Б а р о н (хитро сузив глазки). А рабочая сила?
В л а д е л е ц м а ш и н ы. Это ты, брат, перехватил. Это пусть вассалы тебе помогают.
Королевский дворец. К о р о л ь сидит у камина, погруженный в глубокое раздумье.
К о р о л ь (рассуждая сам с собой). Такой турнир провалился… Такой турнир! Турнир, обещавший стать ярмаркой женихов… И почему они все без каких-либо объяснений и извинений отбывают восвояси? Как бы не получилось неблагоприятного международного резонанса…
Дверь отворяется, входит в л а д е л е ц м а ш и н ы. Король изумленно привстает.
В л а д е л е ц м а ш и н ы (подмигивая). Вам привет от графа Ланденбургского.
К о р о л ь (хватаясь за кинжал). Как вы тут оказались?
В л а д е л е ц м а ш и н ы (вздыхая). О, это долгая история. (Усаживается подле короля, не обращая внимания на угрожающий жест.) Еще в школе я прочитал о вашей дочери в учебнике, увидел ее на картинке и… влюбился. Отчаянно влюбился. Прошли годы, я изобрел машину времени, и вот я здесь. Я понимал, что физические данные и отсутствие навыка не позволят мне стать победителем турнира. Поэтому я избрал другой путь. (Наклоняется к королю и шепчет ему что-то на ухо.)
К о р о л ь (воздев руки к небу). Боже мой! И это рыцари! Какая низость!
В л а д е л е ц м а ш и н ы. Не надо так переживать. Надо радоваться, что Аня им не досталась.
К о р о л ь (не пытаясь скрыть презрения). Но вы-то чем лучше?
В л а д е л е ц м а ш и н ы. Я? Боюсь показаться нескромным, но скажу: я вообще-то очень хороший и честный. А научился всем этим приемам, когда детали для своей машины времени доставал. И чтобы вас это не тревожило: даю слово — больше я так дурно поступать никогда не буду.
К о р о л ь (смотрит на него с сомнением). А как же вы жить собираетесь? Ведь принцессу в жены берете.
В л а д е л е ц м а ш и н ы. Вы не думайте, у меня дача, квартира, даже гараж есть. На службе я на хорошем счету.
К о р о л ь (приобнимая будущего зятя). Нравишься ты мне, парень. Вот только как мне тебя называть? У нас ведь титулы приняты.
В л а д е л е ц м а ш и н ы (смотрит на короля очень грустно). Называйте просто: Рыцарь Печального Образа Действия.
Надпись
Посередине сцены — дверь школы. На ней мелом написано: «Калесников папугай». Слева — школьный класс. Справа — учительская.
К о л е с н и к о в (презрительно). Я Колесников, а там написано «Калесников».
С о с е д к а К о л е с н и к о в а п о п а р т е (со слезами в голосе). Это возмутительно. Это… обидно.
Н е д о б р о ж е л а т е л ь К о л е с н и к о в а (шипит). Поделом ему досталось за яркий галстук на вечере отдыха в Доме пионеров!
В учительской идет педсовет. Выступает д и р е к т о р ш к о л ы.
Д и р е к т о р. Надпись эта говорит о многом. Во-первых, о плохом преподавании русского языка. Во-вторых, об отсутствии у детей элементарных представлений о шрифтах. И, наконец, о чрезвычайно низком уровне знаний по зоологии. Попугай — очень умная птица. Если бы все учащиеся так материал усваивали, как попугаи, мы бы ни горя, ни забот не ведали. Товарищи, надо решительно повысить уровень преподавания!
П е р в а я у ч и т е л ь н и ц а. Я как преподаватель черчения обещаю, что проведу дополнительную работу.
В т о р а я у ч и т е л ь н и ц а. Я как преподаватель русского языка обещаю, что все ошибки будут исправлены.
Т р е т ь я у ч и т е л ь н и ц а. Я как преподаватель зоологии заверяю присутствующих, что тоже внесу свою лепту.
Затемнение.
К двери, опасливо озираясь, подкрадывается п е р в а я у ч и т е л ь н и ц а. Влажной тряпкой она стирает прежнюю надпись и каллиграфически выводит: «Калесников папугай». (Уходит.) Через некоторое время у двери появляется в т о р а я у ч и т е л ь н и ц а. После ее вмешательства надпись становится такой: «Колесников — попугай». Затем перед дверью школы возникает закутанная в плащ фигура т р е т ь е й у ч и т е л ь н и ц ы. Она торопливо стирает работу своих коллег и пишет: «Колесников дикобраз».
Появляется д и р е к т о р.
Д и р е к т о р. А почему дикобраз?
Т р е т ь я у ч и т е л ь н и ц а (сбивчиво). Я намеренно выбрала это сравнение, желая подчеркнуть, что Колесникову пора в парикмахерскую.
Д и р е к т о р. Тогда добавьте еще две фамилии: Кузнецова и Беликова. Им тоже неплохо бы постричься.
Т р е т ь я у ч и т е л ь н и ц а дописывает эти две фамилии и вместе с д и р е к т о р о м уходит. Вбегает с о с е д к а К о л е с н и к о в а п о п а р т е и стирает надпись окончательно. Затем к двери подскакивает К о л е с н и к о в и пишет: «Медведев — асел». Возвращается д и р е к т о р.
Мы оставили «дикобраз», а нужно «дикобразы». Множественное число. Их же трое. (Видит новую надпись и замирает.) Ну вот, придется завтра снова собирать педсовет.
ПЬЕСЫ
Мир без китовЗагородная прогулка в двух действиях
ИГОРЬ.
ЛЕНА — его жена.
МИТЯ — его младший брат.
МАКСИМ.
ЖАННА.
ПАВЕЛ КУЗЬМИЧ — сосед Игоря и Лены по даче.
Действие первое
На сцене — часть дачного участка: с деревьями, кустарником, разломанной оградой на заднем плане. В левом углу, в глубине, виден угол дома. Чуть в стороне от него — беседка. Справа — толстое бревно.
Входит П а в е л К у з ь м и ч. Слышен нарастающий гул не то взлетающего, не то идущего на посадку самолета. Павел Кузьмич останавливается, смотрит, запрокинув голову, в небо. Гул отдаляется, затихает. Павел Кузьмич стискивает затылок и виски. Гудки машин, плеск воды, возгласы играющих в футбол, бадминтон, волейбол.
Шум подъехавшей машины. П а в е л К у з ь м и ч уходит. Появляется И г о р ь.
И г о р ь (бросает сумку, оглядывается). Во дают! Что вытворяют! Это каждый теперь запросто приезжать будет. Во мельтешня начнется! Как в центре ГУМа у фонтана.
Появляется М а к с и м.
М а к с и м. Может, ошибка? Недоразумение?
И г о р ь. Как же! И ворота настежь. Заходи, глазей. Разглядывай занавески на окнах. Прохлаждайся в беседке.
М а к с и м. А раньше как было?
И г о р ь. Сам подумай. Теперь мы, выходит, должны прятаться от этих туристов. Тесть уже месяц сюда ни ногой. И нам строго-настрого запретил приезжать.
М а к с и м. Осень скоро, а не чувствуется. И листьев желтых почти нет.
И г о р ь. Я думал, твое назначение отметим тихо-мирно, дома, при свечах… А Лена настояла. И правильно. Погодка потрясная. Последние теплые деньки. Чего в городе сидеть? Что теперь — и не жить совсем?
М а к с и м. Жить!
И г о р ь. На дачу — нельзя. В ресторане фирмачей принимал — за вечер дружинники раз пять по залу толпой протопали. А в конторе… Того гляди, ночные дежурства введут. По субботам как прикованные сидим.
М а к с и м. А по воскресеньям не хочешь? Как мы…
И г о р ь. Имей совесть. У вас же другое. Попробуй аппендикс на два дня позже вырезать… Или грыжу, когда ее ущемило. В учреждениях и ведомствах, насколько я понимаю, пока еще не все смертельно больны.
М а к с и м. Не надрывались. Грыжами не обзавелись.
И г о р ь. Ты считаешь, это единственный критерий? Есть грыжа — значит, вкалывал, нет — бездельник? Так всех и аттестовать? Погоди, сейчас не одни грыжи вылезут… Как в горячке, носимся. Но хоть на даче можно было в себя прийти. А теперь…
Появляется М и т я. Бросает на землю одеяло, гитару.
(Мите.) И сразу шашлыком займись.
М и т я, не ответив, уходит.
(Глядя ему вслед.) Переживает.
М а к с и м. Какие его годы? Все впереди.
И г о р ь (показывает рукой). Ты посмотри, посмотри на этих охламонов. Напрямик чешут. А одеты… Я тебя умоляю. И будто не видят, что это уже не лес. Только пусти — все затопчут. Птиц, бедняжек, пораспугали.
М а к с и м. А может, птички не знают, что ворота открыты и можно беспрепятственно летать?
И г о р ь (грозит ему). Шалишь… Если бы они эти тонкости понимали… Хотя в чем-то они нас даже опережают… Ведь устремились к аскетизму раньше, чем мы. (Задумывается.) Или это мы вслед за ними? (Берет гитару, тренькает.) «Мимикрируй, дедка, мимикрируй, Любка…». И ты знаешь, чтобы закончить разговор про голубку… Сколько раньше всюду было голубятен, помнишь? И монахи, и турманы, и почтари, белее снега или красные, черные, я сам гонял, любимое занятие оболтуса-провинциала. А теперь — одни сизари, кругом сизари. Жизнь выцветает. Скучнеет у нас на глазах. Дачи — вызывающе. Наряды — излишне. Веселье — неуместно. Кожаное пальто — долой, дубленочку нафталином пересыпь. Это всегда неосознанно в нас жило. Поскромнее, потише, посерее… Скромность, будь она неладна. А ведь украшательство — признак цивилизованности. Иначе до сих пор в шкурах бы щеголяли. Нет, сами себя превращаем в сизарей. Обесцвечиваемся. Дичаем. (Поет.) «Белую березу заломаю…». Меня в детстве музыке учили. Я этой песни уже тогда понять не мог… Душевная, нежная… Но почему дерево надо ломать? И про княжну… которую за борт…
М а к с и м. Так уж и дичаем?
И г о р ь. Неужели затопчут? А зачем? Ты признайся: кто так уж плохо жил? Кому так уж сильно чего-то не хватало? А праздничность, широта — кому и чему помеха? Лучше — когда все по углам и пустой чай гоняют? А его и впрямь много не выпьешь. Из каждой поездки чемодан фирменного тащу…
М а к с и м. Чтобы еще и чай хороший… Это ты перехватил… Сам же говоришь — аскетизм в повестке.
И г о р ь. Я — нет. Я — понтовитый парнишка… И тачка нужна… И жена красотка. Только бы она меня не турнула. Вот дожили, а? Эх, пока никто не видит, встать, что ли, на голову?
М а к с и м. На голову?
И г о р ь. А вот хочу. Все на ногах, а я на голове. Имею право? Ведь свихнуться можно, если все время подсматривать за собой из-за угла. Кто что скажет… Кто что подумает… Ну ответь, почему на работе нельзя, к примеру, день рождения отметить? Или какой другой праздник? Сообща. В целях сплочения коллектива. А иначе — извини за прямоту — все та же показуха, только наизнанку, с постными рожами. Все на местах, подтянуты, строги, деловиты. И никто ничего не делает. Как и прежде. Зачем нам эти серьезные игры?
М а к с и м. Хватит! Иначе, тоже захочу встать на голову.
И г о р ь. Ага!
М а к с и м. А теперь хочу упасть в траву.
И г о р ь. Падай!
М а к с и м. А ты чего хочешь?
И г о р ь. Посмотри на меня и реши.
М а к с и м. Хорошенький такой.
И г о р ь (помедлив). Не врешь?
М а к с и м. С чего бы?
И г о р ь. Тогда, после больницы, нас перевезли сюда. Ты навещал, помнишь? Слушай, больше года с тех пор… И вот я вышел и смотрю: травка растет, листики зеленеют… И повеяло чем-то таким давно забытым, из детства. Вспомнил, что можно радоваться очень простому: теплому вечеру на закате, озеру, муравьям… Тому, что они есть… Туману над водой… Лягушкам квакающим… Даже мухам, даже паукам, даже осам-воровкам. Сиди целыми днями и за ними наблюдай. И так хорошо… На заре юности у меня было две мечты. Бедный коммивояжер, я хотел побывать в Риме и в Париже. Я побывал там и там. И еще в двадцати странах. У меня отличная жена. Полно друзей. Я весел и здоров. Счастлив. Я умею ходить колесом. (Делает «колесо».)
М а к с и м. Ну?
И г о р ь. Ведь здоров? (Пристально смотрит на Максима.)
М а к с и м. Ты плохо ходишь колесом. Тебе надо учиться и повышать квалификацию.
И г о р ь. Ты ясновидец. Я восторгаюсь тобой.
Появляется П а в е л К у з ь м и ч.
П а в е л К у з ь м и ч. Вот это да! Вот это номер! Акробатический этюд. Эх, будь я моложе…
И г о р ь (отряхивается). О, Пал Кузьмич! А я уж говорю, соседей ни души. Одни экскурсанты. Не, знаете, что стряслось?
П а в е л К у з ь м и ч. Я с другой стороны дороги посмотрел: тоже «кирпичей» нет.
И г о р ь. Значит, насквозь проезд открыли. Вот блин!
