Опять прав, чертяка! Каждый раз удивляюсь, как в первый, но спрашивать, откуда ему доподлинно известно моё психологическое состояние, глупо. В конце концов, именно он вывел меня из депрессии, грозившей перекинуться в шизофрению.
— Да. Очень жуткое. И именно об этом хочу поговорить.
— Ты немного напутал, Джек. Я не психиатр. Я псих.
Скорее умело играет психа. Ну ещё бы, с его-то опытом и знаниями! Не знаю, зачем это нужно доктору Лювигу, но в меня с детства вбили уважение к чужим личным устремлениям, пока они не вредят моим собственным, и я стал невольным соучастником максовского спектакля, а теперь уходить со сцены уже слишком поздно.
— Даже не знаю, в каком качестве ты окажешься полезнее для меня.
— Итак? — Кисть вспорхнула над рядком ванночек с красками, символизируя готовность к разговору.
— Скажи, можно осуществить противоположную операцию?
— Противоположную чему?
— Извини, я неточно выразился… Можно, начну с самого начала?
— Если знаешь, где оно, — подмигнул мне Макс.
— Вот есть на свете медиумы. Они считывают информацию из сознания, но не могут её изменить в источнике ни в процессе считывания, ни во всё время с момента её возникновения до момента записи в долговременную память.
— Верно.
— А что, если бывает наоборот?
— А именно? — Рука с кистью остановилась в дюйме от бумаги, натянутой на деревянную рамку.
— Что, если существует способ, если можно так выразиться, он лайн менять информацию, находящуюся в сознании человека?
— Ты говоришь о гипнозе?
— Нет, ни в коем случае! Представь, что ты думаешь, например, о том, как тебе нравятся яблоки. А кто-то, назовём его антимедиум, усиливает эту твою мысль таким образом, что через некоторое время ты не можешь думать ни о чём, кроме яблок.
— Любопытно. — Макс отложил кисть и вытер испачканные краской пальцы прямо о куртку. — Усиление? В принципе, возможно. Но это опять же сводится к примитивному гипнозу.
— Исключи любое взаимодействие с гипнотизёром. Нет ни звукового, ни визуального, ни тактильного. Ничего.
— Хочешь сказать, точки концентрации нет?
— Есть! В том-то и дело! Она есть в сознании человека. И вполне возможно, о ней никто, кроме него самого, не знает.
— Ты придумываешь ерунду, Джек. Как можно усилить сигнал, о котором нет никакой информации? Вот если бы человек обладал параллельно и способностями медиума, тогда…
Я взглянул Максу прямо в глаза:
— Это возможно?
Он улыбнулся невиннее младенца:
— Нет.
— Почему ты так уверен?
— Всё очень просто, мой единственный и неповторимый. У человека только одна нервная система, включающая в себя своего рода центральный процессор и периферийные устройства ввода-вывода. Человек принимает информацию и выдаёт её в пространство тем или иным образом. У медиума, скажем, основная работа идёт на приём сигнала извне, поэтому может возникать заторможенность в других так называемых передаточных функциях. Нет, ты такой опасности не подвержен, потому что время реакции и так было средненьким, — поспешил пояснить Макс, видя моё желание возразить. — Вероятно, существуют особи, способные в основном передавать сгенерированный сигнал наружу. Но приём и передача одинаково мощного уровня не могут осуществляться даже в одном и том же человеческом организме, не говоря уже о периоде времени. Количество каналов и их пропускная способность ограничены, вот в чём проблема.
— Но ты ведь смог добавить несколько дополнительных контуров?
— Обрабатывающих входной сигнал? Да. Правда, при этом существенно уменьшив количество резервных цепей. И вполне возможно, мог теми же самыми методами настроить тебя на передачу. Но, увы, уже поздно. Из того, что сейчас работает в твоём теле, Джек, нельзя соорудить ещё одну параллельную систему, а она должна быть именно параллельной.
— А разве переключать функции нельзя?
Макс расхохотался:
— Ну и фантазёр ты… Нет. Нельзя. Твоя плоть состоит не из ртути, чтобы можно было перестраивать нейронные цепи на ходу. Так что не надейся измениться, а живи с тем, с чем уже научился жить.
— Значит, ты уверен, что нельзя одновременно читать мысли и усиливать нужные?
— Совершенно уверен. — Лювиг взял новую кисть с более тонким кончиком.
— Но как тогда получилось, что у человека, мимолётно подумавшего, что для него всё кончено, эта мысль усилилась до предела, вызывающего остановку сердца?
— Что именно тебе непонятно?
— Как, не читая сознание, можно узнать, грубо говоря, на что надавить?
Макс вздохнул, снова отложил орудие художественного труда в сторону, спрятал руки в карманы и посмотрел на меня с глубочайшим сожалением.
— А как ты раньше узнавал, сердится твоя мать на тебя или нет?
— Ну… Я смотрел на её лицо, её руки, вслушивался в её голос и…
— Внешних признаков иногда бывает более чем достаточно, Джек. Просто ты начал забывать такие простые вещи, и, пожалуй, именно за это мне стоит перед тобой извиниться.
— Макс, не надо…
— Надо. Я тоже был молод, увлечён и глуп, когда подписал тебя на эксперимент.
