На практике зонами D, конечно же, оказывались районы компактного проживания чернокожего населения, которое не могло надеяться на страховку FHA. Как следствие, афроамериканцы не могли получить кредиты на жилье. Применялись также дополнительные стратегии, целью которых было не допустить покупку афроамериканцами недвижимости в зонах A, которые представляли собой пригородные жилые районы, населенные преимущественно белыми. В число этих стратегий входили «ограничения по сделкам», запрещавшие резидентам продавать свою недвижимость чернокожим.
Общим эффектом этих мер стало усиление сегрегации жилых районов. В 1947 году FHA было вынуждено сгладить некоторые расистские формулировки своих правил, а в 1948 году Верховный суд объявил явно выраженные расистские формулировки положений неконституционным. И все же практики дискриминации в отношении чернокожих продолжались. В недавнем докладе Федеральное бюро расследований представило свидетельства, указывающие на то, что компания по недвижимости Дональда Трампа проводила дискриминацию в отношении чернокожих клиентов, подававших заявки на аренду квартир. В докладе цитируются слова бывшего привратника, повторившего инструкции своего начальника: «Если к номеру 250 на Оушен-Парквэй подойдет чернокожий и спросит, не сдаются ли квартиры, и его [отредактировано] на тот момент не окажется на месте, то я должен назвать посетителю вдвое большую цену, чтобы он не смог позволить себе квартиру».
Понятно, что практика «красной черты» и другие дискриминационные практики против меньшинств оставили долгий след, и даже сегодня неравномерности в расовом составе жилых районов во многом отражают границы, прочерченные на картах в 1930-х годах. В 1974 году коллегия в составе трех судей федерального апелляционного суда восьмого округа заявила, что
сегрегированный характер распределения жилых районов агломерации Сент-Луиса… в большой степени является результатом намеренной расовой дискриминации на рынке жилья со стороны индустрии недвижимости и органов федерального правительства, правительства штатов и местного правительства.
По мере роста численности населения зон D и исчерпания доступного жилья некоторым афроамериканцам посчастливилось приобрести дома в районах, прежде считавшихся белыми, и даже закатных городах. При этом они давали повод риэлторам приступить к тактике так называемого блокбастинга, когда те запугивали белых жителей и вынуждали их продавать свое жилье по заниженным ценам, угрожая, что скоро этот район «почернеет» и тогда их недвижимость совсем обесценится. Такая тактика способна довольно быстро изменить состав района, и именно это происходило с Фергусоном начиная с 1970-х годов. За этим последовало снижение качества предоставляемых услуг, что превращало район в гетто. Одним из первых чернокожих, купивших дом в Кирквуде, еще одном белом пригороде Сент-Луиса, был Адель Аллен. Он вспоминает, что, когда впервые переехал туда,
патрули у нас проезжали по расписанию. Улицы ежедневно тщательно подметали. Мусоровозы также регулярно приезжали и очень хорошо нас обслуживали. На надлежащем уровне было и освещение. Были все услуги – когда падал снег, улицы тут же чистили, и так далее.
Но со сменой состава района качество этих услуг снижалось.
Теперь у нас самое неудовлетворительное освещение в городе… Теперь жители других районов бросают свои старые машины у нас на улицах… Наш район превращают в гетто. За домами ухаживают лучше, чем тогда, когда в них жили белые, но услуги предоставляют гораздо хуже. Например, мне кажется, другим районам города навязывают строительство тротуаров. Мы же умоляем сделать нам тротуары.
Почти то же самое происходило и в Фергусоне. Взять для примера школьный округ Нормандия, где Майкл Браун окончил старшую школу всего лишь за восемь дней до своего убийства. Качество образования здесь было настолько отвратительным, что в 2013 году у школьного округа отозвали лицензию.
Ограниченный характер федеральных служб, навязывание правительству государственно-частного партнерства и надежда на местные власти, даже при отсутствии гарантий исполнения ими услуг, порождают и другие неблагоприятные последствия. Взять для примера здравоохранение. Затраты США на здравоохранение в пропорции к национальному доходу в среднем примерно на 50 процентов выше, чем расходы других богатых стран из Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР). При этом среди них в США и самая высокая доля населения, не имеющего доступа к общественному здравоохранению. По оценкам ОЭСР в 2011 году, «страховку, покрывающую основной набор услуг» имели примерно 85 процентов американцев. Из них примерно 32 процента имели государственную страховку и 53 процента, частную. Даже Мексика опережает США по пропорции имеющего доступ к услугам населения. Для понимания того, каким образом высокие расходы сочетаются с низким охватом, стоить отметить, что в США распределение расходов гораздо более неравномерное, а контроль за расходами гораздо слабее, чем в остальных странах ОЭСР. Обе черты – следствие особой американской модели, основанной на государственно-частном партнерстве. В 1998 году, до реформ «Обамакэр», по оценкам, среди самых низкооплачиваемых 20 процентов рабочих страховку имели только 24 процента. Те же проблемы наблюдаются и в сфере пенсионного обеспечения, преимущества в которой получают более высокооплачиваемые рабочие. В том же 1998 году среди самых низкооплачиваемых 20 процентов рабочих частными пенсионными системами были охвачены лишь 16 процентов, тогда как среди самых высокооплачиваемых 20 процентов рабочих этот показатель достигал 72 процентов. Когда были предложены реформы «Обамакэр» с целью предоставления государственного страхования с низкой оплатой, они были раскритикованы за то, что слишком полагались на государственный сектор. Таким образом, даже когда Соединенные Штаты попытались шагнуть в сторону создания всеобщей системы медицинского страхования, они не смогли далеко отойти от модели государственно-частного партнерства.
