— Погоди, ты бы вначале хотя бы извинился. «Золотая девочка» и в самом деле стала золотой.
— Над ней поработал профессиональный композитор. А спел ее я! Знаешь где был был бы твой шедевр без меня? В ж… — хохотнул суперстар с каким-то намеком. — Твою ерундовую песенку сделал шлягером Тимиров. Это надо четко понимать, милейший господин Ласточкин.
— Понимаю. И все же… — Неожиданно для себя Ласточкин спасовал перед явленной наглостью. Вспыхнул и простил Тимирова — за голос, за обаяние, за талант и везуху. Не дешевенькие, между прочим, штучки.
— Сколько хочешь за нее? — расщедрился народный кумир.
— Ничего. Вот такой я лох. И новые тексты подкину. У меня с вокалом полный абзац. А у тебя здорово получается. Про Сирано де Бержерака слыхал? Он тихонько сочинял стихи красавчику, охмурявшему его возлюбленную. Моя возлюбленная — игра. Играй, парень, флаг тебе в руки. Только теперь — за деньги.
Так он стал Сирано, пусть масштабом помельче, но искренним. Да что скромничать — отличные вышли хиты! Условия авторского инкогнито Ласточкин соблюдал, не разглашая тайну, Тимиров же, выдававший песни за свои, платил ему гонорары. Вот только непонятно, как попала к Тимирову песня «Игра», сочиненная Ласточкиным совсем недавно о себе и для себя. Хотя, чего тут не понимать? Увели песенку. Не хочешь продавать — возьмем так.
Ласточкин колесил с шоу по стране четыре года, даже побывал в дальнем зарубежье и придумал несколько световых эффектов. А потом с огнем и Тимировым расстался — тема исчерпала себя. Он возмужал и определился с выбором профессии. «Романтический авантюрист» — именно так назвала амплуа Остапа Бендера мать Коли, задумавшая, но так и не осуществившая кукольную инсценировку «Двенадцати стульев». Он взялся проиграть спектакль в новой реальности — спешно капитализировавшейся России. Задача состояла не столько в том, что бы умыкнуть солидный куш — тупо и жестоко, как делали это направо и налево мало-мальски приобщенные к «кормушке» граждане — от местного хапуги до народных депутатов. Амплуа романтического амплуа требовало элегантного, артистического обыгрывания этих самых хапуг и перераспределения благ. Конечно, не совсем Робин Гуд, но и не Корейко. Навар от первой операции под кодовым название «Отбери ворованное» Ласточкин задумал перевести инкогнито на счет инвалидов Чечни. Но, зная о нечистой совести самых громких благотворительных фондов, сделал проще: подогнал к подмосковному госпиталю для пожизненно прикованных к койкам инвалидов грузовик с компьютерами, теплыми вещами, едой и самолично роздал, кому что было надо.
Приехав в Самару навестить отца, он узнал о конкурсе двойников. Дело в том, что талант имитации и подражания, передавшийся, видимо по наследству, составил Ласточкину некого рода известность в кругу друзей. Он умел изображать звезд шоу-бизнеса, отменно двигался, танцевал, но пел только под фонограмму. И хотя музыкальный дар у Ласточкина начисто отсутствовал, ему не раз говорили, что он похож на Тимирова. Но никто не предполагал, что до такой, совершенно двойниковой степени, если слегка завьет и выкрасит в темный цвет волосы. Именно это сделал Ласточкин, отправляясь на конкурс двойников, а профессиональные визажисты подчеркнули гримом разрез глаз и твердость подбородка. Что его тогда заставило вылезти на сцену в каком-то идиотском конкурсе? Если честно — возможность хоть на мгновение перевоплотиться в Тимирова, к которому он испытывал сложные чувства, включавшие и восхищение, и отвращение и, наверняка, зависть. Хотя в наличии зависти Ласточкин себе признаваться не хотел. Он пел «Золотую девочку», перевоплотившись в Кинга. Он двигался, сбрасывал пиджак, кидался в публику с распахнутыми, как для объятий, руками точно так же, как это делал он. И зал неистовствовал, а у выхода его ждали поклонницы Тимирова, мгновенно влюбившиеся в двойника. Глупые, глупые девчонки.
И почему они все такие глупые — эти длинноногие куколки? А умницы — засушенные воблы. Правда имелась третья категория, выведенная как ценная порода, новым временем: деловые женщины. Ласточкин едва не влюбился в волевую, образованную и такую самостоятельную Виолу — хозяйку престижного косметического салона. Только ждал, когда она, наконец, сбросит кукольную маску и станет живой. И даже попробовал в отчаянии пробиться к живому нутру сам. Но оказалось — под панцирем хваткой особы ничего нет. Пусто. А Клер? Очаровательная, эффектная стервозина, пересчитывающая все жизненные ценности на твердую валюту. Умна, предприимчива и даже талантлива в поисках достойного супруга. А Ласточкин, получивший в результате своей романтической деятельности солидное состояние, был завидной партией. Перспектива супругов четкая: прибыльное дело, особняк на Рублевке, яхта, ну, и все, как у нормальных людей. Клер других-то и за людей не считает — так, отбросы общества. Ждет его, лапушка, наведя марафет по полной программе… Остается выбрать самый дорогущий ресторан, запастись ворохом роз и примчать к подъезду на «мерсе», оставленном на стоянке. «Кутить так кутить, гулять, так гулять!» — Вслух произнес Ласточкин и замер, прислушиваясь к себе. Вот сейчас начнет отстукивать ритм счетчик куража, пуститься вскачь сердце, подстегнутое адреналином… И завертится, загремит колокольчиками карусель лихого веселья… Ничего. Он сидел в чужом дворике, остановив усталый взгляд на чужом Арлекина. Курлыкали, шустря под ногами, голуби и спорили о чем-то звонкие девчоночьи голоса.
