и осознать происходящего он не решался. Уж слишком все произошло неожиданно. Но с другой стороны, он еще в прошлом году, когда Ира приехала в Англию, ощутил необычайный внутренний подъем. Казалось, что его дом стал светлее и наполнился праздником. И как он тосковал, когда она уехала. Вполне возможно, что он сам уже несколько лет испытывал к девушке вовсе не отцовские чувства, только не мог понять этого или не хотел признаться в этом даже самому себе.
Они шли сквозь строй художников, предлагающих прохожим свои услуги. Она узнала полного лысоватого шаржиста и потащила Олега к нему:
— Нарисуй мне этого мужика, да посмешнее. — Приказала она творцу и поставила перед ним Голенева, предварительно повернув к свету.
— Что ты задумала?
— Сейчас поймешь, — и звонко рассмеялась.
Художник старательно штриховал шарж на бывшего афганца, но ничего особо смешного не получилось. Только когда он пририсовал к голове натурщика маленькие кривые ноги, Ира наконец улыбнулась.
— Халтурите? Я тут однажды видела, как вы умеете по-настоящему. — Пристыдила она мастера.
— Девушка, все зависит от натуры. Ваш кавалер не дает повода. В нем все как-то слишком правильно. Ну, нечего утрировать. Так что не обижайтесь. Не нравится, можете не платить.
Ира полезла в сумку:
— Сколько?
— Пятьсот. Но я еще раз говорю…
Она не стала слушать, бросила деньги в его чемоданчик и потянула Голенева дальше.
— Девушка, а рисунок?
— Оставь себе.
Олег только через двадцать метров сообразил, что произошло, и остановился:
— Почему ты за меня платишь?
— Не приставай, я плачу за свои удовольствия. Нам сюда. — И она потянула его в подвальный ресторанчик. Они уселись за тот же столик, за которым она сидела с Владимиром: — Знаешь, почему я тебя сюда привела? — Он, естественно, не знал. — Потому что я здесь одному ухажеру призналась, что люблю тебя. Мужик был приличный, даже красивый. И всего на пару лет тебя старше. Он меня и научил заказывать тут шашлыки по-карски. Мы сейчас их будем есть. Ты посиди, официант появится, скажешь ему, чтобы прин