тализма в нашей среде». Есть основания полагать, что он также опасается угрозы, которую может представлять класс ганских бизнесменов его политической власти.
Э. Айе-Куми, один из главных экономических советников Нкрумы, отметил: «[Нкрума] сообщил мне, что если допустить рост африканского бизнеса, то этот бизнес станет соперником ему и его партийному престижу, и что он сделает все возможное, чтобы остановить такой рост, чем он в действительности и занимался». Решением стало ограничить размер частных предприятий. Киллик замечает: «Притом что Нкрума стремился ограничивать размер частного предпринимательства в Гане, его аргумент о том, что “капитальные инвестиции следует искать за рубежом, поскольку среди нас нет буржуазного класса для необходимых инвестиций”, звучал неискренне». Киллик добавляет, что Нкрума «не любил иностранных капиталистов, но предпочитал поощрять их, а не местных предпринимателей, которых желал ограничивать». Лучше иностранные капиталисты, чем социальная мобилизация.
Другая основополагающая книга об африканской экономике и политике, «Рынки и государства в Тропической Африке» Роберта Бейтса, иллюстрирует то, насколько мощной политической стратегией было избирательное применение закона. Бейтс пытался объяснить жалкое состояние экономики африканских стран после обретения независимости, в частности ужасное состояние сельскохозяйственного сектора, которому следовало бы стать двигателем роста. Простой ответ заключался в том, что образованные на городской основе правительства, такие как правительство Нкрумы в Гане, облагали сельскохозяйственный сектор огромными налогами. Фермеры останавливали инвестиции и производство из-за непомерно высоких налогов. Как же отвечало правительство? Очевидным выходом было бы повысить цены, сократить налоги и восстановить стимулы. Но, как писал Бейтс, «если бы африканские правительства повысили цены на всю сельскохозяйственную продукцию, то в этом для них было бы мало политических выгод; выгоду от этого получили бы как их сторонники, так и противники». Вместо этого правительства сохраняли низкие цены и использовали только политические инструменты, которые применяли избирательным образом.
Предоставление выгод в виде проектов общественных работ, таких как государственные фермы, с другой стороны, имело политическое преимущество в том, что позволяло избирательно распределять выгоду.
То же верно и в отношении субсидий на удобрения, предоставляемых сторонникам и не предоставляемых оппонентам. Бейтс вспоминает беседу с одним испытывающим трудности фермером в 1978 году, когда он спросил, почему фермеры не пытаются организовать сопротивление политике правительства.
Он подошел к сейфу и предъявил пакет документов: лицензии на транспорт, разрешение на импорт запчастей, права на недвижимость и улучшения, а также устав корпорации, освобождающий его от изрядной доли налогов. «Если бы я попытался организовать противодействие политике правительства в отношении сельскохозяйственных цен, – сказал он, показывая эти документы, – то меня назвали бы врагом государства, и я бы потерял все это».
«Друзьям – всё, врагам – по закону» – это в духе Ганы.
Правительства, пришедшие к власти в Гане после обретения независимости, не действовали в социальном вакууме. Вспомним, как в главе 1 мы познакомились с понятием клетки норм на примере исследования Роберта Раттрея, предпринятого как раз в Гане. Когда страна стала независимой лет тридцать спустя, описанные им силы по-прежнему сохраняли свою силу. Философ Кваме Энтони Аппиа, проведший детство в 1960-х годах в Кумаси, вспоминает, как его отец говорил ему, что «никогда не следует интересоваться на публике родословной человека». «Тетушка» Аппиа была дочерью семейного раба. Одна из пословиц ашанти гласит: «Слишком много разговоров о происхождении, и город испорчен». Людей продолжала опутывать густая сеть норм, взаимных обязательств и остатков поддерживавших их институтов. Такая клетка норм в очень большой степени определила политику периода независимости, в частности способ организации государства при Нкруме. Сеть взаимных обязательств, родственных связей и племенных отношений привела к созданию в высшей степени невеберовского государства, в котором власть имущие склонялись к тому, чтобы использовать свое влияние и оказывать благодеяния тем, кто от них зависел, как об этом свидетельствует история строительства фабрики в Уэнчи. Точно так же и зависимым от них сторонникам приходилось помогать своим благодетелям и поддерживать их, например, на выборах. Клетка норм создала социальную среду, поддерживающую Бумажного Левиафана, блокирующую способность общества к коллективным действиям и одновременно препятствующую развитию способности государства. Чем сильнее Бумажный Левиафан эксплуатировал сеть взаимной зависимости и этнических связей, тем прочнее он утверждал клетку норм, созданную на их основе во многих африканских обществах.
Постколониальный мир
Бумажные Левиафаны не ограничены только Латинской Америкой и Африкой; они существуют во многих частях света. Некоторые из них, вроде тех, что мы обсуждали в этой главе, разделяют общую черту – они являются продуктом европейской колонизации. Это верно даже в отношении Либерии, которая была не столько колонией, сколько местом поселения освобожденных рабов бывшей европейской колонии, Соединенных Штатов Америки. Тот образ, каким европейские колониальные власти управляли и манипулировали институтами многих своих колоний, и создал условия для возникновения Бумажных Левиафанов.
