— Что скажете, профессор? Что со мной происходит? Почему зубы полезли?
— Вот этот вопрос меня и беспокоит больше всего, Гасан Хоттабович… — Владимир Никитич в волнении, вновь начал накручивать пальцами кончики и без того «острых» усов. — Судя по всем тем изменениям, что я диагностировал… похоже… — Профессор отчего-то мялся, мямлил, и оттягивал «момент истины». — Такого, конечно, не может быть… Но вы молодеете, драгоценный вы мой! — наконец выдал свой вердикт профессор Виноградов.
Сказать, что Владимир Никитич меня ошарашил, я не мог. После собственной смерти и всех чудес этого мира пронять меня было довольно сложно. Я подозревал и даже надеялся на подобный исход, когда обнаружил у себя растущие зубы. И вот знающий профессор-Медик, наконец, озвучил его.
— Вы уверены, Владимир Никитич? — с надеждой в голосе произнес я.
— Уверен, ибо ничего другого просто не могу предположить… В голову не приходит! С момента нашей первой встречи ваши физические параметры существенно улучшились! Налицо «ремиссия» старения! Не знаю, сколько времени может занять полное омоложение вашего организма, но, что оно произойдет рано или поздно — бесспорно!
— Так это же здорово, Владимир Никитич? — осторожно спросил я, поскольку физиономия Медика выглядела несколько «кисловатой» для такого ошеломительного вывода.
— Если это так, Гасан Хоттабович, — произнес Виноградов, — то мы стоим на пороге поистине великого открытия…
— Как-то не вяжется ваше «настроение», с вашими же словами. — Я решил пойти ва-банк, и выяснить, наконец, что так беспокоит Медика.
— Не буду скрывать, — признался Владимир Никитич, — меня немного нервирует подобное «открытие».
— Отчего же? — Я до сих пор не мог догнать, что же так напрягает профессора. — Разве открытие секрета «вечной молодости» не осчастливит все человечество?
— Ну, во-первых, этот секрет надо еще открыть, — тут же потушил мой «благородный порыв» Виноградов. Во-вторых: вы подумайте сами, уважаемый Гасан Хоттабович, о возможных последствиях. Пока еще не для всего человечества, а конкретно для вас. Если этот секрет станет известен нашим… — Медик запнулся. — Станет известен даже узкому кругу лиц, что может случиться с вами?
— А что тут думать? — Посыл сердобольного Медика стал мне абсолютно понятен. — В лабораторию сдадут, для опытов!
— Вот видите, все на самом деле очень просто, — печально согласился с моими выводами доктор. — Желание обладать, как вы изволили выразиться, «вечной молодостью» — может взбаламутить воду и в самом кристально чистом источнике… Боюсь, наш мир еще не готов к таким потрясениям. И они могут оказаться куда более печальными, что мы имеем на сегодняшний день… Я бы рад ошибиться, но я очень хорошо знаю людей.
— Так что же мне делать? — Да уж, попал дедуля, так попал!
— Пока ничего. Может быть, изменения не будут так стремительны. И у вас в запасе еще будет несколько лет… По крайней мере, я надеюсь на это! Но заклинаю вас, Гассан Хоттабович, не говорите об этом никому! Постарайтесь первым делом защитить «Стеной отчуждения» эту информацию… А еще лучше поставить блок, который при попытке её добыть — выжжет определенные участки мозга. Это очень болезненно, но не смертельно…
— А если меня уличит в этом какой-нибудь Медик?
— Каким образом, Гасан Хоттабович? — Удивленно приподнял брови профессор. — С вашим «эталонным» состоянием знаком только я. Сравнить что было в исходной точке, и сегодняшней не сможет никто! Постарайтесь не попадать на прием к одному и тому же специалисту через существенный промежуток времени.
— Это я уже понял, — кивнул я. — Иначе он тоже сумеет прийти к подобным выводам.
— Совершенно верно! Пока вы пребывали в коме, я постарался взять у вас достаточное количество биологических проб… Простите, что не предупредил вас… — извиняющимся тоном произнес профессор.
— Владимир Николаевич, о чем разговор? Какие претензии могут быть, когда вы столько для меня сделали? Вы хотите продолжать исследования? Только негласно?
— Да, надеюсь на это, — признался Владимир Никитич. — И я хотел бы вас попросить, забегать ко мне время от времени… Если это вас не затруднит…
— Почту только за честь! — заверил я профессора. — Так что материалы для исследований у вас будут! А наше тесное знакомство ни у кого не вызовет подозрений.
— Гасан Хоттабович, вы… вы… — Виноградов так расчувствовался, что едва слезу не пустил.
— Владимир Никитич, в этом мире я обязан вам практически всем! Здоровьем, сохраненными ногами, а Аннушка мне и зрение почти вернула — катаракта почти прояснилась!
— Ох, думается мне, что по большей части, это не Аннушкина заслуга, а эффект омоложения в действии. Знать бы еще, что его запустило?
— А вот здесь, Владимир Николаевич, я вам не помощник. — Я виновато развел руками. — В ваших волшебно-медицинских делах абсолютно не разбираюсь. А вы не думаете, что это ваше воздействие на меня так повлияло?
