под лунным светом ходят по краю пропасти и их нельзя будить, иначе они упадут. Луна их и соблазняет и успокаивает. Она же дает им вкрадчивую плавность движений. Гоголь.
25.4.1979, 14.5.1979 (Vollmond,
1–й после пасхи)
На Троицу демонстративно с тремя веточками березы по охладевшим деревням, где в который раз красят–зализывают фасады, с мрачным счастьем возятся у машин, отчаянно топчут ко всему привыкшими ногами память о празднике. Говорить «не согрешишь не покаешься, не покаешься не спасешься» и на этом основании снисходительно смотреть на грех — тут, может быть, корень зла. За всем таким поведением стоит непонимание уже проникшего в нас греха прародителей. Вот естественный, так сказать, грех, в котором и каяться, а какой смысл каяться в том, что сначала сам себе разрешил? Согрешив еще раз на том же месте, народ или человек показывает уже не грешность, а недоброкачественность природы. Если Россия отстроит церкви, а потом снова расхолодеет к ним, это будет уже смерть.
10.6.1979
Вопрос о разделении между истиной и ересью в наше время расколов. Зло не в ложных верах, а в ложном человеке. Мы должны помнить что наша основа символическая. Не дела символичны, не наше тело, общество, Церковь, вера, Бог, а я, который, как ни странно, распоряжаюсь своим телом и своими действиями. Я могу вносить изменения в самые жизненные, самые укорененные свои взгляды, доводить себя до душевной болезни, тело до гибели, судить и рядить, но ведь сам этот я пустая тень, ничтожество, вот уж действительно только символ божественного Я. Которое и Мы и Оно.
Я всем распоряжаюсь, а ведь я же и совершенно пуст сам по себе. Я единственное из созданий, в котором противовес всему сочетается с полным отсутствием собственного веса. Я только возможность, и которая сама себя не может превратить в действительность, а единственно что способна делать — это тянуться к Тому, Кто может. Живем Его веяниями. Он приходит и оправдывает наши дела, иначе они или не наши — «гуны вращаются в гунах» — или так же пусты как мы сами. Так и ходим по краю: отдаться неведомо кому обидно, быть самими собой не можем своими силами.
Поэтому наши дела только символ. Не причастие символично, а причащающийся.
12.6.1979 (с А. В. А.)
Интеллигенты любят заниматься сеансами бессмысленного говорения, большей частью о судьбах России. По обобщению и нигилистическому сгруживанию многих вещей в кучи эти речи аналог матерщины, столь же глобального и бессмысленного занятия толпы. Зашифрованное похеривание всего, в отличие от откровенного. Unheil. Мрак. Жуть.
Июнь 1979
Казнимый сам идет обычно к палачу. Влечет и любопытство, и блеск топора, и новизна ощущений.
Июнь 1979
Ты ищешь Имя, и чтобы не смешать с грязью, выносишь его за черту (которую сам провел) в высокое, богословское Но все зависит не от твоего выбора лексики, а от принятого вокруг тебя и тобою соблюдения черты. Ты можешь хоть и ничего не делать и никакой лексикой не пользоваться, лишь бы черта соблюдалась. Наоборот, когда черта (граница) разрушается, оказывается, что ты же всё и выдал. Высокое подрывается нигилизмом. А как многое туда было вынесено. И вот теперь мы ни с чем.
Отсюда по существу идет наше здравое недоверие к «познанию Бога». А зачем, говорим мы. Не достаточно ли жить с Богом. Дело в том что само слово познание изменилось. Scire значило замечать, не упускать из виду, сделать частицей сознания, держать в поле зрения, т. е. жить с Богом рядом. То, что мы называем схоластической наукой, было искусством (artes) введения Бога в повседневный человеческий опыт.
Теперь человеческое дело — готовить условия, при которых можно видеть Бога. Не надо далеко ходить: прямо перед тобой движение, жизнь, духовные веяния, они настоящие, их можно видеть, осязать, они правда, о которой, из которой и для которой. Скажем луна. И луна, и твои летучие мысли, кроме того, соединяют тебя со всеми временами и местами, потому что и там была луна и шелест мыслей, только твое разнообразие еще представь умноженным.
Свое, личное: изобретение, фантазия. Чужое: мораль, закон. Божье: спасение от морали и фантазии в соединяющей их ткани.
28.4.1979, июнь–август 1979
Мы невольно ожидаем от философского положения, что наконец остановимся на нем как на открытии, разрешении наших волнений. А философу то его положение нужно наоборот чтобы выйти из каменного состояния, тронуть мир с места, но только как бы в обратную сторону, к его простому началу, и без сильных средств, гомеопатически.
Июнь–август 1979
Проведенная мною на бумаге черта в отличие от меня, который скоро умру, останется навеки. Но вот беда: я, который умру, единственный и характерный, а черта нет: она ничуть не единственна, наоборот, рядом с ней миллионы других.
28.8.1979
Ты ничего не видишь, когда стараешься разглядеть: твое старание во–первых выдает твое невидение, а потом становится попыткой его замаскировать. Поэтому бесполезно стараться увидеть. Достаточно просто видеть.