Какие же особенности колонизации привели к созданию такого типа государства? Как мы видели в латиноамериканском контексте, особо важную роль здесь играют два фактора. Во-первых, колониальные власти устанавливали государственные институты, но без всяких средств контроля за ними со стороны общества (особенно если учесть, что колонизаторы не были заинтересованы в том, чтобы африканцы контролировали государство или его бюрократию). Во-вторых, они старались делать это по самому «экономному» варианту, учреждая «непрямое правление» и делегируя власть местным представителям, таким как африканские вожди племен, а это означало, что не возникало никакой меритократической бюрократии или системы правосудия. Вспомним, как в главе 2 мы говорили о том, что Лугард хотел управлять Нигерией не напрямую. Для этого ему пришлось учредить политическое образование, с которым он мог бы иметь дело, а на практике это означало создание похожих на государство структур. Но кто должен стать бюрократами, сборщиками налогов, судьями и законодателями такого квази-государства? Уж точно не британцы. В 1920 году во всей Нигерии насчитывалось всего лишь 265 британских чиновников. Кроме них оставались только местные вожди, а это означало, что к моменту обретения независимости не существовало никакого национального административного аппарата.
Отсутствие способности государства и недостаток общественных услуг наблюдались на протяжении всего колониального периода. Но в 1960 году, когда британцы покинули Нигерию, оставив самих нигерийцев управлять собой, положение только ухудшилось. Появилось ли у них государство? Да, внешне некий Левиафан, но Бумажный по своей способности разрешать конфликты, взимать налоги, предоставлять общественные услуги и даже поддерживать основы общественного порядка. Затем в действие вступили политические стимулы, которые мы наблюдали в Аргентине, Колумбии, Либерии и Гане.
К наследию бессистемно навязанных государственных институтов и непрямого правления прибавился третий фактор, еще более ослабляющий государство и общество, – случайный характер постколониальных стран. Одна из причин, сделавших государство столь привлекательным политическим инструментом для Нкрумы, заключалась в том, что Гана не была цельной нацией. У нее не было национального языка, не было общей истории, не было общей религии или идентичности, и не существовало никакого легитимного социального договора. Вместо этого англичане создали страну в конце XIX века из ряда разрозненных африканских политических образований с очень разным уровнем централизации и с разными традициями. Фактически на территории Ганы в доколониальный период наблюдалось самое большое политическое разнообразие, от в высшей степени централизованного государства Ашанти на юге до полностью безгосударственных обществ вроде талленси на севере. Такая разнородность препятствовала социальной мобилизации, и именно благодаря этому лидеры вроде Нкрумы так охотно пользовались государством и законом по своему усмотрению в целях сохранения власти. Бумажные Левиафаны формировались на территориях, оставленных колониальными империями, что привело к созданию слабых государств и слабых обществ в ситуации, когда каждая сторона способствовала слабости другой.
Последний фактор, завершивший формирование Бумажного Левиафана, – международная система государств. Послевоенный мир был построен на концепции независимых государств, следующих международным правилам, сотрудничающих в международных организациях и уважающих границы друг друга. Концепция сработала (отчасти потому, что ее навязал Запад). Примечательно, что, хотя африканские государства и были сформированы по лоскутному принципу из разного типа обществ и множества образований без природных границ и без национального единства, они в целом не воевали между собой за последние шестьдесят лет (хотя для этого континента крайне характерны гражданские войны, часто преодолевающие национальные границы; самый примечательный из случаев – Великая африканская война в восточной части Демократической Республики Конго). Такая система зацементировала Бумажных Левиафанов, придав легитимность этим государствам, даже если они полностью провалили «утиный тест». Как только вам начинают устраивать дипломатические приемы, и как только вы получаете возможность присваивать внутренние ресурсы, уже неважно, насколько в действительности пуста ваша власть.
Все эти факторы мы можем свести вместе с помощью схемы, которую представили в главе 2, и которую воспроизводим здесь на схеме 4. Согласно нашим рассуждениям, Бумажные Левиафаны располагаются ближе к нижнему левому углу этой схемы, со стороны Деспотического Левиафана – слабое общество и слабое, но все же деспотичное государство. Этим в какой-то степени и объясняется страх перед эффектом мобилизации – увеличение силы общества может перевести Бумажного Левиафана в сферу Отсутствующего Левиафана или даже затолкнуть его в коридор с неблагоприятными последствиями для элиты, которые уже не смогут контролировать политику по своему усмотрению. В этом контексте также полезно сравнить Бумажного Левиафана с индийским государством и противопоставить их друг другу. В главе 8 мы видели, что индийское государство тоже дезорганизовано и слабо, и что такое состояние поддерживается фрагментированной природой общества, как и в Бумажном Левиафане. Но есть и заметные отличия. В Индии такая ситуация образовалась в результате истории взаимоотношений каст и созданной ими клетки норм, а не историей колониального правления. Это также подразумевает, что слабость государства поддержив