В результате общество оказалось в западне натурального сельского хозяйства, уязвимого перед любыми экономическими невзгодами и трудностями. Технологии этого хозяйства также были крайне отсталыми: в доколониальный период тонга не знали ни колеса, ни гончарного круга. Земледелие, основное занятие в регионе, было малопродуктивным – не столько из-за неплодородной почвы, сколько потому, что земледельцы использовали не плуг, а палки-копалки.
Как мы уже видели, причины возникновения клетки норм у тонга все же имеют некоторое отношение к наблюдениям Гоббса. Такие нормы появляются отчасти потому, что во многих местах эгалитаризм имеет ясную политическую логику. Нормы эгалитаризма призваны поддержать статус-кво. Если такие нормы слабы или их вообще не существует, появляется иерархия, включается эффект скользкого склона и безгосударственный период заканчивается. Таким образом, сохранившиеся до нашего времени безгосударственные общества – это, как правило, общества с сильными и глубоко укорененными эгалитарными нормами. Эти же нормы позволяют разрешать конфликты. Если конфликт рискует перерасти в насилие и запустить кровную месть, то лучше следовать строгим правилам уже имеющейся экономической схемы. Новые виды экономической деятельности, новые экономические возможности и новые виды неравенства грозят породить новые конфликты, справиться с которыми с помощью существующих норм будет уже труднее. Лучше не рисковать и не погружаться в состояние войны всех против всех. Лучше поддерживать статус-кво.
Экономика клетки
Все это уже знакомо нам на примере народа тив. Как вы помните из главы 2, тив разработали набор норм, не дававших вступить на скользкий склон. Любой, кто пытается сконцентрировать в своих руках власть над другими, будет обвинен в колдовстве и поставлен на свое место. Но выясняется, что те же нормы и построенная на их основе клетка имеют и экономические последствия, эффективно формируя «экономику клетки».
Общество тив опиралось на родовые связи и происхождение. Как мы уже знаем, важной социальной ячейкой у тив был тар – нечто вроде расширенной семьи, состоящей из потомков одного и того же предка (так же называлась и территория, занятая этой группой). Старейшины тар обладали верховной властью в традиционном обществе тив – какой бы незначительной ни была в принципе эта власть. Именно старейшины распределяли между членами тар участки земли, достаточные для того, чтобы они могли прокормить семьи. Достаточные – но не более того. Как замечают антропологи Пол и Лора Боханнан, если человек
хочет посадить намного больше ямса, чем требуется его женам и детям, чтобы продать его и получить больше денег и товаров, чем у других жителей деревни, то ему, скорее всего, не разрешат.
У тив, как и у тонга, также не было рынка, на котором можно было бы продать свой и купить чужой труд, не было и рынков земли или капитала. Единственным способом обработки земли был личный труд членов семьи или членов тар. Земледелием занимались как мужчины, так и женщины, но они выращивали разные виды культур, и только женщины могли возделывать основной продукт питания – ямс. Мужья были обязаны предоставить своим женам землю для обработки, но не могли автоматически присвоить урожай. У тив имелись рынки для обмена кое-каких товаров, но, пишут Боханнаны,
самой, возможно, характерной чертой рынка тив была его чрезвычайная ограниченность и почти полное отсутствие влияния на другие общественные институты.
И в самом деле, рынок тив не был свободным, это был «рынок клетки», построенный не с тем, чтобы упростить обмен, а чтобы не дать обществу выйти на скользкий склон.
Возможно, наиболее ярко это проявлялось в строгих правилах и ограничениях, которые регулировали обмен товаров. Экономика была поделена на различные сферы. Человек мог торговать в одной из сфер, но не мог совершать сделок между сферами. Наиболее гибкой областью был рынок продуктов питания и товаров первой необходимости, таких как куры, козы, овцы, домашняя утварь и ремесленные инструменты (ступки, точильные камни, бутылки-калабаши из тыквы-горлянки, горшки и корзины). Сюда же включалось сырье, необходимое для производства всех этих вещей.
Подобными товарами обменивались на периодически открывавшихся временных рынках, курс обмена был гибким и позволял торговаться. Поэтому такие рынки были хорошо адаптированы и к денежным расчетам, которые постепенно становились все более доступными.
Однако эта сфера была полностью закрыта для престижных предметов, которыми нельзя было обмениваться на рынке. К таким товарам относились крупный рогатый скот, лошади, особый вид белой ткани тугунду, лекарства, магическая утварь и латунные прутья (когда-то в эту категорию включались также и рабы). В этой сфере деньги не использовались, однако были известны эквивалентные соответствия между различными товарами. Например, исторически раб стоил определенное число коров и латунных прутьев, а корова – какое-то количество таких прутьев и отрезов ткани тугунду.
