Одним из важных поворотных моментов в Европе XIV–XV веков было огромное сокращение численности населения после Черной смерти. Как мы видели в главе 6, феодальный порядок, даже если он полностью не уничтожил баланс между государством и обществом в Англии, во многих частях Европы предоставил элитам значительные преимущества в контроле над крестьянами и обществом. С падением численности и укреплением общества в результате недостатка трудовых ресурсов, феодальным элитам стало труднее контролировать и взыскивать налоги и трудовые повинности со своих крепостных. Крепостные требовали сокращения повинностей и, несмотря на феодальные ограничения трудовой мобильности, начали покидать поместья. В нашей схеме эта перемена соответствует увеличению силы общества, и во многих частях Западной Европы результатом стало дальнейшее уменьшение деспотического контроля государства и элит над обществом. Это был значительный шаг дальше по коридору. Но в Восточной Европе, где к XIV веку землевладельцы и элиты уже были более доминирующими, ситуация обернулась иными последствиями. В этом случае мобилизация крестьян была более ограниченной и недостаточной, для того чтобы передвинуться ближе к коридору, и никакого продолжительного урона Деспотическому Левиафану нанесено не было. Вторым актом этой конфронтации стало «вторичное закрепощение», значительно усилившее доминирование элит над обществом. В контексте снижения численности населения по всей Европе и растущего спроса на сельскохозяйственное производство на Западе, у восточных землевладельцев возник стимул усилить требования с крестьян, что они и сделали, укрепив хватку над ними. К концу XVI века эксплуатация крестьян в Восточной Европе возросла. Так что пока Англия, Франция и Нидерланды двигались по коридору, Польша, Венгрия и другие части Восточной Европы погружались в царство Деспотического Левиафана.
Потенциально расходящееся влияние на развитие национальной политики оказывают не только военные угрозы или демографические потрясения, но и крупные экономические возможности. Такие перемены, переопределившие траекторию развития Европы, произошли в связи с открытием Америки Христофором Колумбом и обходом мыса Доброй Надежды Бартоломеу Диашом. И снова разные балансы между государством и обществом породили разные результаты. В Англии, как мы упоминали в главе 6, корона и ее союзники обладали ограниченными возможностями монополизации заморской торговли, а это означало, что наибольшую выгоду новые возможности принесли новым группам купцов. Это способствовало усилению общества и утверждению им своих прав в продолжительной борьбе с короной. Купцы, уже получившие выгоду от торговли с Новым Светом, стремились продолжать это занятие и стали главными сторонниками парламента в Гражданской войне в Англии 1642–1651 годов, а позже составили основные сегменты оппозиции Карлу II и Якову II в последующей Славной революции. Если в Англии эти новые экономические возможности склонили чашу весов в пользу общества, то они не сделали ничего подобного в Испании и Португалии, где монархии монополизировали заморскую торговлю. Разница в большой степени заключалась в изначальном балансе сил, который в этих странах был в пользу элит. Римскую Иберию тоже завоевали германские племена – вестготы, оставившие после себя традицию собраний, позже институализированную в кортесах Кастилии, Леона и Арагона (см. карту 8 в главе 6). Но эти институты выжили только на севере страны, после того как арабское завоевание, начавшееся в VIII веке, вытолкнуло Иберию из коридора. Более деспотические испанская и португальская монархия и их союзники смогли более успешно контролировать экономику и монополизировать торговые пути в Атлантике. В результате, вместо того чтобы противостоять смелеющей оппозиции, они становились богаче, сильнее и деспотичнее, а общество слабело. Никакой передышки от деспотизма на Иберийском полуострове не было.
Следующая экономическая возможность сыграла схожим образом. В главе 6 мы видели, как после промышленной революции ускорилась общественная трансформация в Британии, а эффект Красной королевы проявился еще отчетливее. Эти перемены предоставили множество новых экономических возможностей, и в большинстве случаев пользовались ими люди из разных слоев общества. Но такого эффекта Красной королевы не наблюдалось в европейских обществах, которые уже значительно отошли в другую сторону. В империи Габсбургов или в России, как мы рассказывали в книге «Почему одни страны богатые, а другие бедные», Деспотический Левиафан усилил свою хватку и даже сопротивлялся внедрению новых промышленных технологий и железных дорог, опасаясь, что они пробудят его покорные общества.
Во всех этих примерах мы наблюдаем одну и ту же закономерность. Очертания европейской истории, как и во многом истории остальных частей света, в очень большой степени определяют эффекты крупных потрясений, но критически важным при этом оказывается баланс сил между государством и обществом.