Такое сочетание государственного и частного также направляет изрядную долю государственных субсидий в пользу богатейших людей. Согласно оценкам Министерства финансов США, в 2000 году общая сумма субсидий в виде налоговых льгот, включенных в пенсионную систему и систему здравоохранения, составляет до 100 миллиардов долларов в год (а это означает, что если бы их отменили, то правительство получило бы дополнительные 100 миллиардов долларов налоговых поступлений). Две трети этих субсидий приходятся на одну пятую богатейших американцев. И лишь 12 процентов достаются нижним 60 процентам. В своей основе государственно-частная модель гораздо менее равная, чем возможные всеобщие программы, но организация американского государства не позволяет принять такие программы.
Почему мы не можем получать все сигналы все время?
В ретроспективе, пожалуй, понятно, что оковы и компромиссы, навязанные американскому Левиафану его основателями, сохраняли его слабым, заставляли разрабатывать инновационные, иногда необычные решения новых проблем и расширяли его способность. Гораздо удивительнее то, что та же самая архитектура сделала его слишком мощным и менее контролируемым в других сферах. Корни такого парадоксального исхода в том, что, когда новые вызовы области безопасности и растущая роль на международной арене вынудили американское государство принять на себя больше ответственности, это оказалось нелегко сделать в жестких рамках, очерченных Конституцией. Государству пришлось импровизировать для развития этих своих способностей вдали от глаз публики и вне контроля американских институтов – а это прямая дорога к необузданному Левиафану.
Такое парадоксальное развитие иллюстрирует история ФБР и его директора Джона Эдгара Гувера. В 1870 году было основано Министерство (Департамент) юстиции, в обязанности которого входили упрочение законности и борьба с преступностью, включая и преступления, направленные против Соединенных Штатов. Но у него не было в распоряжении своей полицейской силы. Следуя модели государственно-частного партнерства, американские президенты до Теодора Рузвельта и Министерство юстиции под их руководством полагались на частную компанию – Национальное детективное агентство Пинкертона – как на своих полицейских, а иногда и как на своих шпионов. Рузвельт, осуществляя политику более широкого государственного строительства, решил создать федеральную полицию. В 1908 году его генеральный прокурор, Чарльз Джозеф Бонапарте, обратился к Конгрессу с просьбой разрешить ему создать такую службу и выделить на это средства. Палата представителей решительно отвергла его прошение. Представитель Джордж Уолдо, республиканец из Нью-Йорка, выразил всеобщие страхи, заявив, что такое агентство стало бы «величайшим ударом по свободе и свободным институтам в случае, если бы в нашей стране возникло любое крупное центральное ведомство секретной службы, подобное тому, какое имеется в России».
В любой другой сфере федеральное правительство поступило бы типичным образом – постаралось бы найти такое решение, которое снизило бы озабоченность заинтересованных лиц по поводу своих растущих сил. Но на этот раз произошло по-другому. Бонапарте проигнорировал отказ Конгресса и учредил новое следственное подразделение («бюро расследований») с помощью резервного фонда Министерства юстиции, пока Конгресс был на каникулах. Об этом он уведомил Конгресс позже, уверив его в том, что новое ведомство никогда не станет тайной полицией. Но джинн уже был выпущен из бутылки, а после того как за дело принялся Гувер, обратно джинна было уже не загнать.
В 1919 году Гувер стал начальником «Радикального отдела» министерства юстиции, в обязанности которого входил надзор над «врагами государства». На тот момент Радикальный отдел насчитывал более сотни агентов и осведомителей и мог арестовывать любого обвиненного в подрывной деятельности. При сотрудничестве с генеральным прокурором Александром Палмером Гувер начал составлять обширный список коммунистов, анархистов, социалистов и других деятелей, особенно среди иммигрантов, которых считал подрывными элементами. Сотни были депортированы из-за своих взглядов в ходе так называемых рейдов Палмера, организованных Гувером. В 1924 году Гувера повысили до главы Бюро расследований, и он оставался на этом посту до своей смерти в 1972 году. За это время произошло огромное расширение персонала и влияния бюро, сменившего название в 1935 году на Федеральное бюро расследования. Гувер превратил ФБР в массовую разведывательную службу, неподотчетную Конгрессу, судам и даже президенту. При Гувере ФБР занималось прослушиванием телефонных разговоров тысяч граждан США, отличающихся своими политическими взглядами, включая Мартина Лютера Кинга-младшего, Джона Леннона и Малькольма Икса; непосредственно шпионило за лидерами Советского Союза и Китая (что напрямую запрещено его уставом), и даже дошло до того, что подрывало власть и влияние американских президентов. Высшей точкой скрытной деятельности ФБР стала программа КОИНТЕЛПРО, действовавшая с 1966 по 1971 год, целью которой было наблюдение за различными политическими группами и организациями внутри страны, включая организации против Войны во Вьетнаме, активистов и лидеров движения за гражданские права, различные организации чернокожих и разнообразные левые группировки, большин