Дети: fresh start (Берестов). Они ближе к истокам, но как раз меньше всех способны смотреть на них. Кажется, человек только отшатнувшись от увиденной смерти начинает смотреть назад. В этом есть малодушие и падение. А в том, чтобы смотреть только в смерть, наглость и фатализм.
3.11.1978
Над нами взяли верх те, кто пошел напролом, не побоявшись смерти. В нашей податливости есть мазохизм, а в их напоре садизм. С другой стороны, они поступили мазохистски, навешивая на себя садистскую в конечном счете толпу. Тут порочный круг и на этом пути ничего не объяснишь. Бывают и бескровные несамоубийственные власти. Всегда остается: дутое самозванство власти, замещение ею интимного авторитета, невидимая как в кукольном театре связь между властью и теми божками, которых каждый для себя пригревает.
3.11.1978
Страсть страсти познавательная: разузнать, обязательно допытаться, что стоит за этим клубком, за этой сшибкой чувств. За ней стоит всегда только обращение к нашему духу и разуму: распутай и примири «жестокую к себе природу» (Р.), но нам кажется что там внутри секрет. Лучше для чистоты заранее считать, что в самих по себе вещах ничего особенного нет.
3.11.1978
Я бы назвал так называемую память совсем другим словом, это просто сор, оставленный вещами, вмятины, ссадины и обертки от них. Просто оборотный мир. Есть другая память, о которой мы мало что знаем. «Между помнить и вспомнить…»
Сентябрь 1978
Брак не выбор. Как выбор он был бы под постоянной угрозой пересмотра. Если он выбор, то такого рода, какой делает человек идя в монастырь: выбор, раз и навсегда исключающий все не выбранное. Брак с монашеством имеет гораздо больше общего чем с вольной связью; я хочу сказать, что от холостого одиночества до брака расстояние больше чем от брака до монашества.
9.8.1975
Вампилов. Первая искорка света всегда трагичнее: она сразу обнаруживает гору темной массы, как в пещере, и все отшатываются: не надо! пусть жизнь продолжается, т. е. по сути дела: дайте еще немного поспать. Когда искусство снова превратится в сладкий вещий сон, его простят. Лишь бы поддерживался этот институт: спящее человечество. Кто же тогда и как проснется? Все‑таки нельзя будить криком и расталкиванием, получим кислоту и горечь, в конечном счете новый сон, но теперь уже во всю трудящегося, путешествующего человечества. Лучше так: тихий голос, неведомо чей, начисто забываемый при пробуждении: Девадатта, вставай.
[≈ конец 1978]
Систола и диастола. Смерть человека, смерть цивилизации, смерть Земли, смерть вселенной; до этого — рождение человека, рождение цивилизации, рождение Земли, рождение вселенной; все проходит через семя, «почти ничто», и растет до тела, и во всем постоянно творит Бог.
[?]
Сон и смерть совсем рядом, в них тянет. И фоном, декорацией, а не сценой и средой они становятся только в меру отталкивания от них.
26.11.1982
Брошеный и никому не нужный («сидит под лавкою щенок»). Нищие. Перманентное состояние последнего кеносиса. Собраться? Но их никто никогда не соберет, а кроме того, тогда они станут толпой нищих, что может быть хуже. Действовать? Смешно. Думать? Глупо. Помнить? Может быть, немного. В России (в мире) никто не думает, не мыслит и даже не помнит ничего. Нищий бредет. Холодный стынет. Пушкин нищий и неприкаянный. Есенин, Блок, Ахматова, Цветаева, Саша Соколов. Кем дано слово нищему? А ведь оно ему дано, как‑то чудом, и эта чудесность слова из ничего — оправдание нищему.
15.12.1982
Надо еще считаться и с тем что народ отвык от инициативы. Занемели многие мышцы, согнулась спина, распрямить еще можно ли. Свободолюбие молодых, особенно «творцов», это отталкивание, отвержение, за которым стоит та же закоснелость в квадрате: дайте мне условия, устройтесь так правильно, чтобы на меня, в мой уголок текли теплые волны общественной ласки и народных запросов к моей уникальной способности, я тогда расцвету. Если смотреть реалистически, со стороны, то перемены многие возможны, но не смена сумерек гавайским светом. Зато, правда, и то единственное, что есть — литература — коренится тем более прочно. Береги то что есть.
8.11.1983
Ночью тоже воспоминания, только в них не удается отличить действительно бывшее от фантастического. Думаю, это из‑за пристрастия к фантастическому, которое увлекает даже когда оно страшно. Ночь как бы дает не право увлекаться. Днем я подчиняю свои действия, слова и мысли единой стратегии, которая неким образом приемлема и для меня и для всех. В самом деле, моя стратегия в общем и целом согласна с позитивной, строительной стратегией государства. Получается так, что я и многие люди одинаково знаем, что такое хорошо, правильно, и действуем соответственно.
Когда во сне, или на кромке вдруг надвинувшегося сна, или наяву в плохой компании вдруг проступает наружу воля, не признающая ничего из этого упорядочивающего, благообразного и благообразящего кодекса, начинается кошмар. Пираты бродят по пространству социума и моего сознания, от слова πῦρ, от их зверского обращения с людьми. Абсолютно жестокая и абсолютно злая воля. Она страшна своей неостановимостью. Перед ней чувствуешь только цепенящий, обреченный ужас.