— Дядя, вам мой Алик понравился? — рядом стояла девчушка, прижимая к груди куклу.
— У меня был такой же, когда я был маленький.
— А где он теперь?
— Потерялся.
— Жалко. Тогда Давайте играть все вместе, — она усадила черно- красного чудака рядом с Ласточкиным и Арлекин прильнул к его боку треухой шапкой.
— Понарошку, гости. Все пробуют йогуртовый торт! — девчушка, поднося ему совочек с куском «торта» — Есть надо не по-настоящему.
— Саша, не приставай к чужим. Ты видишь — у мужчины костюм белый. — Осадила дочь мамаша с каким-то пренебрежение к бродящему по задворкам «белокостюмнику».
«Хочу дочку. Хочу Арлекина у ее кроватки. Хочу милую, нежную, отчаянную, поющую про кораблики, — с осатанением подумал вдруг Ласточкин, — и все это у меня будет». Мастерски, как заправский иллюзионист, он «проглотил» песок с детского совочка, отметив испуг и восторг на лице девочки.
— Он съел! Он съел! Он взаправду съел! — кричала она на бегу матери в то время, как мужчина в элегантном светлом костюме покидал арбатский дворик.
Ласточкин понял, что он должен делать и это дело было самым нужным и самым интересным в его жизни. Адреналин кипел в каждом пальце: — быстрее, быстрее! Только бы успеть!
Клер он даже не позвонил.
14
Ирка сидела на камнях у воды, не прячась от пронизывающего ноябрьского ветра. Пусть дует, пусть выхолаживает и уносит подальше мечты, планы, надежды, иллюзии… Пусть замораживает руки, не так будет болеть душа.
Волны — тяжелые, рыжие, злые, неслись мимо. Не море раскинулось перед Иркой — река. Широченная и сильная, знакомая раньше только по картинам и фильмам Волга.
Она прилетела в Самару вчера днем, а вечером улетала домой — к морю. Улетала совсем несчастной, обманутой. Началось с того, что уже через месяц после встречи с лже-Тимировым, она поняла, что серьезно больна. В голове что то сдвинулось, или изменился состав крови, но теперь она была другая — одержимая одной мыслью, одним желанием — увидеть его, прижаться, зажмуриться и зареветь. Лить слезы от невероятного, расплавляющего в своем радостном жаре, счастья. Миледи влюбилась, как оказалось, впервые и, что было несомненно — навсегда. В некоего авантюриста из Самары. Осознав это, Ирка решила, что наступил именно тот момент, когда она должна бороться до конца, изо всех сил идти напролом. В течении суток, перезвонив в десяток инстанций, она выяснила, что Николай Ласточкин в самом деле принимал участие в конкурсе двойников пол года назад и что проживает он по такому-то адресу. Ирка растерянно смотрела на бумажку с улицей и номером дома, не понимая еще, что все оказалось так просто. Проживает, существует, наличествует — значит, не привиделся, не фантом, не выдумка. И есть только один выход: приехать, стать на пороге: — Прости. Я не могу без тебя. Я умру, если не нужна тебе.
А с кем живет в Самаре Ласточкин? Да и помнит ли ее этот дерзкий малый, устроивший из жизни сплошное шоу? Устав маяться сомнениями, Ирка стремглав, что бы не передумать, улетела в Самару. Запомнила прощальный взгляд Дона — не упрек или насмешка были в нем. Жалость. И чем больше думала, тем яснее понимала — жалок и наивен ее отчаянный порыв. Но раз решилась — останавливаться нельзя.
Дверь квартиры № 7 на втором этаже замухрыщатой пятиэтажки оказалась полуоткрытой. Ирка постучала, не дождалась ответа и заглянула внутрь. Из крошечной прихожей, дохнувшей запахом подгорелой капусты и старого барахла, была видна кухня. Занавески в ромашку и столетник в банке из-под горошка.
— Вась, ты? — крикнул женский голос и к Ирке вышла широкая, с одутловатым красным лицом хозяйка, вытирая руки о замусоленный передник. — Вам кого?
— Я ищу Ласточкина, — выдохнула Ирка, надеясь все же, что встретившая ее женщина, не супруга «романтического авантюриста».
Лицо женщины плаксиво сморщилось, рукой она утерла набрякший нос: — Нету его… Умер он, милая! Болел долго и вот… Вчера девять дней отгуляли. Вон, еще стол не прибран. Да вы что?…
Она подхватила сильной рукой ослабевшую гостью и опустила на табурет: — Я налью рюмочку? Очень помогает.
Механически выпив водки, Ирка поднялась: — Спасибо. Пойду. У меня самолет завтра.
— Так завтра же! Сиди, сиди, милая. Я чайку скипячу, торту полно от гостей осталось, — засуетилась женщина. И сев против Ирки за уставленный грязной посудой стол, спросила: — Вам-то он кто?
— Знакомый. Близкий знакомый.
— Эх, жалко ты с сыном его не столкнулась. Или виделась? Не иначе как час назад Николай ушел.