Судоверфь имени Ленина
Расходящиеся эффекты крупный потрясений определили влияние и других знаковых эпизодов, включая распад Советского Соза в 1991 году. Советское государство было образцовым примером Деспотического Левиафана у себя дома в России, и оно служило источником деспотической власти в Восточной Европе и в контролируемых им азиатских советских республиках. Его крах в 1991 году совпал с резким спадом силы государства. Как выразился чешский драматург, диссидент и будущий президент Вацлав Гавел в своем эссе «Сила бессильных»,
диктатура не только во всех этих странах основана на одних и тех же принципах и однотипно структурирована… но более того, везде опутана сетью органов манипулирования великодержавного центра и тотально подчинена его интересам.
Но вот наступил распад не только советских «органов манипулирования» и способности государства контролировать общество. Обретшие независимость страны также остались без систем налогообложения и многих других аспектов современной администрации.
Все это, конечно, произошло не в один день. Когда в 1985 году к власти в Советском Союзе пришел Михаил Горбачев, в его планы входило обновление, а не разрушение. Он объявил о политике гласности и перестройки и в основном был заинтересован именно в перестройке существующих институтов и стимулов застойной советской экономики. Но он опасался, что консерваторы из Коммунистической партии ни за что не примут эти реформы, поэтому дополнил их политической открытостью («гласностью»), чтобы ослабить этих консерваторов. Неясно, предусматривал ли он риски, но его стратегия породила огромное недовольство, особенно в регионах, тяготившихся централизованным контролем Москвы. Нигде это недовольство не проявлялось так остро, как в Восточной Европе и Прибалтике, оккупированных Советским Союзом в конце Второй мировой войны. До этого антисоветские выступления проходили в Венгрии в 1956 году и во время Пражской весны 1968 года, когда и происходило становление Вацлава Гавела как политика, но эти выступления были подавлены. К январю 1990 года Коммунистическая партия Польши проголосовала за самороспуск, а в декабре этого же года Михаил Горбачев был вынужден объявить о прекращении существования Советского Союза. Россию вскоре наводнили западные экономисты и эксперты, предлагавшие новому правительству помощь в переходе к рыночной либеральной демократии. Польшу тоже, но эти страны в итоге разошлись по разным дорогам.
Крах государственной власти в результате распада Советского Союза имел очень разные последствия в зависимости от того, где страна находилась по отношению к коридору. Россия была глубже погружена в область Деспотического Левиафана. На момент прихода к власти Горбачева Польша находилась под железным кулаком генерала Войцеха Ярузельского, но все же ближе к коридору, поскольку его государство, пусть и правившее при советской поддержке, менее доминировало над обществом, а гражданское общество Польши было менее выхолощенным. По сути, приход к власти Ярузельского был ответом на пробуждение польского гражданского общества в 1980–1981 годах. Распад Советского Союза вынудил Ярузельского отойти от власти и подвел Польшу к коридору.
Существовали и другие, более глубокие различия. Прежде всего в Польше никогда не было массовой коллективизации сельского хозяйства, проведенной в России и Украине при Сталине. Люди в основном сохранили свою землю; у гражданского общества была некая передышка, позволившая ему расти в тени серпа и молота. Иронично, что польское общество организовалось как раз на гданьской судоверфи имени Ленина, основателя Советского Союза. Здесь в сентябре 1980 года под руководством Леха Валенсы был организован независимый профсоюз «Солидарность». Год спустя он распространился по всему польскому обществу, и его численность достигла десяти миллионов – около двух третей всей рабочей силы. Правительство ответило введением военного положения и назначением Ярузельского. Но к тому времени «Солидарность» была уже слишком большой, чтобы ее подавить, и последовала патовая ситуация. К январю 1989 года Ярузельский созрел до заключения соглашений о разделе власти. В апреле 1989 года «Солидарность» подписала с правительством соглашение о круглом столе, предполагавшее проведение выборов в июне того же года. Но система была подстроена под коммунистов, которые зарезервировали себе места и получили бы большинство голосов, в результате чего президентом выбрали бы Ярузельского. Он надеялся на то, что эти выборы помогут умиротворить «Солидарность». Именно так немецкий драматург Бертольд Брехт в 1950-х годах охарактеризовал отношение восточногерманского правительства к выборам:
Разве было бы не легче
В этом случае правительству
Распустить народ
И выбрать новый?
Но Ярузельский не рассчитал последствия. Коммунистическая партия потеряла все места при свободных выборах, полностью подорвавших легитимность всего соглашения. «Солидарность» потребовала большего, в августе пришла к власти и назначила премьер-министром Тадеуша Мазовецкого.