П а в е л К у з ь м и ч. А может, рыбаки посбивали? Помнишь, как однажды лыжники… (Максиму.) Ограничительные знаки всюду были. Чтобы чужие не въезжали и не заходили. А рыбаки повадились… Тут озеро…
И г о р ь. Да вы не знакомы! Пал Кузьмич, это Максим, тот самый…
П а в е л К у з ь м и ч. Понял, понял. Так ты и есть тот самый волшебник, который ребят собрал, сложил и живой водой окропил?
М а к с и м. Принимал некоторое участие.
П а в е л К у з ь м и ч. Не скромничай, это не всегда уместно.
И г о р ь. Ох, скромность его погубит. И как это завом делают? Какой врач! Какой специалист… А так бы до пенсии в тени и сидел.
П а в е л К у з ь м и ч. В тени? Не годится. Страна должна знать своих героев. И я по этому поводу предлагаю организовать небольшой мальчишник. Ручаюсь, не пожалеете. Потому что ничего подобного никто и никогда не пробовал. Фирменное мое изобретение. На исключительно целебных травках. Аромат. Вкус… Нектар. Напиток богов. (Возвышая голос.) Я настаивал и буду настаивать… на лимонных корочках. (Хохочет.) Айда ко мне…
Все уходят. Появляются Ж а н н а и Л е н а.
Л е н а (бросает на землю сумочку). Покурим?
Ж а н н а. Неохота.
Л е н а. Отцу зажигалку подарили. (Подкидывает ее на ладони.) Электронная. Гарантия двести лет. На кого рассчитана?
Ж а н н а. Врут, конечно. Рекламный трюк. А где остальные-то?
Л е н а. Садись отдыхай и ни о чем не думай.
Ж а н н а. Пройдусь. В машине укачало.
Л е н а. Совсем не куришь?
Ж а н н а. Иногда. После операций…
Л е н а. Уже операции доверяют?
Ж а н н а. На животных пока. Крысы, собаки…
Л е н а. Не жалко резать?
Ж а н н а. Почти привыкла.
Л е н а. Ко всему привыкаешь, это верно. И к плохому, и к хорошему.
Ж а н н а. Я не ко всему позволяю себе привыкать.
Л е н а. Это по молодости. Вся жизнь — привыкание. И привычка. Так что будь, как дома. Привыкай. День только начинается. Мы его неплохо проведем.
Ж а н н а (смотрит на Лену с сомнением). Как дома, говоришь?
Л е н а. Да не оглядывайся. Сейчас придут. (Опускается на бревно, хлопает по нему ладонью.) Садись рядом. (Закуривает.) Красивая у тебя прическа.
Ж а н н а. Правда? Это я сама, щипцами, по старинке. Торопилась очень. Ночью в дверь звонок — соседке-старушке плохо. Максим — туда. Часов в пять приехали за ней из клиники. Только легли — снова соседи: нет ли знакомых в этой больнице? Стали звонить. Глядь на часы — уже опаздываем… А вообще, говорят, от щипцов волосы портятся.
Л е н а. Когда девчонкой была, то же самое бабушке сказала. И она знаешь, что ответила: «Можешь, конечно, до восьмидесяти лет волосы хранить, только кому они будут нужны?»
Из-за дома появляется М и т я.
М и т я. Умная была старушка.
Л е н а. Опять подслушиваешь?
М и т я. Я шашлыком занят. Случайно рядом оказался.
Л е н а. Слишком часто ты рядом оказываешься.
М и т я. Что делать. Стараюсь ничего в этой жизни не пропустить.
Л е н а. Поди сюда.
М и т я. Чего?
Л е н а. Подойди, я говорю.
М и т я. Зачем?
Л е н а. Я тебе скажу кое-что.
М и т я. Говори. Лена. Я на ушко.
М и т я. Шептаться невежливо. (Взглядом показывает на Жанну.)
Ж а н н а. Все же пройдусь. (Уходит.)
Л е н а (вслед). Не денется никуда твой Максим. И мой Игорь. Успокойся. (Мите.) Если не угомонишься…
М и т я. Что будет?
Л е н а. Уедешь отсюда.
М и т я. Я здесь не у тебя, а у брата.
Л е н а. Вместе с братом уедешь.
М и т я. Это мы можем. Только как бы раньше тебе не пришлось.
Л е н а. Что? Повтори.
М и т я. Как бы тебе самой не уехать, говорю.
Л е н а. Черт дернул сюда тащиться…
М и т я. Отдала бы ключи — и оставалась. Зачем ты нужна-то?
Л е н а. Теперь точно не войдешь.
М и т я. Посмотрим.
Возвращаются Ж а н н а, И г о р ь и М а к с и м. Игорь идет на руках. Максим держит его за ноги.
Л е н а. А что это Павел Кузьмич здесь делает? Давно на дачу не заезжал.
И г о р ь. А вот взял и собрался. Ты, может быть, не знаешь: природа дарит нам, измученным, душевный покой… Максимушка, страхуй! Иду колесом. Опля!
Ж а н н а. А ты, Максим, почему не на голове?
М а к с и м. Спроси поприветливее. Улыбнись.
И г о р ь. Индусы все мне разобъяснили: на голове стоять полезно. Мы целый день в каком положении? То-то и оно, кровь от головы к ногам отливает. А ноги вверх задрал — и она назад пошла… Давайте вместе, разом… (Бежит к Лене, обнимает ее.)
Л е н а (отталкивает его). Игорь!
М и т я (передразнивая ее, тонко). Что о нас люди скажут?
И г о р ь. Какие еще люди?
М и т я. Простые. (Указывает рукой.)
Все поворачиваются, смотрят по сторонам.
И г о р ь. Ты посмотри, на «Москвиче» пришкандыбали. Выводками шныряют. Зырят по сторонам. Надо скорее в дом.
Л е н а. Только не падай. Кажется, я ключи забыла.
М и т я. Как это?
Л е н а (заглядывает в сумочку). Забыла. (Роется, ищет.) Точно.
М и т я. Ты же брала, я видел!
И г о р ь. Ох, Митя, зла на тебя не хватает. Забыли и забыли. Нельзя в дом войти — так тому и быть. Учись принимать все как есть.
М и т я. Ты, я смотрю, здорово выучился.
И г о р ь. Посидим на воздухе. (Расстилает одеяло.) А теперь скатерть-самобраночка… Прошу.
М и т я (Лене). Если бы ты не была женой моего брата…
Л е н а. Тебя бы сюда близко не подпустили.
М и т я. Уже подпустили. Вон сколько ходит…
Л е н а. Как ходят — так и разъедутся. Потому что приезжие. Домов не имеют.
М и т я. Ты поэтому и не отпираешь? Боишься, что займут?
Л е н а. Игорь, в машине магнитофон.
И г о р ь. Митя, в машине магнитофон.
М и т я. Здесь он. Давно принес. (Включает музыку.)
Л е н а. Только не так. Потише.
М и т я. Какие мы нежные!
Л е н а. Ну что с ним делать? Пожалуй, даже к лучшему, что ключей нет. В доме папины ружья, я бы его застрелила.
И г о р ь. Да, в больших дозах утомляет.
М и т я. Чего же вы меня все время за собой таскаете? Я бы в общежитии поселился. Но вам же невыносимо вдвоем. Вы бы друг другу в горло вцепились. Поэтому ружья на даче держите.
Л е н а. К экзаменам, называется, готовился. Врубил маг на полную катушку. И телевизор. И радио. И перед зеркалом извивался. Впору на улицу бежать.
М и т я. Но вы мужественно оставались. У вас, как под домашним арестом…
И г о р ь (Максиму). Ушли как-то раз, возвращаемся, а он уже с металлисткой. Вся в заклепках.
Л е н а. Причем она в моих серьгах.
М и т я. От собственной жадности помрете. А с металлистами не общаюсь. У нас другая программа.
Л е н а. Единственное утешение — девчушка ничего. Симпатичная.
И г о р ь. В меня брательник пошел.
М и т я. Повеситься, если б в тебя. Я глупышек по другим параметрам выбираю.
И г о р ь. Долг старшего брата тебя, Митя, от подобных соблазнов оберегать. Надеюсь, трудовое воспитание тебя исправит. Пойди проверь, как там шашлык.
М и т я. Сам проверь.
И г о р ь. Тебе что сказали? Вали отсюда. И без шашлыка не возвращайся. И чтоб угли — березовые.
М и т я. Дом ваш — из каких бревен? А то, может, над пепелищем дожарю? (Убегает.)
И г о р ь. Уж если младший брат перечит, меня вы тем более не осудите. (Наливает всем вина.)
М а к с и м. Я же сказал — минералки.
Ж а н н а. И мне.
И г о р ь. Извини, Максимушка, не могу пойти на такую уступку.
М а к с и м. У меня дежурство завтра.
И г о р ь. Так то завтра. А мы когда живем? (Назидательно.) То-то и оно — сегодня. И оно, это наше сегодня, пока продолжается. Не в зоне трезвости, слава богу…
Л е н а. Отстань. Видишь, не хотят люди.
И г о р ь. Девушки, давайте условимся: мы вам не мешаем, вы — нам. Кстати, любопытная для вас информация. В кабачке под Парижем — заставляющая задуматься реклама: «Это вино приносит радость женщинам, когда его пьют мужчины». А? Ты что нахмурилась, Жанночка?
М а к с и м. Игорек, я тебе признаюсь: мне действительно нельзя. У меня карьера… Ты разве забыл? И Жанна за меня волнуется. Должен стать образцом и подавать пример.
Ж а н н а (Максиму). Ведь сглазишь.
М а к с и м. Ну и сглажу, ну и что? Ну и не сделают… Но перед Игорем как-то надо оправдаться.
И г о р ь. А интонация… Я вас умоляю. Зазнался. Зарвался.
М а к с и м. Ведь знаете как: везешь — тебе еще подбрасывают. Еще везешь? Еще подбрасывают. Ах, ты еще не упал, держишься, везешь? Еще нагрузим…
Л е н а. Герой…
М а к с и м. Должен же быть у меня хоть какой-нибудь недостаток? Идеальный карьерист скучен, пресен. А недостаток утепляет, делает ближе, доступнее…
И г о р ь. Хоть ты и предстал сейчас в неприглядном героическом виде, продолжаю стоять на своем. (Поднял свой бокал.) За встречу на этом свете, любимые, за то, чтоб все мы были здоровенькие, и, значит, за тебя, наш дорогой домашний доктор.
М а к с и м. Да, за меня. Я заслужил.
Л е н а. Все-таки герой.
Ж а н н а. Даже минеральной за него не стану.
И г о р ь. Ты, Жанночка, здесь человек новый, а я тебе объясню: не будь доктора — ни я, ни Лена тут не сидели бы… Не дышали бы. Не знали бы, что весна, осень, лето…
М а к с и м. Дай обниму.
И г о р ь. А я тебя. Почеломкаемся.
Л е н а (Максиму). А меня?
М а к с и м (Лене). И тебя. (Обнял.)
Л е н а. Вот так бы на всю жизнь…
И г о р ь (Жанне). Можешь пока меня обнять.
Ж а н н а. Не тянет.
М а к с и м (отпускает Лену). А меня?
Ж а н н а. Обойдешься.
И г о р ь. За что? Девушки, мы вас любим.
Л е н а. Они нас любят. Как тебе нравится?
Ж а н н а. Ага, умирают от любви. Ты когда-нибудь видела: выходишь на улицу, а по обе стороны лежат мужчины и умирают. От любви, конечно. Все покойники.
И г о р ь. Конечно, умираем. И по этому поводу… (Наливает.) Надеюсь, вы меня правильно поймете… За мою лав… Она у меня свиит. Чарминг. Одиннадцать лет душа в душу. Ничего, что я по-английски? Кен ю андерстенд ми?
Ж а н н а (Максиму). Хвастай дальше, раз уж начал.
М а к с и м. Иес, ай ду. Послали с шефом на симпозиум. Он языка не знает. Я не знаю. Приставили к нам переводчика. Тоже ни бельмеса.
Ж а н н а. Вернулся — и сразу на курсы. И сегодня утром тоже занятия. А он здесь.
И г о р ь. Мне стыдно. I’m sorry. Такие жертвы ради нас, ничтожных прожигателей жизни… Максим, признайся, мы этого не стоим.
М а к с и м. Чего-то в жизни все время не хватает. Работа что надо. Девушки (смотрит на Жанну) любят. А иностранным языком не владею.
Л е н а. Еще бы тебя не любить. Заведующий. Язык — выучишь.
И г о р ь. Счастливчик. А у меня, между прочим, два языка, же ву при, невер майнд, и пашу, как вол, из себя лезу, а не назначают.
Вернулся М и т я.
М и т я. Что же тебе, бедолаге, мешает?
И г о р ь. Ах это ты, павиан? Как там шашлык?
М и т я. Почти готов. Продолжай, не отвлекайся.
И г о р ь. Поехали в совхоз, на картошку. Я смотрю, техника дорогая, на валюту купленная, я же и закупал… А на ней — по рычагам сапожищем… и в сельпо. Ну и не утерпел. Сказал. Дир френд. Вот ар ю дуинг? Что в переводе значит: Вася, ты не прав. (Смотрит на Лену.) Потом ее папа втолковывал: во второй половине двадцатого века слово «правдоискатель» приобрело ироническое звучание…
Л е н а. На папу не сваливай.
И г о р ь (Лене). Ты ко мне цепляешься, потому что неравнодушна.
Л е н а. Размечтался.
И г о р ь. Одиннадцать лет… Одиннадцать — как один день. Со стороны, наверно, кажется, идеальная пара. А на самом деле — оболочка, видимость. А внутри… Э, да что говорить. А когда познакомились… Я был высокий, в плечах широкий. А она была стройная…
Л е н а. О чем-нибудь другом можешь?
И г о р ь. Я же про тебя. И за тебя… Тут и док не возразит.
М а к с и м (Лене). С завтрашнего дня берусь его перевоспитывать.
И г о р ь. С завтрашнего не получится. На той неделе отбываю в Австралию. Ах, Австралия… Фантастическая страна. Знаешь, все остальные страны могу вообразить. А эту — нет. Лето начинается в декабре. Тоже все с ног на голову поставлено. Зеленые лужайки. И над ними парят орлы. Свободно, как и подобает орлам. Широко раскинув крылья. А по лужайке бродят муравьеды, опоссумы, носятся кенгуру. Есть еще хоть в одной стране кенгуру? С почтальонской сумкой на брюхе? А утконосы? Господи, неужели это все не только в книжках и на картинках? Это же все равно что повстречать русалку. А рядом, на Филиппинских островах, хирурги делают операции без скальпелей, пальцами.
М а к с и м. Мы тоже скоро начнем… Батареи не греют, в операционной освещение еле теплится. И собираю по всем отделениям спирту для плотников и слесарей… Чтобы инструмент в порядке — налей, чтобы нитки не гнилые — поставь… Впору на филиппинский метод переходить.
И г о р ь. Что-то в этом есть. Готовь заявку. Беру тебя с собой. Предвижу огромную экономию… Значит, сперва в Австралию. А там — до Филиппин рукой подать.
М и т я. Болтун! Сколько можно!
Ж а н н а (поднимается). А озеро далеко?
И г о р ь. Прав Митя. И Жанна права. Верное замечание сделали. В духе времени. Пора прекратить поток пустопорожних словопрений и заняться делом. Я про шашлык. Жанна, не уходи. За работу, товарищи! (Вскакивает и первым убегает.)
За ним уходят Л е н а и М и т я.
Ж а н н а (Максиму). Уедем отсюда. Я тебя прошу.
М а к с и м. Что с тобой?
Ж а н н а. Есть более важные дела. И менее важные. Тебя в другом доме ждут. Ты знаешь. И ты обещал.
М а к с и м. Мы успеем.
Ж а н н а. Они обидятся, если прибудем позже всех.
М а к с и м. Что у тебя за родители такие обидчивые?
Ж а н н а. Поедем — узнаешь. А может, передумал знакомиться?
М а к с и м. Там просто юбилей.
Ж а н н а. А здесь?
М а к с и м. Значит, здесь важнее.
Ж а н н а. Пропади они пропадом! Рожи лживые. Сытые. В дом боятся впустить. Торгаши инвалютные.
М а к с и м. Людей надо принимать такими, какие они есть.
Ж а н н а. Лекарства надо принимать. И горькие тоже. А людей — необязательно.
М а к с и м. И нечего было ехать со мной. Я же сказал: улажу и вернусь.
Ж а н н а. Поехала, чтобы увезти тебя.
М а к с и м. Я должен, должен быть здесь! Игорь болен. Понимаешь, если диагноз подтвердится — будет срочная операция.
Ж а н н а. Но ты же пока только на собаках пробовал. А собака — не человек. Таких операций еще никто не делал.
М а к с и м. Значит, я буду первый. Я, я, и никто другой…
Входит И г о р ь с шампурами.
И г о р ь. Кушать подано.
Ж а н н а (Максиму). Давай сама с ним поговорю.
М а к с и м. Нет. (Преграждает ей путь.)
Ж а н н а. Уж я сумею. Будь спокоен. (Идет к Игорю.)
М а к с и м (ее опережает, Игорю). Я, между прочим, тоже отведал бы… Мы с Жанной, правда, успели позавтракать.
Ж а н н а. Перестань…
М а к с и м. Почему? (Игорю.) Ты знаешь, что сыр можно резать так, что от куска не убывает?
Ж а н н а. Замолчишь или нет? (Хочет ударить Максима кулачком.)
М а к с и м (отпрыгивает). Ломтики — чудо! Прозрачны, как стекло… Даже в нашей необразцово-показательной клинике больным раздают ломтики потолще…
Ж а н н а. Другие бы радовались, что о них заботятся.
М а к с и м. Я и радуюсь. Разве нет?
И г о р ь. А если так — вверх ногами… Опля! (Кувыркается.) И еще рюмочку. Благодаря силе притяжения… рюмочка в голову должна ударить. (Встает на руки.)
М а к с и м. Не ударяет? Небось во рту тает. Шею не сломай.
И г о р ь. Как можно? Шеи ломают в других условиях… И в других компаниях. А тут друзья. И подруги. А что? Давайте не расставаться. Никогда… Чтоб это наше сегодня не кончалось…
Ж а н н а (Игорю). Точно, надо чаще встречаться.
И г о р ь. Я — за.
Ж а н н а. Для меня с лекций сорваться не проблема. А уж вечером, особенно в дни, когда на «скорой» дежурю…
И г о р ь. С дежурства? Счастливый человек…
Ж а н н а. Звонишь в неотложку, делаешь вызов, что приступ. И ставишь чайник подогревать — через десять минут я буду.
И г о р ь. Чайник-то зачем?
Ж а н н а. На вызовах ничего, кроме чая, нельзя. Я с конфетами люблю. Позвонишь?
М а к с и м. Игорек, позвони.
И г о р ь. Если просите — обязательно.
Ж а н н а. Я буду ждать.
М а к с и м (подходит к Жанне). Ты что?
Ж а н н а. Не понимаю тебя.
М а к с и м. Терпение испытываешь?
Ж а н н а. Это ты — мое. Когда ты такой — я тебя ненавижу. Я тебя брошу. (Идет к Игорю, берет его под руку, уводит.)
Максим смотрит им вслед. Из-за дома выглядывает М и т я.
М и т я. А Жанна — медсестра?
М а к с и м. Нет. Уже нет. В этом году заканчивает институт.
М и т я. А похожа… Как они все похожи… медсестры. А я вот не поступил.
М а к с и м. Пытайся еще…
М и т я. Что толку?
М а к с и м. Я с третьего раза осилил…
М и т я. Утешаете?
М а к с и м. Рассказываю.
М и т я. Тут, я боюсь, и с пятого не протыришься. Позвать позвали, пообещали, но Лениного папашку стали выпирать на пенсию. Ему уж не до родственников. Не знаю, что и делать.
М а к с и м. И что все же решил?
М и т я. Все — сам и для себя. Не принимаете — не надо. Не очень-то и хотелось. Без вас обойдусь. Я никому не навязываюсь. Не нужен — и ладно. Валяйте без меня. Лечите без меня, стройте без меня, сейте и пожинайте тоже без меня.
М а к с и м. Смотри-ка… Один раз не по-твоему…
М и т я. Один раз! Если бы… Вы сами откуда родом?
М а к с и м (берет гитару, наигрывая, нарочно фальшиво поет). «Ах, этот город Гусь-Хрустальный, где ни гуся, ни хрусталя…». Даже не из самого города. Из поселка неподалеку.
М и т я. Ясно.
М а к с и м. Что тебе ясно?
М и т я. Здесь и гусь, и хрусталь. Кто ж к этому так просто подпустит?
М а к с и м. А если дело в тебе самом? Если сам плохо готовился?
М и т я. Хорошо я готовился.
М а к с и м. Что нужен — тоже надо доказывать. Если я желаю людям добра — это мое личное дело. А людей еще надо убедить, что я не враг. Некоторые целую жизнь на это кладут. Пойдешь ко мне в клинику? Санитаром?..
М и т я. Горшки, что ли, носить?
Появляются Л е н а и И г о р ь с шампурами.
И г о р ь. Ой, наслаждение. Ой, объедение. Ой, сейчас умру.
М а к с и м. Не надо.
И г о р ь. Ладно, не буду. Да, если честно, и не хочется. Правда, доктор? Небо синее. Облака опаловые — по спецзаказу… Иногда сойдется одно к одному: неприятности, склоки, нервы — и, кажется, глаза бы ничего вокруг не видели, уши бы не слышали… Думаешь: и зачем случай выбросил меня, горемыку, в этот мир? А потом мрачное отхлынет — и снова судьбу благодаришь, что именно тебя выбрала, тебе позволила на свет появиться. Даже если больно — это для того, чтобы острее ощутить жизнь. Почувствовать, что живой. Ведь могло ничего не быть. Вообще ничего. Ни боли, ни радости, ни света, ни тьмы… (Смотрит на Максима.) А, доктор?
М а к с и м. Страхую… Давай.
И г о р ь. Опля! (Кувыркается.) Ребята, нам повезло, что мы родились, что увидели солнышко, небо, звезды… Что встретили на ней друг друга. Такая редкость — найти людей одной с тобой группы крови.
Л е н а. Нагнал тоски…
М и т я (Максиму). Одной группы крови?.. Это такой у вас медицинский жаргон?
М а к с и м. Думай-думай о моем предложении.
И г о р ь. Сейчас. Айн момент. Пройдусь колесом. Лишь бы это наше сегодня не кончалось.
Появляется П а в е л К у з ь м и ч.
(Вытягивается, берет под козырек.) Здравия желаю… Вовремя заглянули. Как раз к шашлыку.
П а в е л К у з ь м и ч. Сказка… У меня нюх на деликапесы…
М и т я. Как-как?
П а в е л К у з ь м и ч. Деликапесы… Шучу. Так мой шофер говорит…
Л е н а. Может, рюмочку?
П а в е л К у з ь м и ч. Не откажусь. Ваше здоровье.
И г о р ь. А мне не позволяют.
П а в е л К у з ь м и ч. А ты, Максим?
М а к с и м. Спорт — сила, спирт — могила.
П а в е л К у з ь м и ч. Что значит врач. Да я и не любитель. Так, в последнее время… (Озирается.) Смотри, что делают. Шастают. Нас разглядывают, будто тараканов. Что мы за существа такие? Любопытно им.
Л е н а. Папе не говорите, что нас видели.
П а в е л К у з ь м и ч. Понял. Не скажу. Он-то как?
Л е н а. Как…
П а в е л К у з ь м и ч. Да, чего спрашивать… У всех одинаково… Соседи слева рассказали. Звонок. Не сам, а жена трубку снимает. «Это из управления делами… Дачу освободили?» Ну, выяснилось, ошиблись цифрой. Но теперь гадай: то ли действительно ошиблись, то ли опередили события…
М и т я. Опередили, скорее всего.
П а в е л К у з ь м и ч (встрепенувшись). Это — кто?
И г о р ь. Брат мой. Младший.
П а в е л К у з ь м и ч. Не похож. А шашлык хороший.
И г о р ь. А вот я не могу сказать, что он хороший. Потому что он — превосходный. Восхитительный.
П а в е л К у з ь м и ч. Молодец-молодец. Шел, твоей машиной любовался.
И г о р ь. Работать в лавке и не отрубить голяшечки… А Максим вот не одобряет.
П а в е л К у з ь м и ч. Что так? Последняя модель. В экспортном исполнении… Я дочке такую взял.
Л е н а. Она разве водит?
П а в е л К у з ь м и ч. Научится. (Максиму.) Кстати, просьба к тебе. Войди в положение. Дочурка затеребила. Дескать, неважно выгляжу, не сплю.
М и т я. Видно, нервишки сдают.
Л е н а (Мите). Опять?
П а в е л К у з ь м и ч (Мите). Плохо тебя в детском саду воспитывали. (Максиму.) Не сможешь зайти и при ней меня как бы проконсультировать? Чтоб послушала.
М а к с и м. Я хирург.
П а в е л К у з ь м и ч. Прошу, зайди. Хирург, не хирург. Какая разница? Важно ее успокоить. Запястье стиснул — вроде пульс посчитал. Трубку приложил — сердце проверяешь.
Л е н а. И все?
П а в е л К у з ь м и ч. Еще для профилактики можешь попросить язык высунуть. Налей-ка.
И г о р ь. И мне.
Л е н а. Тебе давно хватит.
И г о р ь. Это еще почему? Я тоже здоров. Могу язык показать.
П а в е л К у з ь м и ч (Максиму). А заодно… Тут еще момент… О Красном Кресте слышать приходилось?
М а к с и м. Слыхал.
П а в е л К у з ь м и ч. Сейчас группу подбираем… На три года. За рубеж… Условия… лучше не бывает… А я в затруднении. Ребят стоящих — раз-два и обчелся. Ты, похоже, из них.
М а к с и м. У меня тут дел хватает.
П а в е л К у з ь м и ч. А я с твоим начальством утрясу — и пошлют. Я эти вопросы мигом…
Л е н а. О, попался, Максимушка.
И г о р ь. Попался, который кусался. А дочка у Павла Кузьмича… Я все подбиваю взять на переговоры. Посадить за стол — и пусть бумаги перебирает. Фирмачи глаз не оторвут. Подпишут любое соглашение.
Л е н а. Игорек давно на нее засматривается. Правда хороша.
П а в е л К у з ь м и ч. Я и сам заграницу не люблю. Что хорошего? Каждый паршивый клочок земли на учете. То ли дело у нас… Поедешь на север, поедешь на юг… Но рыбачил тут как-то в Испании. Какая форель… А в наш заповедник наведался: нет кеты. Исчезает.
М и т я. А вы на что ловили? Не на динамит, случайно? На динамит хорошо идет. И сом, и кета, и белуга, и аквалангисты.
Л е н а. Ну-ка хватит!
П а в е л К у з ь м и ч (Мите). А что это у тебя под носом черненькое?
М и т я (проводит рукой по верхней губе). Наверное, зола. От шашлыка.
П а в е л К у з ь м и ч. Да нет, это усишки. Пробиваются. Пушок.
