Общий фактор в истории упадка итальянских коммун и свержения веймарской и чилийской демократий – власть и противостояние земельной элиты, что делало коридор у́же и вело к поляризации общества. В свою очередь эффект Красной королевы становился игрой с нулевой суммой, скорее борьбой за существование, а не гонкой между государством и обществом, увеличивающей способности обеих сторон. В итальянском примере это видно из того, что элиты начали борьбу не просто за упрочение своего положения в коммунах, а за их разрушение, а коммуны рассматривали сосуществование с элитами как невозможное, отдавая предпочтение автократии перед постепенно растущим влиянием элит.
Макиавелли в своем сочинении «Государь» обобщил это следующим образом:
знать желает подчинять и угнетать народ, народ не желает находиться в подчинении и угнетении; столкновение же этих начал разрешается трояко: либо единовластием, либо беззаконием, либо свободой. Единовластие учреждается либо знатью, либо народом, в зависимости от того, кому первому представится удобный случай. Знать, видя, что она не может противостоять народу, возвышает кого-нибудь из своих и провозглашает его государем, чтобы за его спиной утолить свои вожделения. Так же и народ, видя, что он не может сопротивляться знати, возвышает кого-либо одного, чтобы в его власти обрести для себя защиту.
Макиавелли фактически описал силу, лежащую в основе многих современных движений, называемых иногда популизмом. Хотя этот термин появился в конце XIX века, при описании популистского движения в США, олицетворением которого стала Народная партия, недавние примеры таких движений, пусть даже очень разные и без единого, утвержденного всеми исследователями определения, обладают некоторыми общими чертами. Они включают в себя риторику, подчеркивающую противостояние «народа» и строящей коварные планы элиты, упор на необходимость преобразования системы и ее институтов (потому что они не работают во благо народа), веру в лидера, который (предположительно) представляет истинные интересы народа, и отказ от любых ограничений и попыток достичь компромисса, потому что все это только мешает движению и его лидеру. Все эти черты присутствуют в современных популистских движениях, включая «Национальный фронт» во Франции, «Партию свободы» в Нидерландах, основанную Уго Чавесом Единую социалистическую партию Венесуэлы и реформированную при Дональде Трампе Республиканскую партию США, как они присутствовали и в более ранних фашистских движениях (пусть те и усиливали эти черты более выраженным милитаризмом и антикоммунистической риторикой). Как и в случае с итальянскими коммунами, элиты могли и в самом деле строить коварные планы против народа, но утверждение, что популистское движение и его всемогущий лидер защитит народные интересы, – всего лишь уловка.
Наша схема помогает выяснить, что подпитывает такие движения и почему они угрожают стабильности общества в коридоре. Динамика Красной королевы никогда не бывает аккуратной и упорядоченной. Если эффект действует в коридоре, то он может увеличить как способность государства, так и способность общества. Но, как мы видели, он же может поляризовать ситуацию и привести к игре с нулевой суммой. Даже хуже, когда институты не справляются с задачей сдерживать и разрешать конфликты, и когда состязание между элитами и не-элитами не дает никаких преимуществ и реальной власти не-элитам, подрывается доверие к самим институтам, удерживающим государство в коридоре. Помимо всего прочего, это и произошло в Веймарской республике: демократические институты зашли в тупик, судебная система и службы безопасности не могли разрешать конфликты в обществе, а экономика рухнула – с прискорбными последствиями для многих немцев. Те же процессы происходили в итальянских коммунах, когда жители многих городов теряли надежду на то, что у них получится сдержать растущее влияние элит. В обоих случаях доверие народа к институтам, которые могли бы работать на них и защищать их интересы, было утрачено, что усилило привлекательность авторитарных лидеров и движений, якобы выражающих интересы народа, – даже если это только привело к власти эти движения и этих лидеров со снятием всех ограничений их автократической власти.
С такой перспективы наблюдаются некоторые параллели между этими событиями и тем, что происходит в мире сегодня. Реальным и довольно значимым источником недовольства служит тот факт, что за последние три десятилетия многие граждане развитых стран получали очень ограниченные выгоды (как мы более подробно объясняем это в главе 15), несмотря на технологические достижения и глобализацию, обогатившие немногих. Также верно, что политическая система в целом не слишком удачно реагировала на озабоченность этих граждан. Их оправданное беспокойство затем приняло более взрывной характер, когда выяснилось, что столь восхваляемые западные институты не могут справиться с экономическим спадом в результате глобального финансового кризиса 2008 года и того, что обладающие политической силой обладатели финансовых интересов доминируют над обществом и получают выгоду из реакции на кризис. Возникли предпосылки для опасного снижения доверия народа к институтам, а это проложило дорогу популистским движениям.
Возвышение популизма в свою очередь подтачивает политику в коридоре. У Красной королевы больше шансов выйти из-под контроля, когда состязание между государством и обществом (и между различными сегментами общества) становится более поляризованным и с нулевой суммой. Такой поляризации способствует риторика популистских движений, согласно которой все за пределами такого движения является враждебным, частью заговора элит против народа. Доверие к институтам падает, и им становится труднее способствовать достижению компромиссов.