— Но он же удался!
— Вижу. Даже больше чем удался. Ты начал отдаляться от обычных людей, Джек, а это скальпелем уже не исправить.
Он нагнулся, поднял корзинку и размашисто зашагал прочь, оставив меня наедине с возмущением, негодованием и обидой, а ещё — с болезненным пониманием чужой правоты.
Макс шёл, всё удаляясь и удаляясь, а мне казалось, что вместе с ним от меня уходило человечество. Я ведь действительно стал чужим для многих людей, ранее окружавших меня. Но что ещё хуже, я сам стал относиться к ним как к солдатам, если не из вражеского лагеря, то как к плохо знакомым союзникам.
Возврат невозможен? Макс уверяет, что невозможен. Но он никогда не говорил мне всей правды. Догнать и попробовать прочитать? Нет. Потому что это станет его победой и моим полным разгромом. Как мне жилось раньше? Чужие мысли были для меня загадкой, это верно, но почему-то, вспоминая прошлое, кажется — тогда я понимал происходящее гораздо лучше. Тогда мне было достаточно взгляда, жеста, движения губ, чтобы принять приглашение или ответить отказом. Теперь же я могу доподлинно узнать, что таится за каждым словом, но кем для меня стали люди? Объектом исследований, а не живыми существами, радующимися и огорчающимися, любящими и ненавидящими. Лабораторными мышами, копошащимися где-то внизу, у меня под ногами.
Я возомнил себя высшим созданием? Похоже на то. Но мне не удалось заслужить доверие даже того клана, в который попал всеми правдами и неправдами. Хотя умеют ли медиумы вообще доверять? Да и можно ли говорить о доверии, если кроме нас и обычных людей по земле ходят те, что способны убить тебя твоими же собственными мыслями?
Кто они? Результаты жуткого эксперимента? Плоды эволюции?
«И раздастся глас тихий, и внемлют ему всё, даже от рождения лишённые слуха, и бросит он семя в людские головы, и взрастёт то семя, и принесёт плоды, и плодонося, пожрёт почву, в которую брошено…»
Ты знала, монахиня Иоанна. Знала ещё тысячелетие назад. Значит, уже тогда существовала эта угроза? Но медиумы вышли из тени, а те, другие? Конечно, они не откроют свой лик свету. Человечество не примет их. Шутка ли сказать, люди едва смирились с тем, что их самые потаённые мысли могут быть узнаны, а теперь получается, что любая мысль, даже не узнанная, способна стать орудием убийства. Есть ли выход из этого тупика? Я не вижу. Потому что не могу себе представить, как можно существовать, не думая вообще.
— Молодой человек! — прошамкали откуда-то снизу.
Я повернулся и едва не упал, наткнувшись на инвалидную коляску, в которой сидело нечто, закутанное в плед.
— Простите?
— Вы не подскажете, как мне проехать к… — Тут существо надрывно захрипело и поманило пальцем склониться поближе, чтобы, видимо не напрягая и без того слабый голос, сказать мне что-то на ухо.
— К главному корпусу?
Отчаянное мотание головой.
— К оранжерее?
Аналогичный эффект и движения пальца, ставшие совсем судорожными.
— Вам плохо? — Я всё-таки решился наклониться над коляской. — Я могу чем-нибудь помочь?
— Может быть, — ответил неожиданно чистый молодой голос, рука, точным змеиным броском вырвавшаяся из-под пледа, ткнула щепотью пальцев или тем, что они сжимали, в мою шею, и секунду спустя я с ужасом понял, что падаю.
Чувствительность никуда не пропала: кисти рук, безвольно лежащие на коленях, ощущают тепло неподвижных ног, передающееся через ткань. Но пошевелиться… Об этом больно даже думать. Полная блокировка передающих периферийных цепей, как сказал бы Макс. Никогда не думал, что такое возможно. Казалось бы, обязательно должно присутствовать и ощутимое онемение конечностей, но они ничуть не изменились в своих характеристиках. Я просто потерял управление.
Если взять за основу теорию доктора Лювига и пойти дальше, сложившуюся ситуацию легко объяснить. Принимающие контуры нервной системы медиума намного сильнее передающих, поэтому блокировать их без блокировки собственно сознания невозможно: я всё равно буду чувствовать почти всё происходящее. А вот для исключения владения телом достаточно и небольшой дозы релаксанта, который в меня, похоже, и вкололи.
Вернее, вколол. Невысокий, ширококостный молодой мужчина, сейчас внимательно изучающий содержимое моего бумажника. Коротко подстриженные завитки чёрных волос, неброская одежда тёмных тонов и странные ботинки, похожие на форменные. В магазине такие точно не продают.
— Сьюп? — В коротких пальцах мелькнула знакомая пластиковая карточка. — Кто бы мог подумать… Но тогда ты должен был умереть. Никто не выживал. До сих пор.
Он повернулся ко мне, хмуро сдвинул густые чёрные брови. Похож на южанина. Италия или Испания наверняка — уж больно певуче звучит голос. К тому же кожа желтовато-смуглая, но это не загар, а особенности происхождения. Пронзительные тёмные глаза, выражение которых невозможно понять. И полное отсутствие мыслей, не совпадающих с произносимыми словами.