Боготе все было в порядке, по крайней мере до прихода к власти Самуэля Морено, то в следующий раз, как окажетесь в ней, попробуйте отправить из нее письмо. Что там Токвиль писал о почте?
Колумбийский политик Дарио Эчандиа однажды язвительно назвал колумбийскую демократию «орангутангом в смокинге». Это сравнение подчеркивает характер Бумажного Левиафана. Смокинг – это внешняя видимость упорядоченного государства с функционирующей бюрократией, даже если иногда она и грабит страну и часто бывает дезорганизована. Орангутанг же – это все, что Бумажный Левиафан не может и не желает контролировать.
Вспахивание моря
Ничего из этого не создавалось мгновенно. Чтобы понять эволюцию колумбийского государства, снова обратимся к Боливару, на этот раз лежащему и страдающему от туберкулеза в портовом городе Баранкилья. 9 ноября 1830 года он написал письмо своему старому другу генералу Хуану Хосе Флоресу. К тому времени Латинская Америка освободилась от испанского колониализма, и Испания сохраняла за собой только острова Кубы, часть Эспаньолы и Пуэрто-Рико. И все же иллюзии Боливара были развеяны. Он писал:
Я правлю двадцать лет и за все это время пришел только к нескольким определенным выводам: 1) Америка неуправляема для нас; 2) те, кто служат революции, вспахивают море; 3) единственное, что можно делать в Америке наверняка, – это эмигрировать; 4) эта страна неизбежно попадет в руки неукротимых толп, а затем в руки тиранов, настолько непримечательных, что они будут практически незаметны, всех цветов и рас; 5) как только нас живьем съедят все виды преступлений и как только нас одолеет жестокость, европейцы даже не станут утруждаться, чтобы завоевать нас; 6) если какая-либо часть света и вернется к первобытному хаосу, это будет Америка в свой последний час.
Откуда такой пессимизм? Почему он считал, что управлять Америкой (под которой он подразумевал Латинскую Америку) – это все равно что «вспахивать море», то есть заниматься невозможным делом? Тому есть несколько причин. Наиболее важная, пожалуй, заключается в том, что латиноамериканское общество было создано на основе политической иерархии и неравенства. Колониальное общество представляло собой институализованную иерархию с испанцами на вершине и коренными народностями и с чернокожими рабами во многих регионах на самом дне. Со временем укоренившиеся на местах представители испанской элиты стали креолами (Боливар был выходцем из их среды), а по мере смешения рас возникла сложная система каст (от испанского слова casta), согласно которой определялось, кто кому подчиняется. Система каст отображена в знаменитой серии картин о колониальной Мексике, одна из которых изображена на фотографии на вкладке. К разным кастам применялись разные законы и налоги в зависимости от их социального положения, а те, кто обладал значительной властью, могли и вовсе не подчиняться законам. При отсутствии идеи равенства перед законом сами законы в глазах многих латиноамериканцев стали чем-то несущественным, вследствие чего возник знаменитый девиз колониальной эпохи: «Obedezco pero no cumplo» («Признаю, но не подчиняюсь»), иными словами: «Я признаю ваше право на принятие законов и распоряжений, но сохраняю свое право игнорировать их». Что еще более важно, вследствие обширной иерархии коренные народности и чернокожие рабы подвергались систематической дискриминации. Проявления иерархии, доминирования и неравенства наблюдаются до сих пор.
Их истоки можно проследить, вернувшись на дорогу между Пасто и Мокоа, проходящую по долине Сибундой. После завоевания Латинской Америки коренные жители долины были переданы, буквально «поручены», испанцам, которых называли «энкомендеро», а сама форма такой зависимости называлась «энкомьенда» (от испанского слова encomienda – «поручение, защита, покровительство»). Множество коренных жителей умерло от завезенных из Старого Света испанцами инфекционных заболеваний, но все же в долине сохранились обитатели, которых можно было эксплуатировать, общей численностью 1371 человек. Согласно энкомьенде, большую долю животных, птиц и продукции индейцы обязаны были отдавать в аббатство или касику (это слово было заимствовано от жителей Карибских островов и означало местного вождя или правителя). Кроме того, 145 индейцев должны были «обрабатывать шахты на протяжении восьми месяцев», 10 индейцев – работать на землях энкомендеро, 8 индейцев – «исполнять работу в домашнем хозяйстве касика»; указывались и другие виды принудительных работ.
