— Разве это не обычно? — задал свой очередной вопрос Покойник.
— Что? — не понял я.
— То, что произошло. Разве классики не уничтожали своих произведений? Не сжигали их?
— Но на это всегда были причины, — возразил я. — Их не признавали, не понимали… А мы Принца всегда понимаем. Но ничего… Заседание кружка продолжается!
Миронова подняла руку и сказала:
— Можно мне?
— Конечно. Чем ты нас порадуешь, Миронова? Зарисовкой?
Названия её зарисовок всегда начинались со слов «мой», «моя» или «моё»: «Мой день», «Моё утро», «Моя сестра», «Моя комната»… Эта зарисовка называлась «Моё воскресенье».
— «Обычно по воскресеньям я встаю в 9 часов 30 минут по местному времени, чтобы в 10 часов послушать „Пионерскую зорьку“. Но в эго воскресенье будильник зазвонил, как в обычные дни, то есть ровно в 7 часов 10 минут. Умылась я быстро, как никогда: в ванной комнате было пусто, все ещё спали, никто не спешил на работу. В 7 часов 30 минут по местному времени я съела один бутерброд с колбасой и яичницу…»
«Её последний завтрак!» — подумал я.
Миронова продолжала:
— «В 8 часов 30 минут я была в школьной канцелярии. Там собрались все члены литературного кружка, чтобы ехать на старую дачу, где творил писатель, имя которого раньше носил наш кружок. Глеб Бородаев, внук писателя по папиной линии, сообщил нам, что наш классный руководитель Нинель Фёдоровна заболела. Накануне, то есть в субботу, она переезжала в новый дом и простудилась…»
— Перечитай последнюю фразу! — крикнул я громко, потому что судьбе было угодно, чтоб в эту минуту меня озарила одна догадка.
Миронова перечитала.
— Что такое? — Покойник схватил меня за руку.
— Погоди, погоди! Кажется, я начинаю…
— Что?! — с надеждой спросил Принц Датский.
— Дайте время. Кажется, я уцепился за кончик верёвочки… Теперь надо не упустить её!
— Разве трудно тебе объяснить? — заныл Покойник.
— А разве трудно тебе подождать? — Подражая ему, я ответил вопросом на вопрос. — Читай, Миронова. Читай дальше!..
Она аккуратно сообщила нам всем о том, как мы сели на электричку, как сошли с неё, как добрались до дачи, как познакомились с Племянником и как «в одиннадцать часов сорок минут по местному времени за нами захлопнулась дверь…»
— Много конкретных, тебе одной известных деталей! — похвалил я Миронову.
Я был благодарен ей за её удивительное спокойствие (команды волноваться не было, она и не волновалась!). А главное, за ту фразу, которая натолкнула меня… Но не буду забегать вперёд. Хотя мне очень хочется забежать.
— Заседание кружка продолжается! — объявил я.
— Разве не лучше нам помолчать? — спросил Покойник. — Я чувствую, что твоя мысль заработала. Мы помолчим, чтоб не мешать…
— В самом деле, Алик! Так, наверное, будет лучше! — сказала Наташа.
Значит, она продолжала надеяться на меня! Я снова похолодел, но уже от радости. «Теперь я должен уцепиться за тот кончик верёвочки, который, кажется, у меня в руках!» — так я решил.
— О, не бойся вспугнуть мою мысль! Все эти детали, воспоминания питают её и укрепляют… Пусть теперь Глеб расскажет нам какие-нибудь случаи из жизни своего дедушки. Как это бывало раньше…
— Вот здесь, значит, дедушка… «Тайну старой дачи»… — растерянно начал Глеб. Он снова не дотягивал фразы. — В этом подвале… Там вот, на крышке стола…
Он отделил круглую крышку от ножек садового столика, переплетённых соломой.
На обратной стороне, внутри чёрной рамки, было что-то написано. Глеб прочитал:
— «Здесь, в течение одного года, трёх месяцев и семи дней, была написана повесть „Тайна старой дачи“».
— Мемориальная крышка, — сказал Покойник.
— Так, так, так… — произнёс я задумчиво. Все сразу притихли.
Наташа Кулагина, которая стояла сзади, смотрела на меня с надеждой. Я чувствовал её взгляд затылком и сердцем. Он обжигал меня!
— Значит, дедушка здесь, в подвале, входил в настроение? — спросил я Глеба. — Не торопись, сначала подумай…
— Да… входил.
— Он нагонял на себя страх, как сообщил нам племянник Григорий? Подумай хорошенько, не торопись.
— Да… нагонял.
— Оставайтесь на своих местах! — скомандовал я.
И храбро бросился в темноту.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ, в которой я наконец… впрочем, сами поймёте
Я крепко обнял скелет. И потащил его сквозь густую, непроглядную тьму к слабому, неверному свету лампочки.
Идти было недалеко. Но ведь длинный путь может показаться коротким и лёгким, а короткий, наоборот, длинным и тяжким. Всё зависит от того, какая у тебя ноша. Если нет ничего, кроме весёлых, радостных мыслей, тогда легко, а если в руках скелет…
О, сколько неожиданных и глубоких мыслей посетило меня в тот день! Некоторые из них, я думаю, были даже достойны того, чтобы попасть в тетрадку Наташи Кулагиной. «Может, когда-нибудь её общая тетрадка станет действительно общей (её и моею!), — мечтал я. — И мы будем поочерёдно записывать в неё свои глубокие мысли. А потом будем читать… Не вслух, а каждый отдельно, про себя. И всё будем знать друг о друге! Хотя совсем уж всё знать, конечно, не обязательно, а вот самые заветные думы, которые касаются… чего касаются? Движений души!» Эти последние слова я вычитал недавно в книге. Они мне очень понравились: «движения души»! Оказывается, душа может двигаться. Раньше я этого не предполагал.