М и т я. Значит, не дорос… Ладно. Ладно же… (Убегает.)
И г о р ь. Ничего, молодо-зелено. Не понимает еще. Как у нас в курилке говорят: «Ты плюнешь — коллектив утрется, коллектив плюнет — ты захлебнешься».
П а в е л К у з ь м и ч. Ума не набрал, это видно. Только разговоры: акселерация… А на деле — что в них? Высокие? Так ум не ростом измеряется. В ботву, видно, наша смена пошла…
Л е н а. Пятнадцать лет между ними и нами… Пустяк… А они совсем другие.
М а к с и м. Насмотрелись.
П а в е л К у з ь м и ч. На что? Для них старались, строили, и были хорошие. Вдруг сразу — плохие… С чего бы? На что насмотрелись?
М а к с и м. На то, что построили. Мы — никакие, равнодушные, от этого все. Подходит обиженный, кроет начальство. Киваешь. После начальство поливает этого недовольного. И опять соглашаешься. И так правильно, и этак. А сами-то что думаем? Или ничего?
П а в е л К у з ь м и ч. Неуважение посеять легко. Особенно среди этих. (Показывает вслед Мите.) Росли — нам верили. А теперь выясняется, что всё не так… А? Одна эта мысль… Жизнь ведь не школьное сочинение, листочек с помарками не вырвешь из тетради и на чистовую не перепишешь. Неужто с первых же шагов впустую выброшенные годы?.. Живи и носи в себе эту пустышку, эту дулю с маслом! А разве не лучше стали жить? Не богаче? Не веселее? Только-только с разрухой разделались — и вдруг на́ тебе: опять ошибались. Одно сознание…
М а к с и м. Да с тем, что́ лучше, не спорит никто.
П а в е л К у з ь м и ч. Нет, споришь. И не возражаешь, а споришь. Меня не проведешь. Чувствую. А с чем можешь сравнить? С чем они могут сравнить? Что видели? А мне есть с чем. Сегодня можно научить прежнее не ценить и не уважать. Так бывало, и не раз. А что назавтра случалось? Это ведь все равно что взять и выпилить у дерева кусок из ствола — и пусть оно дальше растет и зеленеет. Ага, не выйдет, не получится. Только кажется, что сегодняшнее важнее, чем вчерашнее. Забывают о том, что и сегодня пройдет и тоже прошлым станет. И одно дело, если я к нему с уважением, и другое, если на глазах у всех предшественнику своему пенделя дам за медлительность и нерасторопность. Ведь я своим примером таких восприемников воспитаю, которые тоже с почетом не проводят, а пнут и оговорят.
Л е н а. Дядя Паша, да что вы? Ну дурак ведь, мальчишка… Внимание обращать…
П а в е л К у з ь м и ч. Если бы только он! То-то и оно. Мода теперь такая. «Кирпичи» отменить, каждый с каждым запросто. Все, дескать, равны. Старые, молодые, опытные, бестолковые… Только ведь когда все настолько равны — это что значит? Значит, нет ни плохих, ни хороших. Ни больших, ни маленьких. И заслуги у всех одинаковые. И возможности. И права. И желания. А если все и всё одинаковое, среднее, то нет и лучших, а значит, не к чему и стремиться. Жизнь замрет, наступит спячка. Но почему-то даже картошка родится разная. И покрупнее. И с горох. А не одного калибра. А ведь удобнее, если бы одинаковая. Да еще квадратная. Чтобы чистить легче. Но нет, не будет такого… Тем, кто не равен, потому что больше, кто вырос, сумел, пробился — им сейчас каково? По живому прикажешь себя кромсать? Уравнивать? Был мальчишкой, отец мне ботинки шил. Пока шил — я вымахал. А он грозит: пальцы, говорит, отрублю, если не налезут. И ходил, поджавшись, еле ковылял. Что ж теперь, на старости, снова скрючиться?
И г о р ь. Увы, Пал Кузьмич, я тут Максиму говорил: раньше сколько голубей было, а теперь — одни сизари. Идем путем измельчания. Ихтиозавры не поместились — их с исторической сцены долой! Мамонтов — туда же. Вместо птеродактилей — вороны. Все мельче и мельче, тише и тише. Серее и серее. Никого не щадим, не жалеем. Теперь вот за китов взялись, превратили их бедных, в мишени для подводных бомб… Без мамонтов, без птеродактилей, без китов — остальной мелочи спокойнее. Сознание собственной невзрачности не терзает.
П а в е л К у з ь м и ч. О, мир без китов! Правильно сказал. Все к этому идет. Время такое: кажется, не нужны гиганты, размах не нужен. Только ведь на это как взглянуть? Селедка, она и есть селедка. Закуска. Акулы рыскают — их не трогают, опасаются. Дельфины разумные, высоколобые, к властелину жмутся, подлаживаются… Каракатиц и осьминогов никто не коснется — противно. И что останется? А кильку до кашалота не раскормишь. Как мой шофер говорит: «Сколько ни спи, со слона не вырастешь».
М а к с и м. Ваши шоферы как раз могут… Идешь к министерству — дрожит от храпа земля. В каждой машине шофер. Машин — видимо-невидимо. И храп поэтому богатырский…
П а в е л К у з ь м и ч. Понимаю. Но ты посиди на совещаниях, если после не то что светофора, света белого не взвидишь, — дорасти до таких совещаний.
М а к с и м. Да пропади они пропадом, эти ваши совещания! Вы-то сами разве не видите, какой надутой, неестественной жизнью живем? Шоферы, курьеры, заседания… И все трубно, громко, до утомительности публично. Постоянно кого-то заверяем, клянемся, бьем себя в грудь. Стесняемся будничного, человеческого, когда просто надо ходить на работу, ездить трамваем, воспитывать детей. Любой пустяк — в ореоле из слов! Уже слова нами помыкают. Что, если попробовать без патетики? Просто взять и просто поработать, а не заступать на трудовую вахту.
П а в е л К у з ь м и ч. Ну да, прогресс, новые веяния… По-старому жить невозможно. Но жили. И согласись, до Галилея киты этот мир на своей спине совсем неплохо держали… Ну изведете их… А каково рыбешке, которая видит, что гиганты не устояли? Как ей жить? Во что верить? Ведь обжигались уже. Но не впрок.
Л е н а. Мамонты знаете, отчего вымерли? От самокритики. Сами про себя постановили: дескать, не подходим к новым историческим условиям. И канули… А повременили бы себя списывать, может, и приспособились бы, до сих пор щипали бы травку.
П а в е л К у з ь м и ч. Не могут колоссы приспособиться. Не дано. Да и не захотят, не пожелают. Не их это амплуа — угодничать. Это мышки в своей норушке любую стихию пересидят. А гиганты — всегда на виду. Не скрываются, не прячутся. Хорошая мишень. Промахнуться трудно. И охотничья слава впереди бежит — ишь с каким исполином сладил! Но киты — это пенки природы. Они — на поверхности. А под ними — в толще, в глубине — какие гады кишат. Они в глаза не бросаются, вот их удача.
Появляются М и т я и Ж а н н а.
Ж а н н а. Меня искали?
М и т я. Ага. Ты Павлу Кузьмичу нужна.
П а в е л К у з ь м и ч. Мне?
Ж а н н а (Мите). Так и знала, что врешь.
Л е н а (Мите). Ох, ты сегодня схлопочешь!
М и т я (Павлу Кузьмичу). Ну как же, вы же сами сказали: требуются врачи. Молодые специалисты. Для работы за пределами нашей Родины. Жанна как раз молодой. Они в паре с Максимом горы свернут. К тому же по отдельности не продаются.
И г о р ь. Что ты мелешь?
П а в е л К у з ь м и ч (смотрит на Жанну, на Максима). Вдвоем?..
М и т я. Может, еще рюмочку? Лена, налей.
Л е н а. Павел Кузьмич, может, кофе?
М и т я. Взбодриться.
П а в е л К у з ь м и ч. Нет, спасибо. (Поднимается.) Пойду.
Л е н а. Посидите еще.
П а в е л К у з ь м и ч. На воздухе разморило.
Ж а н н а. Идиотку из меня лепить!.. Свои делишки сами, без меня решайте. (Поворачивается, убегает.)
И г о р ь (бежит за ней). Не обижайся.
Л е н а (Павлу Кузьмичу). Мы вас проводим.
П а в е л К у з ь м и ч. Да сидите-сидите… (Максиму.) Конечно, не все идеально, что говорить… Тут размышлял на досуге… Должности министра нападения не предусматриваем. Министр обороны есть, а министра нападения нет. А как известно, лучшая защита… (Задыхается.)
Л е н а. Пал Кузьмич, что с вами?
П а в е л К у з ь м и ч. Так. Ерунда.
Л е н а. Максим! В машине аптечка.
М и т я. У тебя в сумочке таблетки.
Л е н а. Где сумка? (Уходит.)
М и т я. Я за аптечкой. (Убегает.)
П а в е л К у з ь м и ч (Максиму). Проводи ты.
Оба идут к ограде.
М а к с и м. Что — сердце?
П а в е л К у з ь м и ч. Мотор в порядке. Слушай, а может, все же придешь? Дочка — чудо. Я тебе говорю. Красавица. Вся в мать. Посидим, чаю попьем. Успокоишь. Ее и меня, старика.
М а к с и м. Я товарища пришлю. Отличный парень.
П а в е л К у з ь м и ч. И ты… тоже… Ох, зря! Мой шеф, когда его на покой провожали и меня вместо него ставили, обронил фразу: «Бойся стариков, прорастут свежей травкой». Вы, молодые, гораздо сильнее от нас зависите, чем вам кажется. Мы вас лепили такими, какими хотели. И вылепили, мы-то это видим. Но в пылу жизни об этом не думаешь. Не замечаешь. Особенно когда перед тобой все дороги открыты. Они, в общем-то, всегда открыты перед тем, кто умеет соображать. Но если к тому же ощущение, что прямо перед тобой ворота распахнутые… (Хватается за сердце.)
М а к с и м. Как болит? Скажите.
П а в е л К у з ь м и ч. Совсем не болит. И никогда не болело. Даже брало сомнение: а не из железа ли я? А уж чего только не было! Мать умерла. Отец погиб. Рос в детдоме, тетка взять к себе отказалась. А я потом ее сыновей на работу устраивал. Приехал сюда: ни угла, ни знакомых. Три ночи на вокзале. Судьба… Там и встретил ее. Дай, думаю, пристроюсь к дурехе. Вдруг приютит. И приютила. Жили — не описать. В галошах на тесемочках в булочную бегал. Один плащ на двоих. Спали на стульях — ставили в рядок и сверху матрац, чтобы в щели не провалиться. И не думал, что по-другому и счастливее можно. Что есть жизнь? Что она есть такое, я тебя спрашиваю? Когда всего вдоволь — а ее нет? И рыдал, и просил, чтобы лучше мне, а не ей это выпало. Кто услышит?.. Нет, ничего не болело. Сам себе противен. Она тает, а у меня щеки из-за спины… На кладбище каждый день ездил. Дочурку оставила. Вся в мать. Беленькая, тоненькая, пальцы ломкие… Кто мне еще был нужен? Но жизнь такая: гостей принимать, рубашки стирать… И начальство намекает: не рекомендуется в командировки холостяков… И подыскали. Познакомили. Стерва… К другу через год убежала. И хорошо: она дочку не любила. Но те же начальники пошли цепляться: может ли руководить, если собственную жену не сумел воспитать? Кто кого может воспитать? Какой есть — таким и будешь. Но сильному всегда желают поражения. Хотят, чтобы стал, как все, слился с массой, не высовывался. Гудят болельщики, если объявят на стадионе: проиграл лидер. Приятно: слабый взял верх. Это — природа человека. И опять выстоял. И опять сердце — ни гу-гу. А сейчас болит. Болит от неблагодарности. Скольким помог, скольким дарил, скольких в люди вывел! Знаю, что скажешь: другое время, как было — так нельзя… А я тебя спрошу: эти твои честные и принципиальные — новые, они что, вчера родились или мальчиками и девочками были, ничего не понимали, что происходит? Или только сейчас с луны свалились? Все так жили. А теперь они судят. Как хотят — так представят. Могут — по состоянию здоровья. Могут вчистую: «Не сумел перестроиться». А кто знает, что это такое? Просто кто первый сказал: «Ага, этот не сумел», — тот и хозяин, и командир… И вот теперь болит, болит… Приди, я тебя прошу. Она одна у меня. Набаловал… Как ей дальше придется? Но все, что есть… Я для нее на все готов. А я могу. И не тревожься. Это — эмоции. А дело есть дело. Мир тесен, круг узок. Конечно, с поверхности гриб вырвали, провал зияет, но ниточки грибницы, что глазу не видны, уже начали брешь заштопывать, разрыв сращивать, друг друга разорванными хвостиками искать. И в этой корневой, невидимой связи моя сила, а не в том, что они сейчас с трибуны да на людях говорят. Придешь? Всегда был полон дом. Меня любили. Я уважал. Всем был нужен. И вот — пусто. Почему? (Хочет идти, спотыкается.) А может, не все? Может, были те, кто жил по-другому? (Растирает грудь.)
М а к с и м. Дайте пульс…
П а в е л К у з ь м и ч (вырывает руку). А, какая разница? Что теперь? Пусть… Мне кажется, я ощущаю какой-то гул… Гул надвигающегося землетрясения. Прямо у нас под ногами. Я не знаю, что это будет, но оно произойдет. И когда это случится — я задаю себе вопрос, — кто выживет, кто останется? Я погибну, я знаю. Но я хотел бы знать, кто будет после меня.
М а к с и м. Где этот Митя? Я сейчас. (Убегает.)
Из-за беседки выходит М и т я.
М и т я. Ну что, плохо?
П а в е л К у з ь м и ч. Худо.
М и т я. Вот так… Сколько веревочке ни виться…
П а в е л К у з ь м и ч (опускает руки, выпрямляется). Чего тебе?
М и т я. Передо мной играть не надо. Не обманешь. Ох, руководитель среднего звена… Поприжали? Давно пора. Собирай манатки. Мотай отсюда. Освобождай место. Сюда я жить приехал.
П а в е л К у з ь м и ч. Сопляк!
М и т я. Эх, дедушка. Тебе таблеточки? (Бросает их к ногам Павла Кузьмича.)
П а в е л К у з ь м и ч (пытается схватить Митю, тот уворачивается). Ах ты… Планктон… Мразь…
М и т я. С моих усов себе на лысину будешь рассаду брать. А то мало получал? Свертков и подачек? Я добавлю. Всем вам добавим. Попрятались в желтых цековских домах, под охраной своей милиции, в черных машинах — и не достать. Но разворошили ваш муравейник — и выползли. А мы — тут как тут. И это только начало. Всех подкараулим. Со всеми посчитаемся.
Павел Кузьмич, изловчившись, почти падая, хватает Митю.
Больно!
П а в е л К у з ь м и ч. Врешь! Таким, как ты, больно не бывает.
М и т я. Пусти! (Отбивается.) Пустите! (Удается вырваться.)
Вбегает Л е н а.
Л е н а. Что тут у вас?
П а в е л К у з ь м и ч (улыбается). Возимся. Детские шалости… Шучу. Молодое поколение подставило плечо. (Уходит.)
Л е н а (Мите). Скотина. Зачем выбросил лекарства?
М и т я. Столько врачей… Обойдемся как-нибудь.
Л е н а. Ублюдок. А сумку мою куда дел?
М и т я. Сумку? Тебе сумка нужна? (Включает магнитофон на полную мощность. Под орущую музыку скачет и кувыркается с зажатым в зубах шампуром. Замахивается на Лену.)
Л е н а. Попробуй…
М и т я. Попробуем. Не пришло еще время.
Л е н а. Хорошо, что приехал. В письмах такой паинька. Котеночек… Я тебе все поломаю.
М и т я. Как же. Испугала.
Л е н а. Ты меня еще вспомнишь…
М и т я. Что с тобой препираться… Вон Айболит идет. Пусть он… Пойду лучше Жанночку и Игорька искать. Под ручку куда-то вместе удалились. Как бы им не заблудиться! (Уходит.)
Возвращается М а к с и м.
М а к с и м (смотрит на дом Павла Кузьмича). Уложил. Вроде ему полегче…
Л е н а. Называется, вытащили на природу… Отдохнуть.
М а к с и м. Я раньше недоумевал… женщина рожает в самолете — и полный порядок: среди пассажиров отыскался врач. На ледоколе приступ аппендицита… И нормалек: рядом хирург. А теперь знаю: где ни окажись — обязательно что-нибудь случится… Может, дочку к нему вызвать?
Л е н а. Телефон под рукой. Захочет — сам позвонит. Ему не наша помощь нужна, поверь. Забудь обо всем. И попробуем начать сначала. Мы только-только приехали… Вокруг — ни души. Мы вдвоем… (Берет Максима за руку, ведет в беседку.) Присядь. Здесь, рядом. А хочешь, спрячемся в доме?
М а к с и м. Он разве открыт?
Л е н а. Откроем. Что нам стоит?
М а к с и м. Не хочу.
Л е н а. Как скажешь. Все — как ты скажешь. Нравится мне это слово — «беседка». И у нас с тобой будет не разговор, не беседа, а так, беседка, раз место к тому располагает.
М а к с и м (опускается рядом с ней). О чем речь поведем?
Л е н а. О тебе. Обо мне. О нас. О чем еще, если мы вдвоем — ты и я?
М а к с и м. Начинай.
Л е н а. Сперва ты. Расскажи, чем помимо единоборства со слесарями занимаешься? Как вообще жизнь?
М а к с и м. Потихоньку.
Л е н а. Потихоньку — это не жизнь.
М а к с и м (не сразу). Если бы вы шли не под сто двадцать…
Л е н а. Мы бы с тобой не познакомились.
М а к с и м. Верно. Отделались бы легким испугом.
Л е н а. Знаешь, сейчас мне кажется, я готова была погибнуть. Но это судьба: все шло к тому, чтобы встретить тебя.
М а к с и м. Разумеется. Я уже уходил домой. Но, думаю, дай подожду. Вдруг подбросят еще работенки. И точно — тащат. С утра третья операция…
Л е н а. Конечно, судьба. И потом, когда очнулась, первое, что увидела — твое лицо.
М а к с и м. Не сочиняй. После наркоза лиц не различишь.
Л е н а. А я вот, представь, различила.
М а к с и м. Да, выдалась ночка… Утром мотанул вашу тачку посмотреть. Не мог поверить. До сих пор понять не могу, как уцелели.
Л е н а. Не надо. Забыть — и не вспоминать.
М а к с и м. И правильно. И верно.
Л е н а. Но только не твое лицо… Ты склонился надо мной.
М а к с и м. Такой я хороший и внимательный.
Л е н а. Лучшего зава не сыскать.
М а к с и м. Поживем — увидим.
Л е н а. Но ты же сказал… Может, попрошу отца? Ускорим это дело.
М а к с и м. Не надо.
Л е н а. Один его звонок… Мужчина без власти — не мужчина. Так он говорит. Или… (Смотрит на Максима.) Слушай, кто у Жанны родители?
М а к с и м. Перестань.
Л е н а. Не знаешь?
М а к с и м. Не любопытствовал.
Л е н а. Каким был, таким остался. Герой, сам себе создаешь трудности, а после берешь их с боем.
М а к с и м. Возможно.
Л е н а. Зачем? Ради чего?
М а к с и м. Сам себе удивляюсь. Видно, дошел до предела. С собаками стал счеты сводить. Жанна утащила из вивария щенка. Загребли в облаву на птичьем рынке. Симпатяга, терьер… А меня взбесило: за что ему везуха? Почему выбрала его, а не кого-то другого? Если бы ты видела наших собак, когда идешь мимо клеток! Обреченные глаза… А вой, когда вечером в институте никого не остается… И этих обреченных еще обманывать! Из них сливки общества выделять… Короче, щенка возненавидел. Ишь, породистый гад. Отдал… С глаз долой… К несправедливости ни в чем не стану примазываться. Ну выпало так, что на нашей шкуре история одну из версий своего спиралеобразного развития проверяет, как мы на собаках, свои догадки. И пусть опробует, и пусть даже с кем-то несправедливо обойдется. Ну и что? Ведь и у несправедливости свои законы. Ее торжество — тоже доказательство, тоже аргумент. Лишь бы другие, следующие, все правильно поняли. Лишь бы им наш опыт на пользу пошел.
Л е н а. Добровольно записывать себя в подопытные кролики? Широкий жест… Оставь историю историкам. А у тебя одна жизнь. Больше не будет.
М а к с и м. Мне Игорь рассказал байку. О переговорах в Индии. Приезжает на фирму к десяти. А партнеры опаздывают. Он им: «Обидно ждать, я это время мог по городу ходить». Улыбаются: «Вечно вы, европейцы, торопитесь». — «А вы чего не торопитесь?» — «А мы, что в этой жизни не успеем, в следующей сделаем». Жаль, нам второй жизни не положено… А что, он правда в Австралию собрался?
Л е н а. Игорь — это Игорь. А ты из тех, кто сам может ставить опыты. И какие! Посмотри на меня. Я — твой удавшийся эксперимент. Вся перед тобой. Можно сказать, твое творение. Заново слепил…
М а к с и м (долго на нее смотрит). Хороша Галатея. Придаешь уверенность.
Л е н а. Ты — талантливый, умный, как же в толк не возьмешь: вокруг не только добрые дяди и тети. Есть равнодушные. И завистники. И откровенные мерзавцы. Современников не выбирают… И ты можешь быть тысячу раз прав, но эту свою правду от тех, кому она не нужна, а может, даже мешает, еще защитить и отстоять нужно. Отец тебя помнит… Интересуется…
М а к с и м. Это когда ничего не умеешь, и знакомства, и руки, и лапы нужны. А я умею.
Л е н а. Герой.
М а к с и м. Ага. И заметь, этого не боюсь. А знаешь, почему? Был на приеме у начальника. Сидит при галстуке за руководящим столом. И трясется. Подлаживается ко всем, юлит, строит из себя добряка. Несчастный, взгромоздился на чужой насест. Повыше захотелось. Позаметнее. Представил, как он украдкой и с оглядкой ест бутерброд с икрой и под стол залезает, чтобы не отняли, — стало противно. Я за место не трясусь. Я на своем месте. И всегда буду на своем. И значит, свободен. Режу не только больных, но и правду-матку. Как думаю. Как считаю нужным. И меня слушают. И будут слушать. Таких вот уверенных в себе почему-то любят. Рядом с ними и другим свободнее. А тем, кто следом, — легче. Если кто-то стоит, не сгибаясь, другим тоже хочется распрямиться. И вот они плечи расправляют, и выясняется, что потолки-то низки, коридоры узки и вообще пора клинику перестраивать. Но для того чтобы это понять, кто-то один должен встать во весь рост.
Л е н а. Привычнее сутулиться и втягивать голову. При тебе вроде как распрямился. Без тебя — снова согнулся. Ты обо всех по себе не суди. Когда после аварии осталась без машины и впервые спустилась в метро, знаешь, что поразило? Движение в толпе. Спаянность. Единство. Попробуй побеги, если опаздываешь. Или не терпится… Опереди других, будь ты хоть трижды чемпион. Или замедли шаг. Если хочешь отстать. Ну что, представил? Насколько далеко, по-твоему, можно отрываться? От других, от своего времени? Даже если ты великий ученый и принял эстафету у такого же великого… Твой тройной прыжок плюс к его тройному… Клиника тебе тесна… Но ведь не можешь ты один в двадцать втором веке жить, если все пока еще в двадцатом. Не может человечество даже в твоем лице переиначить жизнь одним махом, не может превратить всех в личности. Время нужно. Терпение. Так всегда было: надо в своем времени жить. И вместе со всеми, не показывая, что лучше, — этого не простят, не выдавая, что хуже, — этого тоже не позволят…
М а к с и м. Слушай, ведь я не парус. Пал Кузьмич, теперь ты. Что вы на меня дуете? Бурь не ищу. Нормальный человек. Как все. Иногда устану, замотаюсь, раззеваюсь под вечер и думаю: все хорошо. Нормально все. Живем — не тужим. На работу ходим, вещи покупаем, по ящику за футбол болеем. Люди ездят в машинах. Вступают в садовые товарищества. Значит, неплохо и где-то даже припеваючи. А потом вдруг накатит… Ведь стыдно. Палат обшарпанных, где неделями никто не убирает, нянечек, которые сшибают с больных рубли и шоколадки, больничной еды, от которой тараканы дохнут… Ну почему я, здоровый, сильный мужик, стыдиться должен и своего халата заштопанного, и зарплаты, и медсестричек, которые еще в два раза меньше моего получают? Они молоденькие. Им одеться хочется. Замуж надо. Сапоги стоят сто пятьдесят. Не у спекулянта, в магазине. Кто же такие цены ставит? И что я с них за один сапог в месяц потребовать могу?.. Приехали в клинику японцы, спрашивают, где у нас видеофильм показать. Для них элементарно. Почему я должен краснеть? Разве мы беднее?
Л е н а. Может, тебе для начала домашний антураж сменить? У нас видео последней модели.
М а к с и м. Сразила.
Л е н а. Если бы.
М а к с и м. И миллион раз повтори, что герой. Но будет в клинике видео. И все, что необходимо, — тоже будет. Инструмент первоклассный… И в таких машинах будем к корпусам подкатывать, что у больных сразу улетучатся сомнения: уж если ребята располагают такой техникой… Ведь это важно. От этого тонус другой. И мысли. Голова кругом, когда пытаюсь представить и нашу территорию, и сколько на ней людей. Горы свернуть можно. А вместо этого собираются в пыльных залах, жгут электричество, переливают словеса… Председательствующий спит, в зале читают, вяжут, лектор бубнит лекцию, написанную сто лет назад… Называется профессиональная учеба. За этот час столько полезного можно сделать! Но нет, будто специально от дел отвлекают, дергают, мешают, не дают работать. Сердце рвется — больные ждут, а я сиднем сижу. Да развяжите же руки! Дайте вздохнуть свободно! Хочу учиться — сам научусь, а дурака не научишь. Развяжите, чтобы я мог оперировать, чтобы женщины не в очередях стояли, а детей воспитывали, а чтобы очередей не было — дайте рабочим работать, колхозникам пахать…
Л е н а. Кто им мешает? Если они так уж хотят… А то взялись переиначивать — курам на смех. Прежде хвастали успехами, теперь — недостатками. И от этого все поменялось? Лучше стало? А что, что лучше? В соседней конторе спровадили прежнего шефа. Пришел молодой. Сидит с восьми утра до десяти вечера. И все вместе с ним. А зачем? Те, кто за дело болеет, когда надо, и сами задержатся. А просто сидеть-высиживать… Не наседки, вряд ли вылупится что путное. От пенсионеров избавимся, им гонка не по силам. Молодых распихаем. Кого куда. А после все войдет в прежнюю колею. Снова к десяти приезжать начнут. Состарятся. Устанут.