Старейшина тив по имени Акига, с которым мы уже познакомились в главе 2, таким образом объясняет правила обмена различными престижными товарами:
Один слиток железа можно обменять на один отрез тугунду. Пять отрезов равны стоимости быка. Корова стоит десять отрезов тугунду. Один латунный прут стоил примерно столько же, сколько один отрез ткани; таким образом пять латунных прутьев можно обменять на быка.
Хотя этот обмен в определенной степени напоминает современную торговлю, условия обмена были строго фиксированными и никогда не менялись. И даже если престижные товары можно было выменять таким образом, то это еще не значило, что они продаются или покупаются. Или, согласно формулировке Пола и Лоры Бохханан, «тив не станут покупать корову или лошадь на рынке».
Как же тогда приобрести престижные товары? Переход от товаров первой необходимости к престижным товарам Пол и Лора Боханнан называют «конверсией». Тив осознавали, что предметы первой необходимости можно заполучить с помощью тяжелого труда, однако с престижными товарами дело обстояло иначе: для обладания ими требовалась не только тяжелая работа, но и «сильное сердце». Конверсия снизу вверх была возможна только в том случае, если какой-то обладатель престижного предмета готов отказаться от него и совершить конверсию сверху вниз. Однако тив «стараются удержать подобного человека от конверсии», поскольку таких людей
одновременно боятся и уважают. Если человек достаточно силен, чтобы устоять перед чрезмерными требованиями своих родичей… значит, у него есть особые и потенциально опасные способности – то есть тсав.
Итак, мы снова возвращаемся к тсав! Нормы народности тив затолкали экономику в клетку, искоренили фактор рынка и сделали родственные связи основным фактором производства. Этой ценой тив добились баланса между различными клановыми группами, избежали скользкого склона и укрепили статус-кво.
Как и принудительная щедрость тонга, экономика клетки у тив имела очевидные негативные последствия. Рынок критически важен для эффективной организации экономики и для ее процветания. Но у тив рынку не было позволено функционировать. При той ограниченной степени, в которой вообще была возможна торговля, относительные цены часто были фиксированными. В результате у тив, как и у тонга, распространилась крайняя нищета. Общественные институты тив создавали мало стимулов для накопления капитальных средств – разве что самых простых орудий труда, таких как палки-копалки и утварь для приготовления пищи. И сам факт накопления мог повлечь обвинения в обладании неправильным тсав, поэтому страх возмездия не позволял человеку накопить слишком много вещей. В результате ко времени прихода британцев доходы местного населения находились почти на уровне простого выживания, а средняя продолжительность жизни составляла примерно тридцать лет.
Ибн Хальдун и цикл деспотизма
Наши рассуждения о тонга и тив позволяют предположить, что проделанный Гоббсом анализ экономических последствий безгосударственности был не совсем верным. Общества тонга и тив не погрязли в бесконечном насилии и конфликтах, разрушающих все экономические стимулы, – пусть даже провинция Северное Киву в ДРК и напоминает нам, что подобные конфликты и раздирают некоторые общества в отсутствие централизованной власти. И все же выводы Гоббса не лишены своих оснований, потому что нормы, разработанные в этих обществах ради контролирования конфликтов, породили крайне искаженные стимулы.
Прав ли был Гоббс и в том, что Деспотический Левиафан более благоприятен для экономической активности, поскольку обеспечивает безопасность, предсказуемость и порядок? Получается, что и в этом случае Гоббс был прав только отчасти – и нет более удобной отправной точкой для исследования двоякой природы экономики Деспотического Левиафана, чем работы великого арабского мыслителя Ибн Хальдуна.
Ибн Хальдун, родившийся в Тунисе в 1332 году, возводил свою родословную к пророку Мухаммеду через своих предков, живших в Йемене. В жизни Ибн Хальдуна было немало примечательных событий, в том числе даже встреча со среднеазиатским завоевателем Тамерланом. Наиболее прославленный труд Ибн Хальдуна носит название Китаб аль-Ибар («Книга наставлений»), а ее первый том называется Мукаддима, то есть «Введение». Эта часть книги Ибн Хальдуна особенно полезна для понимания экономических последствий деспотизма.
Во «Введении» много ярких мыслей. Описав экономические последствия образования государства на Аравийском полуострове, Ибн Хальдун излагает собственную теорию динамики политических институтов, основанную на том, что он считал двумя фундаментальными конфликтами в арабском обществе. Во-первых, это конфликт между кочевыми обитателями пустыни и оседлым населением городов. Во-вторых – конфликт между правителями и управляемыми.