Он говорит: «Я не могу дышать, я не буду дышать, я не хочу дышать. Мне тяжело».
Конечно, есть психологи, есть психиатры штатные в больнице, есть волонтеры-психологи, все работают, но не всегда возможно справиться.
И в прессе, кстати, заметьте: вообще никакого внимания именно психологическому аспекту не уделяется. Наоборот, идет градус нагнетания вот этого всего, вместо того, чтобы разгрузить.
Очевидно, СМИ и кто ими управляет думают, что если не нагнетать, то люди не воспринимают историю всерьез как очень опасную и пойдут на шашлыки сразу. Но одно дело — люди не хотят соблюдать правила, другое — использовать такие экстремальные методы воздействия».
Катя Еремина. «Когда мы приходим к врачу в кабинет, обычно к терапевту, у него висит плакат «Рекомендованные профилактические меры здорового образа жизни». Стоит ли говорить, как часто люди к ним прислушиваются, к этим рекомендованным профилактическим мерам? Наверное, это общая история ответственности за свое здоровье, не когда уже что-то случилось, а заранее, профилактическая забота — это опять же помощь тем же самым медикам. Не дожидаться, когда что-то клюнет где-то, и пытаться быстро схватить, а заботиться самим о своем здоровье».
Анастасия. «Вы говорили про реанимацию. Люди видят, что происходит вокруг, и у них начинается паника. У меня несколько пациентов, которые лежали в терапии, дышали увлажненным кислородом и не хотели лечиться, то есть мы уговариваем лежать на животе или на боку, не лежать на спине, они отказывались. Вся терапия шла впустую, то есть мы поднимали кислород, но состояние ухудшалось, потому что пациент не хотел выздоравливать. Мы отправляли пациентов в реанимацию, но их там не подключали к ИВЛ, они были не настолько тяжелые, видели, что происходит вокруг, и возвращались к нам через три дня в отделение терапевтическое совсем другими людьми.
Они посмотрели, что может быть, увидели это и вернулись обратно. Может, состояние сохранялось стабильно тяжелым, но у них было желание лечиться, желание слушать рекомендации врачей и от этого лечение шло в плюс, и они выздоравливали.
Коронавирус — это не тот случай, когда все зависит от врача, он прекрасный хирург и он оперирует. Нет. В коронавирусе не все зависит от врача. Настя правильно сказала, что мы просто можем наблюдать, мы можем назначить пациенту противовирусную терапию, антибиотики, но он может ухудшаться, и мы, к сожалению, не всегда понимаем, почему это происходит. Все, что мы можем, — наблюдать, перевести его в реанимацию, в реанимации лечение, по сути, не поменяется, там те же антибиотики, те же противовирусные аппараты и врачи также просто наблюдают».
«Не все в силах врача, это не тот случай».
Виктория. «По поводу того, что пациенты сами чувствуют свое состояние, они не могут его адекватно оценивать, у них нет критики, критического мышления в этот момент и оценки своего состояния. Достаточно тяжело плюс паника, которую раздули, и когда, мне кажется, человек узнаёт, что у него коронавирусная инфекция, это достаточно сильно подавляет сейчас большинство. У нас был пациент в терапии, он был стабильный, он был не тяжелый, у него была не очень высокая температура, и я тоже утром прихожу ставить капельницу, а он на меня смотрит и говорит: «Я умру?» А что мне ему ответить? «Нет, вы что, зачем меня пугаете и себя? Не задавайте такие вопросы».»
Виктория. «Мне кажется, что частое употреб ление, извините, может быть, я не права — выражения «смертельно опасно»… Да, перебор негатива. Я видела в поликлинике женщину, которая шла к главному врачу, такое ощущение, что ей сказали, что у нее онкология. И причем это не врач сказал, это ее ощущение, ощущение, на чем-то основанное. А у человека реально все — у нее ноги ватные, идет мимо меня, и я слышу этот крик, эту речь, такое впечатление, что ей сообщили: вы завтра умрете. Поэтому я прекрасно понимаю медиков, которые вынуждены с этим сталкиваться. И вообще я хотела бы сказать, что отчасти уровень поликлиник, если честно, пусть это не войдет в книжку, но уровень поликлиник создает вам определенные проблемы. Поликлиники не понимают, что им делать вообще».
Анастасия. «Это не наши задачи, они создают проблемы не нам, мы всего лишь волонтеры, которые пришли помочь. Они создают проблемы людям, которые уже непосредственно с больными общаются и уже их лечат. Да, сейчас такая ситуация, мы на нее повлиять не можем, можем только помочь, это наша задача.
К сожалению, пациент, о котором я рассказывала, — его перевели в реанимацию через два дня, я к нему приходила, он был стабильный и еще через два дня он умер. Но этот вопрос в шесть часов утра: «Я умру?» Нет, ты никогда ему не скажешь, даже если ты знаешь. Ты видишь его анализы, ты видишь его показатели, даже если ты знаешь, что ему остались сутки, ты никогда в жизни ему об этом не скажешь. Я тогда растерялась и очень винила себя за то, что я не смогла его нормально приободрить, сказать: «Да что вы, нет».
Я просто сказала: «Нет» — и все, и больше я ему никогда ничего не сказала и не смогу сказать.