М а к с и м. Одно дело, если не дано прыгнуть дальше. Ну не дано — и все тут. И другое — когда те, которые сами не могут, сдерживают остальных. А ведь сдерживают, треножат, чтобы не обскакали! Освободиться от этих пут — вот мечта. Разве настоящие учителя гоняются за учениками? К пророкам за тридевять земель идут, тянутся. Если у тебя зуд проповедничать — пожалуйста, в свободное от работы время, в парке. Витийствуй… За свой счет. А то ведь каждое дело умудряемся окутать такой подушкой из словесной ваты, что увязаешь, до дела не добравшись. Возводим из препон и тумана этакую приемную, где в ожидании и преодолении настолько измотаешься и издергаешься, что, собственно, на дело никаких силенок уже не остается. И ею же всех отпугиваем, пугаем.
Л е н а. Зато испытание этой приемной, этой, если хочешь, барокамерой… закалка… Выживают и к делу допускаются только проверенные, сильнейшие…
М а к с и м. И как долго это, по-твоему, может продолжаться? И закалка, и барокамера, и глупость, и хамство, и краны вечно текущие, и улицы вечно разрытые?.. Я понимаю: перед каждым следующим шагом жизнь накапливает силенки, и это действительно время неподвижности. Но как владелица авто ты должна быть в курсе: не может постоянно гореть красный, рано или поздно приходит время зеленого.
Л е н а. Зеленого… Это Мити, что ли? Он самый из нас… (Кривится.) Оскомина уже.
М а к с и м. И не только его.
Л е н а. Значит, все вместе, общим строем на этот зеленый сигнал шагнем. И что дальше? Что после этого вокруг тебя изменится? Те же лица… Те же мысли… Те же слова. То есть опять время красного. Потом желтого… Значит, сейчас, не дожидаясь остальных, надо успеть. Светофор тебе лично подмигивает — так и шпарь. Не упусти мгновения. А протелился — и снова топтание на месте. А то еще хуже — поперечный поток. Ничего не поделаешь: жизнь — не тот перекресток, где подмигивают каждую минуту. Тут механизм посложнее.
Слышны отдаленные завывания сирены.
М а к с и м (поднимается, облокачивается о перила беседки). Или послышалось? (Смотрит вдаль.) Игорь сюда бежит.
М а к с и м и Л е н а прячутся за беседку.
Вбегает И г о р ь. Озирается.
И г о р ь. Куда все подевались? Черт бы взял эту прогулку… (Передразнивает сам себя.) А ну, Игоречек, быстрее, колесом… Как все замечательно! Ты, глупышка, скис… Жизнь продолжается. Стоим на голове… (Изображая официанта.) Вас обслужить? (Убегает.)
Л е н а и М а к с и м выходят из-за беседки.
Л е н а. Не могу больше. Видеть его не могу.
М а к с и м. Он у меня был. В клинике.
Л е н а. Знаю.
М а к с и м. И не понравился очень.
Л е н а. Видишь, какое совпадение.
М а к с и м. Я из-за этого здесь. Твоя помощь нужна.
Л е н а. В чем?
М а к с и м. Мой грех… Когда вас привезли, все бросились к тебе. На него не обратили внимания. Подумаешь, треснула ключица… А он ведь жаловался на боль и что голова кружится…
Л е н а. Что?
М а к с и м. На снимке, когда он неделю назад был, затемнение. Пытался ему втолковать. Не понимает, Или не хочет понять. Надо, чтобы он в больницу лег.
Л е н а. Как чувствовала!.. Теперь еще и сиделкой стать. Не хочу!
М а к с и м. Ты понимаешь, что говоришь?
Л е н а. Плевать. Губы его обвисшие. Плечи опущенные. Знаешь, как должен вести себя мужик, если он, конечно, мужик? Так, чтобы жена знала одно счастье: вот поворачивается ключ в замке и он входит. И бояться должна: вдруг не придет? Другого счастья у женщины нет.
М а к с и м. Может, через месяц его сам черт не спасет.
Л е н а. Не уговаривай. Эти его рубашки потные… Носки… Пусть сам. Я не могу. Всё за него… А теперь еще болеть… Или выхаживать… Нет, хватит сопли подтирать… С начальниками насчет поездок договорись. С праздниками их поздравь… Все я. А он… Ну, предположим, уйдет отец… И Павел Кузьмич уйдет. Но ведь все равно, рано или поздно, должны уйти… А может, еще и удержатся. Чего вперед забегать? Потеть в открытую? Нужен здравый смысл, выдержка. А он заранее выбрал роль побежденного. С рождения ее выбрал. (Подходит к Максиму.) Дай руку. А то холодно. Знобит… Пойдем в дом.
М а к с и м. В дом? (Вырывается, почти отталкивает Лену.) Ты понимаешь, что говоришь? Он дни и ночи возле тебя сидел! Боялся отойти. Я ему говорю, нужно лечь — нет. На рентген тянул — не шел. Я таких сумасшедших не видел. Он дрожал над тобой! Я его упустил. Но это потому, что он сам о себе не думал. Тебя никто так любить не будет.
Резкий вой сирены. Блики мигалки.
Л е н а (отпрянув от Максима). «Скорая»! (Хватает Максима за руку.) Сделай что-нибудь! Спаси его!
М а к с и м и Л е н а убегают.
Действие второе
Гул удаляющегося самолета. На сцене М и т я и М а к с и м.
М и т я. Ты молодец. Таким я тебя и представлял. Это не они, а мы с тобой одной группы крови. В яблочко, что тебя встретил. Если соглашусь пойти в санитары, дальше подтянешь?
М а к с и м. Дальше?
М и т я. Мы сейчас пихнули носилки в машину. Выволакивали их со второго этажа… Я согласен таскать, сколько нужно будет. Но что дальше?
М а к с и м. Не соображу.
М и т я. Не темни. Мне это важно. А то что же, раз лажанулся — и все? Полный аут? А ты сумел, сумел жизнь под себя переломить. И с сынками ихними, и с дочками как ни в чем не бывало… Я теперь понял, как надо… Ничем себя не выдавать. Расскажи, что придумал. Какой твой план?
М а к с и м. Ты чего ждешь?
М и т я. Не знаю. До меня медленно доходит. (Стучит себя по лбу.) И как я раньше не усек, что такое медицина! А ведь повидал, как перед вами шапки ломают. И здесь вон крутятся, не знают, с какой стороны подойти, на какой козе подъехать. А уж в клиниках-палатах, где скальпелем орудуете…
М а к с и м. Часто по больницам мыкаться приходилось?
М и т я. Мне — нет. Только навещать. Да и то недолго. Папа через неделю умер. А вот, скажем, наш сосед. Инвалид… Дядя Степа. Мы его так в шутку прозвали. В книжке дядя Степа — высокий, а наш, наоборот, без ног. И контузия. Так вот, он стал зрение терять. С ним управились за десять дней. Выписали уже слепого.
М а к с и м. Ну что я тебе могу сказать? И так бывает. Мы тоже люди… Человеки…
М и т я. Ага. Только зачем же тогда притворяться? Прикидываться, что все так хорошо, замечательно. Что все такие чуткие, добрые, заботливые. Ах, на это кино детям до шестнадцати нельзя! А в жизни — пожалуйста. Смотри сколько влезет. И полтинника за билет платить не надо. Когда отец умер… похоронить не могли. Места на кладбище нет. Это у нас-то, на просторе… Надо заплатить — и найдется. Игорь приехал и давай тестю названивать: безобразие… обижают… Отсюда дали указание и насчет места. И насчет цветов. Цветы в наших местах тоже проблема. Как гусь, как хрусталь…
М а к с и м. Давно это было?
М и т я. Два года уже.
М а к с и м. А от чего умер?
М и т я. Укол грязной иглой… Флегмона. Сепсис.
М а к с и м. С терминами знаком…
М и т я. Свидетельство о смерти тысячу раз перечитал. Ему только-только пятьдесят исполнилось. А она продолжает ходить по вызовам, делать уколы. Только к нам с тех пор ни разу. Сторонкой, сторонкой… Я бегал ей стекла бить. Поймали. В милиции поставили на учет. Все как водится. Я же и виноват. Рекомендацию в институт после этого давать не хотели. Вот я и спрашиваю — если в санитары пойду, будет рекомендация?
М а к с и м. Ты теперь в медицинский, что ли?
М и т я. Да какая разница? Важно зацепиться, здесь остаться. (Смеется.) Ну медицинский и медицинский. Даже неплохо… Я с девушкой познакомился. Она как раз на фармакологический сдала. Я ее спрашиваю: хочешь лечить? А она: лекарств вволю попью.
М а к с и м. Пошутила.
М и т я. Конечно. Я юмор различаю.
М а к с и м. Поработай — видно будет.
М и т я. Мы же договорились — начистоту. Будто я не знаю, что в твоей власти. Или будет. Вы, врачи, всем заправляете. Все у вас в руках. Кто всегда здоров? Нет таких. Люди ходят под вами, как под господом богом.
М а к с и м. Нет для тебя секретов. И откуда ты такой взялся!
М и т я (пожимает плечами). Сам удивляюсь. Но это верно: все знаю. От рождения сообразительный…
М а к с и м (смотрит на Митю, взвешивая). Пожалуй. С братом можешь поговорить?
М и т я. О чем?
М а к с и м. Ему твой совет нужен. Пусть придет ко мне в клинику…
М и т я. Тоже санитаром?
М а к с и м. Я не шучу. Дела у него серьезные. Может, будет операция.
М и т я. Да, попал брательник в переделку. Выжали, как лимон, и в помойное ведро…
М а к с и м. Сумеешь поговорить?
М и т я. Для чего? Такие, как он, — только помеха. Брось, Максим. Врач ты, конечно, первоклассный. Но не надо обманывать и меня, и себя. Есть дела поважнее. Хватит гнать сыворотки из плесени, палочку Коха в анализах искать, язвы зализывать… Хватит лизать… Настоящим ребятам пора собраться… вместе. Сейчас единственный шанс. Пока идет волна. Прозеваем момент — и кранты. Придут новые, гибкие, ушлые. Снова захватят все. Их так легко, как нынешних, не подвинешь. Они на примере старших товарищей поднаторели. Образуют новую могучую сценку. Могучую кучку.
М а к с и м. Музыке учился?
М и т я. Родители, святая простота, как можно больше хотели дать. Растили личность эпохи Ренессанса. Потеха… В куриной слепоте всю жизнь провели, так и не поняли ничего. Кто нас окружает-то? Кто всем заправляет? Чем бездарнее, тем лучше. Конкурс на раз и навсегда сто лет назад придуманные места, которых к тому же кот наплакал. И чем ты посредственнее и тупее, тем твоя кандидатура предпочтительнее. Потому что не сам борешься, а те, кто раньше успел наверх вырваться и обосноваться, за тебя решают. Быть тебе или не быть. Вызываешь зависть достоинством и талантами — ни за что не пустят. А не раздражаешь никого — зеленая улица. Ясно же, любой здравомыслящий выберет в помощники и соратники серость, которая его не потеснит и не подвинет. И правильно — кому нужны соперники? Или с червоточинкой, с историйкой в прошлом. Так моего папу за любовь к этому делу (щелкает себя по кадыку) на крючке держали. Или по дружбе: ты возьмешь на работу меня, я — тебя, чтобы рядом был свой, знакомый, проверенный, кому можно доверить и на кого положиться. Который не подсидит. Так было. Так и дальше будет.
М а к с и м. Все знаешь. Всех ненавидишь.
М и т я. Приятелю моему, Сашке, в милиции ремнем всыпали. Не пикнул, стерпел. А вышел и говорит: «Ничего, они состарятся, тут мы свое возьмем. В самом соку будем, таких пенделей навешаем…» (Потягивается.) А после к нам же лечиться придут. Куда денутся? Приехал к нам в отпуск врач. Через неделю сбежал. Население тянулось на осмотр с утра до вечера… Тащат: кто курицу, кто яйца, кто молока бидон. А что сделаешь? Ближайшая клиника в тридцати километрах — не выбраться, не попасть…
М а к с и м. Ты мне напомнил… О враче… Моя первая учительница… могла просиживать возле больных сутками, мчалась к ним ночью. Кого-то надо было навещать в выходной. А у нее семья… Говорила мужу, что в парикмахерскую: там очереди…
М и т я. Блаженные пусть верят. Я тоже раньше смотрел только вперед, в светлое будущее, а то, что вокруг, в расчет не принимал. А теперь, когда в будущее не пустили, стал оглядываться и кое-что понимать. Все облатовано, перекуплено. Каждый за себя. И все лучшее — себе. Но мы еще посмотрим, у кого хребет прочнее. Им три дня горячей воды не дадут — уже помирают… А у нас все речки химией отравлены… И ничего — живы пока.
М а к с и м. Злой.
М и т я. Разве?
М а к с и м. Значит, показалось.
М и т я. Скорее всего. А ты чего — добрый?
М а к с и м. Тоже показалось. Думаю, надо тебе уехать. И чем скорее, тем лучше. К матери. И там подумать как следует.
М и т я. Я не уеду. Чем я здешних везунков хуже? И подумать тоже времени хватило. Давно все решил. Еще мальчишкой, когда казалось, что целую жизнь буду в корыте или над тазиком мыться. Что всегда буду под соседские дрязги уроки учить, или за братом вещи донашивать, или за отцом пьяную блевотину подтирать… Мать-дура твердит, что счастливо прожила. Трудно, но счастливо. А мне не надо трудного счастья, по горло сыт. Лучше совсем никакого, чем трудное…
М а к с и м. Ты понимаешь, твой брат болен. И матери тоже надо об этом сказать.