— Исключать, конечно, я этого не буду, но вероятность такого эффекта очень невелика. Вы не первый, кого я подобным образом на ноги ставлю. Как бы то ни было, берегите себя, Гасан Хоттабович…
Оснаб вернулся быстро — и часа не прошло. К этому времени я успел привести себя в относительный порядок: Аннушка подравняла мне жиденькие волосы машинкой, сотворив на моей голове этакий «плешивый полубокс». С отросшей за пару дней щетиной я тоже расправился, как НКВД с врагами народа — убрал с глаз долой. С собой командир притащил светлую льняную пару — брюки и рубашку в мелкую голубую полоску, соломенную шляпу и пару парусиновых штиблет. Прикинув все это нам себя, я покрутился перед большим зеркалом, обнаружившемся в холле кремлевской амбулатории, и остался доволен получившимся результатом:
— Ни дать, ни взять — пенсионер союзного масштаба на заслуженном отдыхе в Гаграх!
— Очень хорошо выглядите, драгоценный вы мой! — Одобрил выбор одежды Владимир Никитич. — Не стыдно и на людях показаться!
— Такое ощущение, что ты лет двадцать скинул! — Похвалил меня командир, придирчиво оглядев со всех сторон. — И ступаешь намного легче, без напряга. И утраченная «плавность» в движениях появилась… Так держать, старина! Мы с тобой еще повоюем!
— Так это Владимиру Никитичу нужно орден вручить! — Поспешил я перевести стрелки на Медика, незаметно с ним переглянувшись. Владимир Никитич одобрительно кивнул — Действительно, никогда себя лучше не чувствовал! В теле такая приятная гибкость образовалася[21]… - Слегка «пришепетывая», произнес я, ухмыляясь и пуская «волну» руками.
Но товарищ командир и профессор Виноградов моего юмора не поняли, поскольку пластилинового мультика из будущего не видели и знать о нем не знали, и приняли все за чистую монету.
— Уж починил, так починил! — произнес Петров. — Я всегда знал, что Владимир Никитич — настоящий волшебник!
— Браво, профессор! — И я громко захлопал в ладоши.
— Ну… Товарищи… Друзья… — Профессор едва не прослезился. — Вы меня просто в краску загнали. Я, вот ей-ей, ничего такого не сделал…
— Спасибо, «сынок» (А что? По возрасту он мне как раз в сыновья)! — Возле самых дверей я крепко обнял профессора.
— Владимир Никитич, вы лучший! — Дождавшись, когда я отойду в сторонку, оснаб крепко пожал руку Медику.
— Заходите, не забывайте! — На прощание произнес Виноградов. — Только в добром здравии и на своих двоих!
— Обязательно! Вы и соскучиться не успеете! — Пообещал я. На том и расстались.
Во дворе нас уже ждал черный служебный автомобиль. Хорошо, что в этот раз не «черный воронок», а обычный «седан».
— Командир, — остановившись возле машины, я не спешил в нее залезать, — посмотри какая погода? Солнце, лето… Не хочу париться в душной и вонючей машине…
— А с чего это она вонючая? — Не понял оснаб.
— Как почему? Бензин, выхлоп… Совсем не цветами пахнет… — Я вздохнул поглубже запах свежей листвы. — Воздуха свежего хочу! Тепла! Солнца… Давай пешком пройдемся? А, командир?
— Не положено… — Попытался «отбояриться» от меня оснаб стандартной отговоркой.
— Ну что ты заладил: не положено, да не положено! — слегка раздраженно пробурчал я. — Не руби на корню мое прекрасное настроение! Я ведь уже сколько у вас? Молчишь? — Специально не дал я ему рта раскрыть. — А я до сих пор ни разу в городе не был! Не будешь же ты меня все это время от мира прятать и за ручку, словно дитя неразумное, водить? — Но взглянув в его «отстраненное» лицо, все понял. — Будешь, значит…
— Хоттабыч, ну ты же сам все понимаешь… — Начал было опять читать мне «мораль» командир, но неожиданно напоролся на мою «просящую снисхождения» физиономию, отдаленно напоминающую умильную морду кота из Шрека, только лысую, дряблую и морщинистую. — Короче, ну не из Кремля же мы своими ножками пойдем? Остановимся за пару кварталов от дома, и прогуляемся, если уж невтерпеж.
— Командир, ты настоящий человек! Человечище! — Радостно произнес я, запрыгивая в салон.
Поскольку водителя не наблюдалось, я решил, что вести будет оснаб, поэтому и занял место рядом с водителем. Я не прогадал — командир действительно уселся за руль, и мы покатили «на выход» из Кремля. Все то время, что я находился в этой параллельной реальности, куда попал после своей смерти, я еще ни разу не прошелся по этим старым Московским улицам, образца 1943-го года — все на автомобиле, да автомобиле. А мне этого так хотелось! Хотелось просто до дрожи в коленях! Ведь это Москва моей молодости! Правда в сорок третьем году я был далеко отсюда… Но разве что-то решают два-три года? Даже пять? Эта та же самая Москва, где я был безмерно счастлив! Та Москва, где я был полон надежд на светлое будущее! И эта та самая Москва, где я встретил свою любовь… Останови! — неожиданно воскликнул я, едва не перепугав до икоты оснаба.
Ну, перепугав, это я конечно передергиваю — напугать командира, это еще постараться надо… Но я, видать, постарался.
— Офонарел? — Машина, истошно взвизгнув тормозами, резко остановилась, и я едва не высадил лбом лобовое стекло — никаких ремней безопасности и в этом времени и в помине не было. — Чего чудишь, старый? — Петр Петрович повернулся ко мне, едва не пожирая глазами. — Угробиться решил?