«О, если б я знал, в каком направлении движется её душа, я бы обязательно повернул и свою в ту же сторону. И наши души столкнулись бы… Вернее сказать, встретились. Или соприкоснулись!» — так мечтал я, прижимаясь к скелету. Он чем-то колол мне руку. А чем именно, я не мог разобрать во мраке.
«Когда-то это был человек! — думал я. — Он ходил в костюме, думал, удирал с уроков, сдавал экзамены… Может быть, даже любил. Как я! Неужели когда-нибудь…»
Внезапно передо мной выросло что-то большое и тёмное.
Я пригнулся и взглянул на эту фигуру сквозь рёбра, как сквозь планки забора.
— Кто это? — спросил я еле слышно: язык плохо слушался.
Мне ответил Принц Датский:
— Алик! Как хорошо! Я боялся, что ты заблудишься. Ты ведь один…
— Алик! Как хорошо! Я боялся, что ты заблудишься.
— Мы вдвоём… со скелетом! — Его добрый голос вернул мне дар речи. — Что-то здесь колется… Помоги! Но осторожно: не поломай ему рёбра.
Через минуту я уже объяснял Наташе Кулагиной, хотя не глядел на неё и делал вид, что говорю для всех остальных:
— Это не Дачник! Логический анализ убедил меня в том, что скелет, как и подвал, как и вообще вся эта муть, нужны были Гл. Бородаеву для вдохновения. Он сперва нагонял страх на себя, а потом уже на читателей. Таким образом, нет оснований думать, что нас заперли для того, чтобы… Чтобы мы дошли вот до этого состояния!
Я указал на скелет.
— Откуда такая уверенность? — спросил Покойник.
Опытный глаз мог почти безошибочно определить, что Покойник очень боялся смерти. Нет, он не хотел унизить меня. Он хотел, чтобы я его убедил, успокоил. Когда на тебя надеются, ждут от тебя защиты, успокоения, это очень приятно. Но и трудно!
Сколько неожиданных наблюдений и выводов посетило меня в том подвале!
— Почему ты уверен, что это не Дачник? — снова спросил Покойник.
И все ждали, чтоб я ответил на его вопрос.
— Откуда уверенность? Ну, во-первых, логический анализ. А во-вторых…
Тут я увидел то, что в темноте кололо мне руку.
— Смотрите! Смотрите все! Видите? Бирка с номером! И вот ещё металлическая пластинка. Тут что-то написано… — Я приблизил планку к глазам и прочёл вслух: — «Любимому писателю в благодарность за выступление. От биологического кабинета подшефной школы». Это подарок! — воскликнул я. — Он шефствовал, выступал — и ему подарили. Может, в биологическом кабинете было два скелета. И вот поделились с писателем! Ведь ему это было нужно для вдохновения. Теперь убедились? Не мог же Дачник жить с биркой и планкой внутри! Да ещё с проволокой, которой они прикручены!
Все смотрели на меня с благодарностью. Так мне казалось… А может быть, даже и с обожанием. В полутьме это трудно было определить.
Я тоже радовался, как ребёнок! Ещё недавно я мечтал раскрыть «тайну старой дачи», а теперь был счастлив оттого, что неверно раскрыл её, что ошибся, что скелет принадлежал вовсе не Дачнику, а биологическому кабинету подшефной школы. О, как часто жизнь меняет наши планы и настроения!
— Что значит иметь талант! — тихо, но с восторгом сказал Принц Датский. — С этим надо родиться!
Он уважал чужие таланты.
— А я вот… — Принц вытянул вперёд свои руки, словно упрекая их за то, что они, такие длинные, ничем сегодня не помогли.
— Ничего, ничего… Они ещё пригодятся! — Я приподнялся на цыпочки и похлопал Принца Датского по плечу.
— Но как же ты догадался? Ещё до того, как увидел бирку и планку? — спросил Покойник.
— Когда Глеб перевернул крышку…
Я подошёл к столику и тоже перевернул. Фразу я не закончил, потому что заметил на обратной стороне крышки… Я ничего никому не сказал. Но подумал о том, что в этот момент прибавился ещё один важный факт. Очень важный! И что я приближаюсь к разгадке…
— Не держи нас в неведении, — приободрившимся голосом попросил Покойник. — Почему тебя так заинтересовала ничего не значащая фраза в «зарисовке» Мироновой? Помнишь, ты сказал о верёвке, за которую ухватился. А в той фразе абсолютно не за что было хвататься!
— Как кому! — сказал я, — Именно ничего не значащие факты подчас значат в расследовании всё! А с виду значительные не значат ничего.
Миронова подняла руку:
— Можно мне?
— Пожалуйста.
— Я подчеркнула эту фразу, — сообщила она.
— Да, твоя фраза осветила нам путь…
— К чему?! — гордо прошептала Миронова.
— К спасению! — ответил я.
Все перестали дышать… Но я ничего больше не объяснил.
— Дайте время, — сказал я. — Мне нужно изучить факты. Оценить обстановку! Продумать, взвесить… И обобщить!