М и т я. Мать? Брат? Папа тогда, конечно, выпивши был. Упал. Расшибся. Ему укол от столбняка делали. Я Игорю и говорю: в суд немедленно, справедливость восстановить. Ведь его убили. А они побоялись. Начнут распутывать — выяснится, что был пьяный, пойдут разговоры. А работа у братца сильно ответственная, с загранкой связанная, может отразиться… Испугался, короче. А мать за него горой: как бы у сыночка неприятностей не вышло… Таких трусов, как он, и надо подвинуть… Вообще от них избавляться. А не жалеть… Вместе с ним проигрывать не собираюсь. Единственный шанс прорваться… Пусть себе идет… своей дорогой. А я пойду своей.
М а к с и м. Далеко пойдешь?
М и т я. Как его тесть говорит, пока не остановят.
М а к с и м. Остановят.
М и т я. Кто же?
М а к с и м. Я. Шанс тебе нужен? Ни за что. И никогда…
М и т я. Вон как…
М а к с и м. И заруби это на носу.
М и т я. Выходит, опять неувязочка. Ошибся. Прощения просим. Эх, слабого всякий может обидеть. А я-то поверил. Купился. А так все просто: какую я вам пользу могу дать? Точно? Угадал? Какую лепту в ваш жирный котел? Лишний рот — и все. Только насчет того, что шансов нет, — еще посмотрим. У кого есть, а у кого отсутствуют. Мы вас или вы нас… Вы ведь окружены. Со всех сторон. Вы в кольце. Просто такой очевидной вещи еще не уразумели…
Входит Ж а н н а.
Ж а н н а. Сидят, как птенчики на бюллетенчике.
М а к с и м. Ты что такая веселая?
М и т я. А чего нам? Пал Кузьмич выкинул номер. Всех развеселил. (Декламирует, играя бицепсами.)
Иф ю вонт ту би здоров,
Дон’т ремембер докторов,
Колд вотер эври морнинг обливайся…
Ж а н н а. Спишешь слова?
М и т я. Обязательно.
Ж а н н а. Нет худа без добра. Пока с носилками колупались, в город позвонить смогла.
М а к с и м. Зачем?
Ж а н н а. Попросила, чтобы заехали за мной. Может, еще успеем… К юбиляру. Есть время.
М а к с и м. Может… Где Игорь?
Ж а н н а. Он с Леной дом Павла Кузьмича запирает…
М а к с и м. Пойдем туда.
Ж а н н а. Только что оттуда. Устала. Уф… Посижу. (Опускается на бревно. Улыбается Мите.) Диктуй слова.
М а к с и м. Пойдем.
Ж а н н а. Мысленно с тобой.
М а к с и м уходит.
М и т я. Так что? Пишешь?
Ж а н н а. Потом.
М и т я. Тогда продиктуй. Телефончик.
Ж а н н а. Сейчас, разбежалась.
М и т я. Диктуй телефон, тебе говорю.
Ж а н н а. Глупо.
М и т я (берет ее за руку). Я еще нескоро уезжаю, у нас есть время.
Ж а н н а. Ты что, мальчик?
М и т я. Я, тетенька, не мальчик.
Ж а н н а. Все-таки ужасно смешной.
М и т я. Я… я выслежу тебя. Найду.
Ж а н н а. Да ты опасный сумасшедший…
М и т я. А чего ты боишься? Что я не позвоню? Позвоню. Обещаю. Дай. А может, у тебя телефона нет? Живешь в трущобах… Да или нет?
Ж а н н а. Если будешь себя хорошо вести.
М и т я. Это вряд ли. Два привода в милицию — не шутка.
Ж а н н а. В детскую комнату?
М и т я. У нас на кладбище участок, где торгаши друг друга хоронят. Памятники… Ограды… Произведения искусства… Ну а мы взяли и плиты поразбивали.
Ж а н н а. И после этого милиция отпустила? Рассказывай.
М и т я. Меня не за это забирали. Нас тогда не поймали.
Ж а н н а. Гангстер.
М и т я. Хочешь, в дом войдем?
Ж а н н а. У тебя ключи?
М и т я. Какая разница?
Ж а н н а. Через дымоход, что ли? Боюсь измазаться.
М и т я. Я знаю, что говорю.
Ж а н н а. Меня смех душит.
М и т я. Не заметно.
Ж а н н а. Это у тебя все на лице. А взрослость — знаешь что такое? Когда ты первому встречному не считаешь нужным выкладывать биографию.
М и т я. И ты решила, что я биографию выложил? Мы не настолько хорошо знакомы. Вот сойдемся поближе… (Включает магнитофон.) Потанцуем?
Ж а н н а. Все, отчаливай. Я этой дури — с мальчишками путаться — не одобряю.
М и т я. А вдруг понравлюсь? (Хватает Жанну, рвет платье.)
Ж а н н а. В своем уме? Отпусти немедленно.
М и т я. Ага, родинка. Я тебя на танец приглашаю. Ты что, не поняла?
Ж а н н а. Я закричу. Больно! (Вырывается.)
М и т я. Все равно найду. Никуда не денешься.
Ж а н н а. Ведь щенок, а боюсь. (Убегает.)
М и т я — за ней. Появляются И г о р ь и Л е н а.
И г о р ь. Как он до аппарата сумел дотянуться?
Л е н а. Скорее всего, сидел рядом.
И г о р ь. Вот и все. Был Пал Кузьмич… И увезли его. Вчерашний день. Прошлогодний снег. Стаял — и нет. А завтрашний день — Митя. Крутится под ногами, мешается, дергает. Нам его не понять. А ему — нас. И выходит: все, что у нас есть, все, что остается, — наше сегодня. Ты и я. У тебя — я, а у меня — ты. И больше ничего.
Л е н а. Где сигареты?
И г о р ь. Я раньше не понимал, когда говорили: милые бранятся — только тешатся. А задумался о наших ссорах и понял: это ведь мы друг друга проверяем. Испытываем. Придет подозрение, и мы сразу его выкладываем. И надеемся, что ошиблись. Верим, что ошиблись.
Л е н а. Не надо…
И г о р ь. О чем ты с Максимом говорила?.. Так долго…
Л е н а. Братик еще не доложил? Шпион!
И г о р ь. Мне было столько, сколько ему сейчас, когда впервые увидел тебя.
Л е н а. Не вороши.
И г о р ь. А я хочу. Мне все это дорого. Помнишь, как твои не хотели, чтобы я на тебе женился? Отец распределение устроил к черту на кулички…
Л е н а. Сам же потом и отменил.
И г о р ь. Да не он. Борька Мальцев пошел в деканат…
Л е н а. Не Борька, а отец. Не говори ерунды. Стали бы твоего Борьку слушать…
И г о р ь. Борька сказал, что берет мое распределение и уезжает, а свой вызов отдает мне. Неужели забыла?
Л е н а. Пусть так.
И г о р ь. Все забыла?
Л е н а. Нет, помню, как ты от меня дернул, когда папашка тебе этого вызова не сделал.
И г о р ь. Снова эта шутка. Ее любят в вашей семье… Все не так. Ты же знаешь… Болела мама…
Л е н а. А вызов пришел — и выздоровела…
И г о р ь. Ну хватит, хватит…
Л е н а. Сам завел. Да, ты вернулся. А до этого отсиживался у якобы больной мамы… (Решившись.) Позабыв о нашем ребенке.
И г о р ь. Опять… Ты сказала: «Может быть… Может быть, будет ребенок…»
Л е н а. Да, я так сказала. Потому что ты сказал: «Может быть, сейчас не время»… И уехал.
И г о р ь. Я не знал. Клянусь!
Л е н а. Ему было бы… Он бы уже пошел в школу. Странно, правда? Где моя зажигалка с гарантией в тыщу лет?
Выскакивает М и т я.
М и т я. Вы, кажется, сигарету желали? Прошу.
Л е н а. И зажигалку прибрал. Хорош.
М и т я. И ключи от дома. Все, как обещал. Зайдем?
И г о р ь. Вот бы и правда войти.
М и т я. Ты не понял. Дверь открыта. Леночка ключи в сумке прятала. А я взял. (Лене.) Ну что, съела?
Л е н а. Игорь, возьми у него ключи.
И г о р ь. Где ключи?
М и т я. Чтобы она их доктору отдала? Как же!
Л е н а. Шпион.
И г о р ь. Я знал…
Л е н а. Ты не знал. Ты догадывался. А теперь знаешь. Да, предлагала ключи… Легче тебе?
М и т я. Доктор молоток. Ходит, высматривает, вынюхивает. Бревнышки выстукивает — прочный ли дом? Долго ли простоит…
Л е н а. Это вы высматриваете и вынюхиваете… Обслюнявили все вокруг… Да подавитесь! Вы оба его мизинца не стоите. Гуляйте… На собственных поминках… (Убегает.)
И г о р ь (после паузы). Что она сказала?
М и т я. Что слышал.
И г о р ь. Она ушла… Она все знает… (Хочет бежать за Леной.)
М и т я (останавливает его). Пусть катится. Пусть они все катятся. Зачем они нам?
И г о р ь. Ты слышал про поминки?
М и т я. Не глухой. Только пусть не рассчитывают. Мы их раньше закопаем. Вот им! (Показывает кукиш.)
И г о р ь. Она с ним говорила. Она знает.
М и т я. Все и всё давно просекли. Один ты слепой. Тебе не хирурга, а окулиста звать надо.
И г о р ь. А ты? Что ты знаешь?
М и т я. Трус! Тряпка! Тебе давно здесь не место!
И г о р ь. Не каркай.
М и т я. Ты здесь лишний. Ненужный. Тебя приехали вперед ногами выносить! Неужели не чувствуешь?
И г о р ь (хватает Митю за руку). Ты что мелешь?
М и т я (вырывается, отбегает и показывает Игорю язык). Какой же ты дурак! Идиот! Чтоб у меня был брат осел!
И г о р ь. Я тебя… (Хватает ком земли, бросает в Митю.)
М и т я (уворачивается). Косой.
И г о р ь. Черт! (Бросает в него сухой веткой.)
М и т я. Не догонишь. У тебя от пьянства одышка. На голове вздумал ходить! Идиот! Всех вас погонят. Все накроетесь! А ты — первый.
И г о р ь (садится на бревно). Знаю, чего ты мне простить не можешь. Отца.
М и т я (останавливается). Не прощу.
И г о р ь. Он умер, пойми.
М и т я. Не понимаю. И не пойму. Ты им поддался. Они тебя таким сделали… Но ты же сильный. Ты сильнее, чем они.
И г о р ь. Иногда кажется, что жизнь свою давно уже прожил… Все испытал. Нечего больше ждать. Даже смерть узнал. Тот фонарный столб! Как мы в него…
М и т я (гладит его по голове). Игорек, Игорек, соберись.
И г о р ь. Устал я, Митяй… Ох как устал. Сил нет даже на гордость. Надоело все.
М и т я. Надоело начинается с «надо».
И г о р ь. Я никогда не знал, чего хотел. Знать с самого начала — счастливый случай. Я до сих пор не уверен. Ни в чем. Даже в том, что необходимо было появляться на свет. А? И без меня справились бы. Как считаешь?
М и т я. Не позволяй себе сомневаться.
И г о р ь. Уедем отсюда.
М и т я. Не имеешь права.
И г о р ь (обхватывает голову). Не могу больше. Забери! Домой!
М и т я. В отпуск — пожалуйста.
И г о р ь. Совсем!.. Каждый день примерять перед зеркалом лицо, репетировать, что скажешь на переговорах, что — шефу, что — в комнате, где еще семеро таких же, как я, умников с мамочками, папочками, тестями, тещами…
М и т я. Слабак!
И г о р ь. Что ты понимаешь! Я влюбился. Много лет назад. Вот и все.
М и т я (садится с ним рядом). Брат, мы с тобой свое возьмем. Нас уже двое…
И г о р ь. О чем ты?
М и т я. Еще не знаю, но чувствую. Все будет хорошо. В воздухе какой-то привкус… Не то свежести, не то взбаламученной пыли…
И г о р ь. Пыли?
М и т я. Ага, с чердака… Где ружья. Я их осмотрел. Там хорошие есть.
И г о р ь. Тесть любит охоту. Как они все любят охоту!..
М и т я. Мы их победим. Чувствуешь, какой запах? Острой свежести, как от стебля осоки…
Входит М а к с и м. Митя пятится.
М а к с и м (Игорю). Что с тобой?
И г о р ь. Все хорошо. Даже очень. И дом открыт… Правда, Митя? (Выпрямляется, заставляет себя улыбнуться.) А что если нам подзадержаться? Денька на три. А то и подольше. Погуляли, уснули, проснулись — ага, снова день, снова погуляли… Мы же не знали, что это уже завтра, послезавтра, послепослезавтра… Мы думали, это сегодня. Продолжается день, а мы уснули, проснулись… К началу отопительного сезона вернемся в город. Потечет привычная жизнь, где ходят вниз ногами и шею ломают на ровном месте. И как раз те, кто вроде бы прочно стоит на своих двоих… Ты, Максим, поставишь слесарям, чтобы стояк продули. Я надену дубленку из шкуры того самого барана, которого мы сегодня съели. Ведь всех, всех помаленьку съедаем и обдираем… И китов… И оленей… И белочек… Что уж о бабочках и стрекозах горевать… Сизари, сизари кругом… Мельчаем… Исчезаем… А здесь, на заброшенной даче, ветер будет стонать в кронах голых деревьев… И березы не сбросят своих белых халатов…
М и т я. Да перестань же!