Виктория. «Наверное, люди любят себя жалеть, это легче, чем найти силы что-то сделать, это общенациональное. Просто у нас есть мероприятие ежегодное, когда очень тяжело, я его вспоминаю, туда приходят инвалиды, но на них смотришь, общаешься и нет ощущения, что они инвалиды. То есть ты уже заранее пытаешься их пожалеть, а они тебе не позволяют. Ты думаешь — он по факту чем-то ограничен, но он делает намного больше, чем ты и чем обычный здоровый человек. И когда очень плохо, ты говоришь: нет, мы справимся, все хорошо. Нужно, наверное, себя не жалеть. И от пациента тоже многое зависит, если пациент условно: а, коронавирус, пора заказывать место на кладбище — да, он не выкарабкается, в любой другой болезни будет абсолютно так же. Просто коронавирус — это та же болезнь, как и другие, только заставляющая людей немножко подумать».
Анастасия. «Мне очень понравилось выражение, которое услышала в самом начале, два месяца назад, не помню от кого, что вся эта ситуация — это лакмусовая бумажка, и настолько она показывает, раскрывает людей.
Она раскрывает медперсонал — очень отрадно, что люди вспомнили о том, что есть медики и о том, что они делают. Люди вспомнили, что нужно мыть руки, что все зависит не только от медиков, от первичного звена, о том, что нужно заботиться о ближнем, бабушках и дедушках не только в период коронавируса, носить продукты питания и лекарственные средства, наверное, каждый раз заботиться. Это очень мило.
На днях звонила женщина, у нее бабушка лежит в больнице, мы — «Волонтеры-медики» — не помогаем, потому что нет потребности, врачи справляются, она говорит: «У моей бабушки телефон разрядился, просто помогите, условно, ей зарядку достать, чтобы мы поговорили». Просто элементарные действия».
Виктория. «Должно поменяться, должно что-то измениться в сознании, оно не может остаться прежним после такой ситуации ни у кого. Иначе это все было зря, все старания. Должно что-то поменяться у людей в головах. Я не говорю уже про систему здравоохранения.
У меня уже давно сложилось ощущение, что есть медицина и в ней есть два субъекта: одни — это чиновники, а другие — это медики, те, кто работает на передовой, и интересы у них абсолютно разные.
Чиновники заинтересованы в продвижении себя… В оптимизации еще, в экономии денег… Карьерный, в общем, больше интерес, а медики — за людей.
Я всегда говорю: если тебе что-то не нравится, начни с себя. Кого-то винить, здравоохранение, что они что-то не так придумали… Делай свою работу качественно и вокруг тебя будет все хорошо — это раз. А два — всегда в такой позиции мы одна команда. Например, мои координаторы знают, что мне очень важна обратная связь. Если вы знаете, что можно как-то оптимизировать нашу общую с вами работу, вы об этом говорите, мы оптимизируем, делаем ее лучше. Ты человек команды и, значит, в своей команде ты должен сделать идеально; если у тебя в команде будет идеально, ты молодец.
А сидеть и говорить, что плохо и я ничего делать не буду, — никто не будет делать.
Просто ругаться? Я всегда говорю: а ты пальцем о палец ударил? Такое выражение очень грубое, но тем не менее. Ругаться, сидеть на диване, смотреть телевизор, говорить, какие все плохие, какое плохое у нас управление — выйди, сделай, что ты можешь, бабушке своей помоги, позвони просто маме, папе и спроси, как дела у них. Начинайте с себя.
Волонтеры — это люди с очень активной жизненной позицией, они начинают с себя и приобщают людей рядом стоящих, и так потихонечку меняется мир с одной маленькой шестеренки. Начни с себя и потихоньку привлеки другого, друзей и так далее, и все поменяется в лучшую сторону. Если ничего не делать и говорить, что кто-то плохой и все плохо, тогда не говорите.
Если бы не было той системы, которая есть сейчас, которая была до того, как начался коронавирус, есть возможность, что то, что мы сейчас имеем в плане волонтерства и так далее, — его бы не было. Я хотела сказать фразу, что прозвучала у нас в штабе как-то, мы просто сидели и сказали: тот мир, с которого мы вошли в коронавирус, мы в этот мир никогда не вернемся, то есть после коронавируса будет абсолютно другой мир, абсолютно другое восприятие, возможно, будет другая система».
Анастасия. «Хочется верить, что действительно к врачам, к медперсоналу будут относиться по-другому. Я просто помню, на втором курсе я ходила в больницу, помогала врачам, это была личная инициатива, я захожу в палату, и пациент без обиды, просто так принято уже говорить: «Вы мою палату обслуживаете?» Я стояла так в дверном косяке и не знала, куда мне идти — то ли назад, то ли вперед, потому что слово «обслуживаете»… я вроде не обслуживающий персонал, я врач, который лечит.
И такое отношение товарно-денежное сложилось к персоналу. Хочется верить, что коронавирус поменяет, потому что врач… всегда, когда я вижу историю, что мама-папа говорят идти во врачи — не надо, это должно быть личное желание, потому что медицина — это то, чем ты горишь, и если тебе это не нравится — не нужно идти.