Наш анализ также объясняет, почему, несмотря на то, что для популистских движений характерно движение снизу вверх, и на то, что, согласно их заявлениям, они представляют народ, приходя к власти, они в конечном итоге приводят к деспотизму. Это происходит по той же причине, которую мы подчеркивали при обсуждении прихода к власти нацистов, – популисты утверждают, что ограничения на пути расширения их влияния только помогают строящей коварные планы элите; они стремятся к безусловному контролю над государством, в результате чего после популистского переворота становится труднее сохранить оковы государства.
Означает ли это, что любое политическое движение, предположительно говорящее от имени народа и противопоставляющее себя всемогущей элите, является популистским и способным дестабилизировать нахождение в коридоре? Определенно нет. Движения, декларирующие свое стремление работать с институтами в коридоре, которые в настоящее время почти всегда представляют собой демократические институты, могут способствовать укреплению эффекта Красной королевы, а не превращать его в разрушительную силу. Они также способны в значительной степени помочь наиболее обделенным представителям общества. Вспомним описанное в главе 10 движение за гражданские права в США, которое несмотря на то, что оно признавало враждебными образ действий и мыслей многих представителей элиты, пыталось воспользоваться судами и федеральным правительством для укрепления своих позиций, а не отвергало их полностью. Характерная черта популистских движений, из-за чего они приводят к эффекту Красной королевы с нулевой суммой, – это их нежелание соглашаться с ограничениями и идти на компромиссы, и именно эта черта способствует тому, что дисбаланс в обществе так и не устраняется. Они устанавливают новое доминирование, а не кладут конец ему.
Кому нравятся сдержки и противовесы?
Один показательный набор примеров, иллюстрирующих определяющие современный популизм силы и его последствия, касается латиноамериканских стран, включая Перу, Венесуэлу и Эквадор. Во многих из этих стран регулярно проводятся выборы, и многие обладают некоторыми атрибутами демократических институтов, но до того, чтобы признать их Обузданными Левиафанами, еще далеко. Отчасти их политика находится в сфере Деспотического Левиафана из-за того, что, несмотря ни на какие выборы, контролировать ее до сих пор удается традиционным элитам, уходящим корнями в сельскую среду с крупными поместьями. В созданной ими поляризованной среде популистские движения часто склоняются к устранению системы сдержек и противовесов по отношению к президентам и приостановлению действия демократических институтов по тем же причинам, что и население итальянских коммун, некогда поддержавшее автократов.
Возьмем для примера Перу. В 1992 году президент Альберто Фухимори, желая ограничить демократические противовесы президентского правления, издал Указ 25 418, неконституционным образом приостановив работу конгресса и инициировав новые выборы. Общественности следовало бы насторожиться, но Фухимори представил свой «захват власти» как реакцию на действия традиционных элит, как справа, в лице политической партии под предводительством Марио Варгаса Льосы, так и слева, в виде АПРА (Американского народно-революционного альянса). Доминирование элит в Перу, конечно же, не было вымыслом, даже если Фухимори на самом деле и не был заинтересован покончить с ним. И все же его пропаганда сработала. Его сторонники получили большинство в новом законодательном органе, после чего переписали конституцию, отменили двухпалатную систему парламента и усилили власть президента. Эти изменения были одобрены на референдуме. Перу оказалось в авторитарной диктаторской власти Фухимори.
Примерно схожим образом в Венесуэле пришел к власти Уго Чавес. Победив на выборах 1998 года, он сразу же созвал конституционную ассамблею, которая установила однопалатную парламентскую систему и передала значительные полномочия президенту. На референдуме новую конституцию поддержали 72 процента проголосовавших. Как если бы этого было недостаточно, в 2000 году Чавесу предоставили право правления на протяжении года посредством указов, без необходимости получать согласие законодательного органа. В 2007 году такое право обновили и продлили на полтора года. В декабре 2010 года его продлили еще на полтора года. Как же Чавес добился всего этого? Как и Фухимори – показал себя революционером, заботящимся об интересах венесуэльского народа, и противником строящих интриги элит, которые издавна контролировали политику и экономику Венесуэлы. Как и Фухимори, Чавес был прав в том, что элиты действительно обладали контролем и строили различные схемы, как и был прав в том, что тяжелее всего приходилось бедным слоям общества и коренным народностям, но его преданность делу укрепления благосостояния народа была чистой фикцией. При правлении Чавеса и его преемника Николаса Мадуро экономика Венесуэлы потерпела крах, как и социальные институты Венесуэлы. Представителей оппозиции и простых граждан подвергали репрессиям, затыкали им рот, и их все чаще убивали лояльные режиму силовые службы. Сейчас, когда мы работаем над книгой, страна находится на грани гражданской войны.