И г о р ь (Мите). Брат, принеси водочки. Выпить хочу.
М и т я уходит.
Доктор, хватит играть в прятки. Сядь рядом.
М а к с и м. Хватит. (Садится на бревно.) Когда придешь?
И г о р ь. Я уже было собрался. А потом думаю: чуть погожу, съезжу еще разок… Все-таки Австралия… Интересно. Вернусь, и уж тогда…
М а к с и м. Сколько можно?
И г о р ь. Еще раз обязательно съездить надо. Сейчас в моду вошли ботиночки, называются «инспектора». Хочу прикупить. Из толстой кожи, на ранту, с рисуночком. А есть еще «инспектора» с разговорчиком: поскрипывают при ходьбе. Немного дороже, но красивые… Спасу нет. В другой раз — когда поехать придется? Ну скажи — когда?
М а к с и м. Я тебе предлагаю завтра утром. Я дежурю. В хорошую палату определю.
И г о р ь. Только не завтра. Дай еще пару дней.
М а к с и м. А потом еще. И еще…
И г о р ь. Ты мне лучше сейчас скажи. Чего неизвестностью томить? Что со мной?
М а к с и м. Приходи.
И г о р ь. Я буду лежать, а вы без меня будете по дачам разъезжать. Не надейся. И вообще не лягу. Я еще постоять могу. Даже на голове… (Пытается встать на руки.)
М а к с и м (хватает Игоря, встряхивает). Будь мужиком.
И г о р ь. Опля! Страхуй. (Отбегает.)
М а к с и м. Возьми себя в руки.
И г о р ь. Я тебе не говорил… Когда нас привезли… Когда ты Лену увидел… У тебя такое лицо было… И хотя ты мне сказал: «Все будет нормально», — я твоего лица испугался.
М а к с и м. Выдумки. Просто был измотан до предела. Медсестричка — та действительно грохнулась. Практикантка молодая…
И г о р ь. Да, помню…
М а к с и м. Лена была без сознания и все повторяла: «Игорек, мне холодно». Я этот ее шепот забыть не могу. И то, как мы с тобой возле нее все ночи дежурили… Знаешь, что такое ночное дежурство? Исповедь. Каждый всю жизнь свою перед тобой выкладывает. А ты молчал. Ты все время молчал…
И г о р ь. А о чем говорить? Даже лучший друг меня шпынял: «Женился на дочке». А я любил. И потом вокруг шушукались: «Вон тот, который на дочке женился». И я сам в это поверил.
М а к с и м. И это все, что мог рассказать?
И г о р ь. А в другом боялся признаться.
Максим пристально смотрит на Игоря.
(Тихо.) Ты и в самом деле думаешь, что это обычная авария была? Несчастный случай? Любовь — вот что это такое. Я ей сказал: «А способна ты, как прежде, решиться?»
М а к с и м. Черт побери! Я догадывался…
И г о р ь. Или не любовь… Отчаяние. Я же чувствовал: все рушится. Я только так мог ее вернуть.
М а к с и м. Или убить.
И г о р ь. Старик, я хотел, чтобы она хоть раз почувствовала… как можно любить. Она же никогда не понимала, что это такое. Она не виновата. Ее вырастили так. Папина дочка… А я — мальчик из провинции. Что бы я ни сделал — все плохо, неумело, не так. Они все смотрят сквозь меня… С самого начала так смотрели. Можно любить воздух? Стекло? Нечто прозрачное? Мне иногда хочется взять ее за плечи и тряхнуть. Разбудить… Ей все время кажется, что плохо — только со мной, а с кем-то другим будет лучше. Она не понимает, что дело в ней самой. Она такая… холодная… И когда она сказала, что бросает меня, я выпустил руль… Я бы ее все равно не отпустил. Для ее же блага.
Оба молчат.
Я думал, ты один приедешь. Так Павлу Кузьмичу и сказал.
М а к с и м. Давай о погоде.
И г о р ь. Извини. Понял. No problem. Беседую в Англии с руководителем фирмы. Слово за слово. Знаешь, как такие беседы вяжут — лишь бы что-нибудь говорить… И он сообщает, что лето у них было плохое, дожди. Я с ходу, в тон ему: «Наверно, неурожай». Он на меня уставился большими глазами: «Какая связь? При чем здесь урожай?»
М а к с и м. Это уже не о погоде.
И г о р ь. Я подумал-подумал… что урожай — понятие не климатическое. И не географическое. И не экономическое.
М а к с и м. Ну?
И г о р ь. Старик, я ведь скажу.
М а к с и м. Валяй.
И г о р ь. Вполне социальное — вот какое это понятие. Конечно, можно работать и хорошо, но зачем, если проще сесть в экскурсионный автобус и съездить в город за продуктами. И живут, хлеб жуют. А с другой стороны, почему кто-то должен работать больше и тяжелее, чем другие? Все работают, как все. (Берет гитару.) Как я, ты, он, она — вместе целая страна… (Вздыхает.) Не могу я о погоде. Черт с ним со всем. Может, так и надо. На нервах. Плохо. И все время бояться ее потерять. Но любить, любить без памяти… А без этого и жизни нет. Вот я и порадел о тебе и припас наш ответ Чемберлену… Одному мне, что ли, мучиться? Напел Павлу Кузьмичу… Эх, жалко старика… А ведь он клюнул. Династические браки сейчас не в моде. Сам понимаешь… Уж я не пожалел красок. Начинающий гений. Пойдет далеко. Еще не забронзовел, но уже кое-чего достиг. Из гущи выбился, но еще не оторвался. Не хватает только этого самого… ускорения, как теперь принято говорить. Чтобы на орбиту тебя вывести.
М а к с и м. Сводничаешь?
И г о р ь. Если заведено и положено род продолжать, то почему не взять в придачу прописку, машину, дачу? Как же меня шпыняли! И даже лучший друг! (Долго исподлобья смотрит на Максима.) Без обиняков, по-дружески. Скажи, может, что нужно? Ведь я как-никак по торговой части. Не стесняйся, выкладывай.
М а к с и м. А ты предложи.
И г о р ь. Может, какой дефицит? Летающую тарелочку?.. Я, кстати, недавно видел одну. Выхожу на балкон. Гляжу — в небе тарелочка. Такая круглая. Белая. Постоял еще — к ней вилочка подлетает. А потом ножичек…
М а к с и м. Долго еще будешь мне голову морочить?
И г о р ь. Чего так обо мне хлопочешь? Зачем я тебе? Скажи прямо. Если мне конец — я уеду. К маме… К отцу… Если у меня есть шанс — лечи, доктор. Режь. Делай, что хочешь. Но Лену я никому не отдам. Ни тебе, никому. Я добьюсь. Я верну то, что у нас было. Я докажу ей. Я перетряхну всю падаль вокруг. Я начну сначала. И я добьюсь. Или мне не жить. Но Лена, Лена будет со мной. Вот до этого самого «не жить» будет со мной.
М а к с и м. Будем считать, что ты вернулся из Австралии. Завтра в девять я жду тебя. Не забудь тапочки, зубную щетку. Книгу какую-нибудь.
И г о р ь. Что ты за человек! Да так ли уж я нужен? Необходим? Что я есть… Что меня нет… Мужик у нас работал. По связям с поставщиками. Как телефон звонит, предупреждает: «Меня нет». И все привыкли. «Его нет». «Вышел». «Ушел». Меня озарило: а ведь и действительно его нет. Вот он сидит, в костюме, с пробором, руки и ноги на месте, а его нет. Ни в чем не занят, ни к чему не причастен, все мимо, не касаясь, прахом… Только обедает в буфете, а больше ни единого признака, что живой… Старик, и я, и ты, мы все очень… как бы это сказать… В нас столько намешано. Все, что прожили и сотворили, — в нас. Сидит, диктует свою волю. На сколько я Мити старше? На пятнадцать лет? Я ровно на эти годы хуже. Утром встаю и думаю: кем проснулся — столичным бюрократом или робким провинциалом? Если столичной штучкой — начинаю обстряпывать сложные дела, и все у меня получается. А если провинциалом — сижу за столом букой и глаз не поднимаю… Неужели мне не перемениться? А если так — зачем затевать бодягу? Ну и сгину. Кто об этом пожалеет? Кто вспомнит? Подумай, стоит ли негодный материал лицевать?
М а к с и м. Я-то подумал. А вот подумал ли ты? Ты хоть понял, что твой любимый Павел Кузьмич сегодня сказал?
И г о р ь. А что? Что такого?
М а к с и м. Он сказал: вот вам жизнь и делайте, что хотите. И лицуйте, и кроите… Распоряжайтесь по своему усмотрению. Киты уплывают. Все ложится на нас. От нас теперь все, абсолютно все зависит.
И г о р ь. А не рано ли радуешься? Рвешься в бой… Какие у тебя причины для возгорания? Пока ничего, не случилось. Как было, так и есть.
М а к с и м. Я врач. Знаю, что такое эйфория. Но тут другое. Это — как второе дыхание…
И г о р ь. Прожекты, мечты прекрасные. Только это пока круги на поверхности, а в тину и ряску когда еще колыхания дойдут! И в моей конторе, и в твоей клинике, и в квасных палатках, и в мебельных магазинах пока все то же, что и было. Газет начитавшись, в гастроном заскочил. «Девушка, — говорю и до ушей улыбаюсь, — мне вон от того кусочка». Думаю, она тоже начитанная, вместе будем улыбаться и жизнь менять. А она сквозь зубы: «И от этого возьмете…» Сизари… Веришь, что можно измениться диаметрально?
М а к с и м. Может, я дурачок. Пройдет время, и ты скажешь: «Ну что, дурачок?» И я признаю: да, Игорек, я дурачок. Такие печальные рифмы. А сегодня я весело говорю: да, Игорек, я дурачок. Я верю. И пока я верю, я буду переть на рожон. Уж извини. Ну и не понимаю ничего. Ну забегаю по глупости вперед… Да, Игорек, я дурачок. Такие веселые рифмы.
Появляются Л е н а и М и т я.
Л е н а. Игорь, мне холодно.
М и т я. Как трогательно.
И г о р ь. Всё, уезжаем. (Мите.) Тащи магнитофон.
М и т я. Да почему все время я? Об этом думай, о том заботься, сочувствуй, участвуй… Кто обо мне позаботится? Нет, каждый к себе тянет, пригибает. Виснет на шее, лишь бы не дать выпрямиться. (Показывает на Максима.) Пусть катится отсюда. Он же на тебе опыт собирается ставить. Пусть вместе с Жанной катится. На кроликах экспериментировать.
Максим выпрямляется.
М а к с и м. Где Жанна?
М и т я. Такая у нее родинка симпатичная на левом плече.
М а к с и м. Что?
М и т я. Родинка, говорю, на левом плече. Прямо под бретелькой.
М а к с и м (хватает Митю за плечи). Что ты сказал?
М и т я (кричит). А ты думал, оттолкнешь — и я упаду, а может, еще и заплачу? «Пожалейте меня, бедненького, приютите». Да я сам все возьму. Все, что положено. И баб ваших, и дома, и дачи эти, чтобы после трудового дня отдыхать. «Люди, я расту», как сказано в одной умной книжке. Так лучше по-доброму дайте местечко. Подвиньтесь. Потеснитесь. Я тут в лесу видел деревце. С одной стороны рухнувший ствол придавил, с другой — сосна не пускает. И оно все, бедное, перекорежено, изогнуто, вывернуто. Со мной не выйдет. Первые согнетесь! И еще потомство от меня растить будете.
М а к с и м (трясет его). Где Жанна? Где она, тебя спрашиваю.
Митя вырывается, бежит. Максим догоняет его, сбивает с ног.
И г о р ь (протягивает руки к Максиму). Постой, доктор! (Устремляется к Максиму, хватает его за рубаху.)
М и т я, завывая, мчится к дому. Максим хочет его догнать. Игорь не пускает. Звон разбитого стекла. Крик Жанны. Она бежит от дома. Распахивается ставня. Выстрел. В проеме возникает М и т я.
М и т я. Прощайтесь с халупой! Всех пущу на шашлык! Над пепелищем дожарю. (Хохочет.)
Максим идет к дому.
(Визжит.) Не подходи, доктор! Стой! Ложись! Все под меня ляжете!
Максим не останавливается.
Ж а н н а (пытается задержать его). Куда ты? Нам пора. Мы еще успеем. Нас ждут.
М а к с и м. Главное сейчас — здесь.
Л е н а. Стой! Он же не соображает ничего. Он выстрелит.
М и т я. Я выстрелю!
И г о р ь. Брат! Доктор! Перестаньте! Остановитесь! Мы же не в Австралии!
М а к с и м. Игорь, уведи Жанну. Все уходите. Я сам. (Продолжает медленно идти к дому.)
М и т я. Стой, доктор! Я выстрелю! Я не шучу. Либо ты, либо я. Я выстрелю, доктор!
Рокот мотора. Свет фар. Все замирают, а потом поворачиваются ни шум.
Л е н а. Это еще кто? Не отец?
И г о р ь (вглядываясь). Машина побольше «Волги» будет.
Ж а н н а. Это за мной. (Максиму.) Это за нами… Отец прислал.
М а к с и м. Что?
Ж а н н а. Я не говорила. Отцу здесь дачу дают. Пойдем. Не хочу, чтоб нас видели здесь.
Л е н а (Максиму). Говоришь, время зеленого… Ну и как оно тебе?
Тишина. Хруст веток, приближающиеся голоса. Появляется группа по-осеннему одетых людей.