Такое в высшей степени неравноправное общество удерживалось благодаря силе, и латиноамериканцы понимали, что оно ни за что не выживет при демократических институтах того типа, что были установлены в Соединенных Штатах. К началу XIX века энкомьенд не осталось, но на смену им пришла новая система эксплуатации, при которой фискальной основой государства продолжала оставаться налагаемая на индейцев «дань». Предпосылки к неравенству при этом были еще сильнее, чем прежде. Боливар и другие полагали, что для сохранения такой системы требовалось гораздо более сильная автократическая власть, чем та, которой обладал любой президент Соединенных Штатов. Но это не означало, что поддерживать такое общество будет легко. Отсюда проистекал второй фактор, способствующий неуправляемости.
Как и во многих колониях, в Латинской Америке имелись некоторые государственные институты, установленные колонистами (наиболее примечательный из которых – использование военной силы), но Испания управляла ею «косвенно». Энкомьенда долины Сибундой предоставляла много продукции, птиц и свиней касику, потому что он был косвенным представителем испанцев. Испанцы не создавали ни бюрократии, ни государственной администрации; они управляли посредством местной политической иерархии. На момент восстания против испанцев, если оставить в стороне военных, то во всей Колумбии на испанское государство работали всего 800 человек.
Эти два фактора создали общество с огромным неравенством и обширной иерархией, но без эффективного государства. Это означало отсутствие государственных институтов или судебного аппарата для контроля за «карибами Ориноко, обитателями равнин Апуре, рыбаками Маракайбо, лодочниками Магдалены, бандитами Патии, неуправляемыми пастусос, гуахибами Касанары». Креольская элита придерживалась того, к чему привыкла. Она попыталась создать автократическое централизованное общество в той степени, в какой могла, но для своей уверенности она пользовалась теми же стратегиями, что и испанцы для управления своей колониальной империей. Здесь не было место для государства Вебера. Правительство было, скорее средством контролирования власти, а закон был средством сохранения неравноправия.
Различие понятий об ограничении президентской власти в Латинской Америке и в США, пожалуй, лучше всего иллюстрирует речь Боливара, произнесенная им в 1826 году в Лиме (Перу), после того как он лично составил конституцию новой страны Боливии, освобожденной от власти испанцев. Стоит отметить, что название «Боливия» образована от фамилии самого Боливара. Сколько всего стран названо по имени каких-то людей? Одна из них – Колумбия, названная в честь Христофора Колумба. Саудовская Аравия названа в честь правящей династии Саудитов, как и Люксембург, один из сохранившихся до наших дней остатков Священной Римской империи. В честь известного предпринимателя эпохи британского колониального владычества в Африке была названа Родезия, сменившая в 1980 году свое название на Зимбабве. Это небольшой эксклюзивный клуб, и обычно его членом не становится страна с демократическим управлением. Представляя конституцию Боливии, Боливар, сосредоточился на роли президента:
Согласно нашей конституции, президент республики подобен Солнцу, находящемуся неподвижно в центре Вселенной и излучающему жизнь. Этот высший авторитет должен оставаться постоянной… и неподвижной точкой, вокруг которой вращаются магистраты, граждане, люди и события… Дайте мне точку опоры, как сказал древний мудрец, и я сдвину землю. Для Боливии такая точка опоры – пожизненный президент.
Конституция Боливии предполагала избрание пожизненного президента и делала его «Солнцем». Изначально этого человека должны были избирать «законодатели». Последующих президентов должны были выбирать действующие президенты. Представление о том, что президент может выбирать себе преемника, в Латинской Америке имеет долгую историю. Еще в 1988 году президент в Мексике избирался посредством dedazo. Переводчик Google не может адекватно перевести этот термин, но в основе его лежит испанское слово dedo, означающее «палец». Dedazo – это когда на кого-то указывают пальцем и говорят: «Теперь твоя очередь». Пусть выражение и трудно перевести, но Боливар прекрасно понимал, что оно означает; это была мера предосторожности, гарантия того, что президентство останется в надежных руках элиты. В конце концов, были все основания предполагать, что именно его изберут первым президентом, да так и случилось. На бумаге конституция Боливии декларировала некоторое разделение ветвей власти и систему сдержек и противовесов, но она же позволяла пожизненному президенту лично назначать всех военных офицеров и командующих армией. Оставалось только прибавить к этому принцип «obedezco pero non cumplo», а остальное, как говорится, дело истории.
Да, латиноамериканские войны действительно привели к подъему радикальной энергии и общественных движений разного рода, как это случилось в ходе Войны за независимость США против Великобритании. Но латиноамериканским элитам раз за разом удавалось конструировать политические институты, контролирующие эту энергию, даже если у самого Боливара и не получилось реализовать все свои планы. В конституциях латиноамериканских стран мы находим различные типы противовесов и сдержек и даже прав граждан вроде тех, что подразумевает Конституция США, но их всегда перевешивали либо сильная президентская власть, либо неуважение к закону. Рамон Кастилья, авторитарный президент Перу, вполне недвусмысленно объяснил эту логику в 1849 году: