Естественно, держать в мирной жизни в пять раз больше реанимационных коек, чем их нужно, на случай, а вдруг пандемия, никто не будет.
В самых пострадавших странах коллапс был именно с реанимационными койками, с кислородом, с аппаратами ИВЛ.
Я человек весьма либеральных взглядов, но вот эти передергивания, что все беды из-за оптимизации, я абсолютно не приветствую.
Все лечат одну болезнь.
За время пандемии я уже успел поменять место работы. Когда мы открылись, я был прикомандирован в приемное отделение — на тот момент довольно сложный участок работы: одновременное массовое поступление пациентов по скорой помощи, из которых выстраивались те самые очереди. Обязанности: быстрая оценка тяжести; отсев тех, кто приехал не по профилю; маршрутизация пациентов; для некоторых какая-то незамысловатая первая помощь. Две недели я там работал.
Потом, когда снизился поток пациентов, и необходимость большого количества сортировочных бригад в приемном отпала и стали заболевать сотрудники в обычных отделениях, я перешел в обычное отделение стационара.
Но независимо от этого все начинается одинаково — со знаменитого СИЗ — аббревиатура, ставшая известной на всю страну. Средства индивидуальной защиты. Ты переодеваешься в «зеленой зоне», надеваешь этот костюм и идешь в «красную зону».
А там происходит почти то же, что и в мирное время: палаты, больные, обходы, назначения, оценка тяжести, назначение дополнительных исследований, получение анализов, интерпретация анализов, коррекция назначений. Регламенты работы те же самые. То же ведение историй болезни.
Только если раньше в ЛОР-отделении лечили гайморит, в травматологии лечили остеоартрит, в кардиологии — нарушение ритма, то сейчас все лечат одну-единственную болезнь, которая называется COVID-19.
Мы университетская клиника, обычно в мирной жизни у нас поступлений по скорой помощи нет. А сейчас в течение суток могут привезти пациентов, ты их принимаешь. Такая «скоропомощная» работа городской больницы происходит только по инфекционному профилю.
Первичный анализ вновь поступивших довольно незамысловат. Достаточно короткий сбор анамнеза, так как анамнез для данной инфекционной болезни типичен: заболел пять дней назад, температура повысилась, лечился тем-то, безрезультатно. Все просто.
И есть несколько показателей, на которые мы ориентируемся для оценки тяжести состояния пациента. Во-первых, это сатурация — насыщение крови кислородом, которая оценивается при помощи пульсоксиметра. И первое, что я делаю одновременно со «здравствуйте», — цепляю новоприбывшему на палец пульсоксиметр. Через несколько секунд я получаю один из важнейших показателей состояния пациента. Если сатурация низкая, значит, как минимум я должен этого пациента как можно быстрее разместить в палату, где есть кислород. Если сатурация высокая, то можно выдохнуть и перейти к следующим замерам: температура, частота пульса, частота дыхания, давление, изменения на кардиограмме, сопутствующие заболевания, изменения на КТ. Всем больным обязательно делают компьютерную томографию, и мы оцениваем тяжесть поражения легких по КТ.
Кстати, в некоторых странах в основном делают рентген. А Москва живет богато. Нас даже упрекали, что в Москве очень много томографов. В Москве договорились всем делать КТ. Думаю, это правильно и хорошо. Компьютерная томография делается очень быстро, буквально две минуты — у нас высокоскоростные томографы. И ты получаешь картиночку как в атласе, с очень высоким разрешением и настолько характерную, что даже студент через несколько дней работы обучается ее безошибочно читать».
По собственному желанию
«Да, студентов много. Это наша палочка-выручалочка. Они на разных должностях: работают и медсестрами, и санитарами. На них очень многое держится. Мы им очень благодарны. И все они с первого дня исключительно добровольцы.
Выбор был и у меня, да еще какой — я же работаю на кафедре, студентов учу. Мог бы вообще дома сидеть, преподавать по Zoom.
Я все-таки врач. Как я могу оставить людей, с которыми двадцать лет проработал бок о бок, и сказать: «Нет, ребят, вы работайте, а я буду со студентами заниматься»?
В плане обеспечения у нас все организовано на высшем уровне. Все-таки крупная клиника 1 медуниверситета. И на открытие было много всего закуплено. Надо отдать должное руководству. И, конечно, спасибо фондам. Очень много подключалось благотворительных организаций. Привозили и привозят до сих пор средства защиты. Мы обеспечены на 100 % и одноразовыми костюмами, и питанием. Кстати, очень вкусная еда. Круглосуточно. У нас шведский стол, все совершенно бесплатно».
Бейджик надежды
«Вообще, сейчас ситуация немножко легче стала. А в первые дни было тяжело. Довольно жесткий график: 12 часов — работа, 24 часа — отдых. Трудно, за сутки не успеваешь восстановиться. Плюс работа в этих костюмах. Респираторы, душно, все потеет, резинки давят, нос отваливается. И с непривычки было тоже очень тяжело.
Но человек ко всему привыкает. Сейчас я на ночном дежурстве могу даже поспать в респираторе. Появляется куча всяких лайф хаков, как сделать, чтобы тут не давило, там не терло. За месяц я приспособился, что где надо пластырем подклеивать, как надевать, как выравнивать, что куда подкладывать.
Чтобы нас, одетых в полный комплект СИЗ, узнавали, пишем фломастером имена на костюмах. Или носим бейджики. Я ношу бейджик с фотографией. Это даже больше не для коллег, а для пациентов, чтобы они видели, как выглядит без маски человек, которому они доверили свои жизни. Это помогает им психологически во время общения со мной.
Кстати сказать, из моих пациентов никто не умер. Но смертность выше, чем обычно. И это не тайна — наше руководство разместило эти цифры на сайте.
И да, были пациенты, которых я помню по приемному отделению, я их принимал. А потом дня через два-три узнавал, что их уже нет. Естественно, вспоминаешь.
Конечно, болезнь коварная, и пока никто не знает, будут ли какие-то отдаленные последствия. Но я не думаю, что все, кто переболел этой коронавирусной пневмонией, обязательно будут до скончания века задыхаться и станут пациентами пульмонологов. Скорее всего, нет.
Сейчас есть острое желание отправиться в отпуск. Хочу, чтобы все это уже закончилось, и до конца лета все-таки отдохнуть. А в сентябре вернуться и как ни в чем не бывало начать заниматься со студентами, читать лекции, лечить больных. Вернуться из отпуска и вернуться к мирной жизни. Надеюсь, так оно и будет».
Добро пожаловать на фронт
Галина, врач больницы.
«Когда пришел коронавирус… Наверное, самое страшное было не то, что все вдруг осознали, что все плохо. А то, что никто не знал, что делать дальше. И мы — врачи — знали, что вся ответственность лежит на нас. Поверьте, это не громкие слова. Это всего лишь особенности профессии. Образно говоря, пришла война, война с невидимым и неизвестным врагом. И мы были на передовой фронта».
Делай что хочешь, но спаси
«Многие диванные эксперты каждый день строчили посты в Facebook на тему того, какая же плохая власть, как она нам всем плохо помогает. Лежа на диване, наверное, только и остается, что политической демагогией заниматься. Тем же, кто реально закрывал собой амбразуру, было не до этого пустословия. Простите за пафос, но все именно так.
Вот у тебя за час двадцать новых пациентов. У них коронавирус — заболевание, которое пока неподвластно ни врачам, ни ученым, так как никто не может объяснить, почему один умрет, а другой вылечится при одинаковом лечении. И вот у тебя на руках двадцать пациентов. Делай, что хочешь, но спаси. Это как бой с тенью — ты ее догоняешь, а она еще дальше. Может быть, я несколько перегибаю палку, но именно такие эмоции и ощущения были в первые дни пандемии.
К нам поступали очень тяжелые пациенты. Намного тяжелее тех, что привозили до пандемии. Умирали ли люди? Да. В больнице такое случается. Это тоже часть профессии.
Медицина — вообще не очень романтическое занятие. Нет понятия «полутруп» — есть только «спас» или «не спас».
Людей привозили отовсюду — кого из дома, кого из других стационаров. В реанимации лежит 100–200–300 человек, все на аппарате ИВЛ. Реанимация — это поле для игры в морской бой, а человек в ней — это кораблик. Ты ходишь и думаешь, какую клеточку назовет один из невидимых игроков в следующий раз? Жутко.
Помню, была пациентка, говорит: «Так все ничего, но одышка мучает». По рентгену у нее пневмония, сатурация, то есть насыщение крови кислородом, в пределах нормы. Одним словом, показаний к подключению на вентиляцию нет — просто кислородная маска. И вдруг буквально за минуту на глазах все показатели резко меняются в худшую сторону! Самое страшное, что сама пациентка-то ничего плохого не чувствует и жалуется только на небольшую одышку.
Сейчас все врачи — вирусологи. Неважно, кем ты был до, закончил медицинский — доб ро пожаловать на фронт борьбы с COVID-19. Вот тебе километровая инструкция — и в бой!
Еще раз оговорюсь: возможно, я выражаюсь слишком пафосно и высокопарно, но на самом деле нет. Я выражаюсь максимально точно. Эта точность — за нее заплачена дорогая цена. Когда у тебя за день десять спасенных жизней, начинаешь понимать значение слова «ответственность». Поработав во время коронавируса, невольно начинаешь людей мерить по критерию «с ним бы в разведку не пошел».
А ведь мы все разные, у всех свои психологические особенности, у всех свой предел. И когда кто не выдержит — знать не дано. Это тоже очень сильно пугает. Думаю, все мы изменились за эти месяцы. Как и в какую сторону — пока рано судить».
Честные и простые лица
«Мы же все с вами жили, так скажем, в мирное время. Могли люди еще в начале марта представить, что два месяца просидят на само изоляции? Что все будет закрыто, машины утром не уедут со своих парковок в пробку, дороги б