В Гватемале ситуация выглядела совершенно иначе. Получить представление о ней можно на примере жизни нобелевского лауреата Ригоберты Менчу. Менчу – представительница народа киче, коренного населения Гватемалы, в которой насчитывается «двадцать две группы народностей… или двадцать три, если считать метисов или ладинос». Ладинос – люди испанского происхождения, или по меньшей мере потомки испанцев и коренных народностей. Бабушка Менчу
устроилась на работу служанкой единственных богачей в поселке. Ее мальчики также устроились в том доме – носили дрова с водой и ухаживали за животными. Но когда они подросли, работодатель сказал, что она работает на него недостаточно, чтобы кормить таких больших мальчиков. Ее пришлось отдать своего старшего сына, моего отца, другому человеку, чтобы сын не голодал. К тому времени он мог заниматься тяжелым трудом – например, рубить дрова или работать в поле, но ему ничего не платили, потому что его отдали в услужение. Он жил с ладинос девять лет, но не выучил испанский, потому что его не пускали внутрь дома… К нему относились с отвращением, потому что у него не было одежды и он был очень грязным.
В итоге отец Менчу ушел и нашел работу на кофейных плантациях (finca), расположенных вдоль побережья Гватемалы. Он «забрал свою мать у того семейства сразу, как только смог. Она стала вроде любовницы работодателя, хотя у того была жена. Ей пришлось согласиться, потому что ей некуда было пойти». Так «финки» стали всей их жизнью. Менчу родилась в 1959 году. «Когда я была еще совсем маленькой, мать брала меня с собой на финку, завернув в платок за плечами». С гор до побережья они добирались на грузовиках. «Я очень хорошо помню поездки на грузовиках. Я даже не знала, что это такое… В каждом помещается человек сорок. Но вместе с людьми едут животные (собаки, кошки, куры), которых люди из Альтиплано забирают с собой, когда отправляются на финки». Поездка длилась две ночи и день, в течение которых людей тошнило и они пачкали грузовики. «К концу поездки вонь людей и животных становилась нестерпимой… мы походили на цыплят, выбравшихся из горшка… едва могли ходить».
С восьми лет Роберта работала сначала на кофейных, а затем на хлопковых плантациях; в школу она никогда не ходила. (На фотографии во вкладке показаны современные дети Гватемалы, собирающие кофе.) Рабочим давали лепешки-тортильи с бобами, но в столовой («кантина») на финке продавались и другие продукты, особенно алкоголь. «На каждой финке в Гватемале есть кантина, собственность землевладельца, где рабочие напиваются… и залезают в долги. Часто они тратят там всю свою зарплату. Они напиваются, чтобы развеселиться и позабыть о горестях». Но Ригоберту учили крайней осторожности. «Моя мать говорила: “Ничего не трогай, иначе нам придется платить…” Я спрашивала мать: “Зачем нам ездить на финку?” И моя мать отвечала: “Потому что так нужно”».
Ригоберта вспоминала, как впервые увидела землевладельца. «Он был очень толстым, хорошо одетым и даже с часами. Тогда мы не знали, что бывают часы». У Ригоберты не было не то что часов, а даже обуви. Приехавшего землевладельца
сопровождали человек пятнадцать солдат… Надсмотрщик сказал: «Кто-нибудь, станцуйте для хозяина…» Хозяин заговорил, и надсмотрщик начал переводить то, что тот говорил. Они сказали, чтобы мы пошли и поставили отметки на листке бумаги… Все мы пошли, чтобы поставить отметки на бумаге… Я помню, что на листке были квадраты с тремя или четырьмя рисунками… Он пригрозил нам, что, если кто не поставит отметки на листке, того лишат работы и не заплатят.
Хозяин уехал, но потом… он постоянно мне снился… наверное, из-за страха, так на меня воздействовало его лицо… все дети убегали… и плакали, завидев того ладино, а еще солдат и оружие. Они думали, что те убьют их родителей. Я тоже так думала. Я думала, они собираются всех убить.
Так проходили «выборы» по-гватемальски. «Они приехали на финку и сообщили нам, что победил президент, за которого мы голосовали. Мы даже не знали, что за кого-то голосуем. Мои родители смеялись, когда слышали слова “наш президент”, потому что он был президентом ладинос, а вовсе не наш».
Гватемальское государство казалось чем-то далеким и отстраненным. Оно даже не было государством для большинства населения, это было государство ладинос. Когда Ригоберта впервые посетила столицу, город с тем же названием «Гватемала», ей также приходилось соблюдать крайнюю осторожность. Ее отца вызвали в INTA (Национальный институт аграрной трансформации) и объяснили, что «существует тюрьма для бедных, и если ты туда не поедешь, то тебя отправят в тюрьму… Мой отец говорил, что туда не пускали, пока не проявишь уважение. “Когда зайдешь, стой смирно и ничего не говори”, – повторял он». В сельской местности людям из народности киче также приходилось иметь дело с целой иерархией правительственных чиновников, начиная с военного комиссара и до мэра с губернатором, и все они были ладинос. Они не столько предоставляли государственные услуги, сколько вымогали взятки: «Чтобы увидеться с военным комиссаром, нужно было сначала дать ему мордида – так мы называем взятку в Гватемале». Слово mordida буквально означает «укус» («кусок»). Ригоберта с горестью заключает: «В Гватемале мы никак не можем защитить себя от правительства». Люди пытались. Отец и брат Ригоберты решили организовать местных деревенских жителей. 9 сентября 1979 года ее брата убили солдаты.
Они гнали его по дикой местности с камнями и упавшими деревьями. Он шел два километра, пока его постоянно пинали и ударяли… Все лицо его опухло от побоев, он спотыкался о камни, ударялся о стволы; мой брат был полностью обессилен… Они привязали его за мошонку… всю ночь держали в яме с грязной водой. В этой яме было много трупов… Моего брата пытали более шестнадцати дней. Они вырывали ему ногти, отрезали пальцы, вырезали кожу, прижигали кожу. Раны распухали и гнили. Он оставался в живых. Они побрили ему голову, оставив одну кожу, срезали кожу, оставив ее свисать с обеих сторон и вырезали мясистую часть лица. Мой брат испытывал нестерпимые муки, на нем живого места не осталось.
Не удовлетворившись такими варварскими пытками, солдаты привели пленных обратно в деревню в качестве назидания местным жителям. «Капитан ярко описал их власть, все, что они могут с нами сделать. Мы же, народ, были совершенно бессильны против них». Затем пленников, включая брата Ригоберты, облили бензином и подожгли. Это пример крайне жестокого доминирования над обществом. Совершенно никакого сравнения с Коста-Рикой.
Так почему же в Гватемале происходят такие зверства, тогда как Коста-Рике удалось взять насилие под контроль, построить демократию при поддержке сравнительно хорошо организованного общества и создать условия для свободы? Как эти страны настолько разошлись в своем пути? Ответ связан с кофе.
Почва для расхождения
Быстрый рост Западной Европы и Северной Америки в XIX веке не просто трансформировал экономику этих стран. Создав огромный спрос на тропические товары, такие как сахар, табак, хлопок и кофе, а также технологические возможности для транспортировки их по всему миру, этот рост также перестроил постколониальные общества. В начале того столетия появились пароходы, а в 1838 году британский инженер Изамбард Кингдом Брюнель спроектировал пароход «Грейт-Вестерн», первый совершавший регулярные рейсы между Бристолем и Нью-Йорком. Он был сделан из дерева и был оборудован по бокам гребными колесами, приводимыми в действие паровым двигателем. В 1845 году Брюнель сконструировал и построил пароход «Великобритания» с железным корпусом и винтовым двигателем. Железные корпуса были дешевле и позволяли сооружать более крупные суда, а винтовые двигатели были мощнее парусов или гребных колес.
Такие изобретения сделали прибыльным широкомасштабный экспорт в отдаленные уголки мира таких культур, как кофе. Центральная Америка оказалась центром этой торговли не только благодаря подходящему для выращивания кофе климату, но и в силу своей близости к быстро растущим рынкам Соединенных Штатов, импорт кофе в которых с 1830 по 1840 год удвоился, а к 1850 году вырос еще на 50 процентов. Затем до конца столетия следовал уверенный рост цен на кофе.
Чтобы воспользоваться этим растущим спросом, требовались некоторые основные общественные услуги. Нужно было построить дороги и инфраструктуру для экспорта урожая, а также упорядочить права собственности на землю, чтобы у людей был стимул инвестировать в выращивание кофе (поскольку от высадки кофейного дерева до появления первых плодов проходит от трех до четырех лет). Для всего этого необходимо было повысить способность государства. Именно спрос на повышение силы и способности государства и заложил основу последующего развития Коста-Рики и Гватемалы.
В колониальный период Коста-Рика была частью Королевства (генерал-капитанства) Гватемала, и после обретения независимости в 1821 году обе они ненадолго объединились с Мексикой, а после вступили в Федеративную республику Центральной Америки. В 1838 году Коста-Рика вышла из федерации и окончательно стала независимой страной. В колониальные времена она занимала периферийное положение и избежала реформ Бурбонов по усилению колониальных стран и повышению налогов. После занесенных европейцами в XVI веке болезней в ней осталось мало коренных жителей, и она была бедна драгоценными металлами или минералами, стоящими добычи. На момент обретения независимости численность населения составляла от 60 до 70 тысяч человек, большинство которых проживали на Центральном плато. Колониальная экономика оставалась в большой степени неразвитой, за исключением кратковременного бума какао на Карибском побережье в XVII веке. Контролировавшая колониальную монополию на табак Гватемала блокировала выращивание этой культуры в Коста-Рике. Как следствие, к моменту обретения независимости в Коста-Рике отсутствовали как сильные элиты, так и доминирующий город. Между собой соперничали четыре основных центра – Картаго (колониальная столица и центр консервативных групп), Сан-Хосе, Алахуэла и Эредия. Каждый город проводил свою внешнюю политику и стремился заключить союзы с мощными фракциями соседних стран, таких как Колумбия. Как выразился аргентинский политик и интеллектуал Доминго Сармьенто: «Все южноамериканские республики в той или иной степени прошли через склонность к разделению на мелкие фракции, привлекаемые анархическими и поспешными устремлениями к разрушающей, темной независимости… Центральная Америка сделала суверенное государство из каждой деревни».