Председатель Комитета космических исследований
А. Архипов
Альтманис поднял глаза от бумаги:
– Ваня! Что все это значит?
– Что значит? А вот – гляди! – Товстокорый повернулся в сторону шлюза и лихо свистнул.
– Ты что, Иван?
– Та ничего, у извозчиков так принято.
Тем временем из шлюзовой камеры один за другим выходили люди – молодые незнакомые парни и девушки. Один из них подошел к капитану и представился:
– Трошин Георгий Юрьевич. Командир первого сменного экипажа.
– Георгий Юрьевич, объясните толком, что происходит?
– Когда два месяца назад «Кентавр-3» успешно приземлился, было принято решение о превращении базового корабля Первой Звездной экспедиции в постоянную космическую станцию в системе альфы Центавра. Станция будет обслуживаться сменными экипажами. Мы – первая смена. Главная задача – продолжение исследований планет и астрометрия.
– А мы что же?
– Вы, насколько я понимаю, немного отдохнете, а потом – снова за работу. Слышал, вам лично Архипов намерен предложить командование Второй Звездной.
– Куда?
– На дзету Сетки.
– Понятно… – Альтманис кивнул и подошел к интеркому. – Вахтенный! Отбой тревоги! Передайте в машину, пусть готовят реверс. Так. Сотрудник Трошин, когда ваш экипаж сможет принять вахту?
– Да хоть сейчас!
– Ну, так уж сейчас… скажем, через месяц, когда войдете в курс дела. Пока будете стоять дублерами вахтенных. А сейчас устраивайтесь. Потеснимся. Ваня, ты тут свой, помоги… Э! А почему ты нас не вызвал по радио?
– Сюрприз хотел сделать! – На лице Ивана расплылась довольная улыбка.
– Получилось, – сухо кивнул Альтманис. – Господи, и этот тоже ребенок…
Он ушел в холл и сел перед обзорным экраном. «Ну вот. Конец тревогам, конец проблемам. Здорово, но как-то непривычно… На Дзету, к разумным. Что ж, дело хорошее… Но почему меня? Отстал ведь от уровня Земли…»
– Капитан… – послышалось за спиной.
– Да? А, это вы, Ирина. Присаживайтесь, отдохнем.
– Не везет мне. Так и не успели мы с вами узнать друг друга.
– Не расстраивайтесь, Ира. Месяц будем вводить сменный экипаж, месяц пути домой, потом отдых, потом начнется подготовка новой экспедиции. Наконец, если я выскажу какие-то пожелания о составе экипажа, ко мне прислушаются… надеюсь. Если и вторая экспедиция будет международной. Из ближнего зарубежья.
– А вы выскажете?
Альтманис заколебался – он все еще не был готов к окончательному ответу. Но тут в затененном холле вспыхнул свет и загремел голос Ивана:
– Эй, кэп, ты тут?
– Здесь, Ваня.
– Слушай… ой, да ты занят! Ладно, я после…
Но Ирина уже вскочила.
– Нет, мне все равно пора. До свидания.
Альтманис хмуро смотрел ей вслед. Он был недоволен собой.
– Слушай, Юрис, – тихо сказал Товстокорый, – ты сможешь когда-нибудь простить? Мне и ребятам…
– Чепуху говоришь. Что тут прощать?
– Есть что, сам знаешь.
– Перестань. Что ты лезешь со своими комплексами? Откуда они? У тебя сейчас должно быть непрерывное состояние сверхценной идеи, а ты себе и людям голову морочишь. Что прощать? Ведь не было вины. Каждый решал свободно, каждый имел на это право – я сам дал вам такое право.
– Наверное, для того у человека совесть – чтобы решать, имеет ли он право воспользоваться своим правом…
Альтманис промолчал. Было что-то в Ивановых словах.
– Ты уже думал про состав второй звездной? Из наших кого возьмешь?
– Да я еще не опомнился…
«Вот так оно будет всегда, – думал Альтманис. – Каждый день будет открывать нам новые дороги, но всегда останутся проблемы. Потому что люди меняются не так быстро – меняются знания, мода, вкусы, но не глубинные мотивы. У нас… да и вообще в экспедициях… считай, полный коммунизм… а все равно остаются любовь и ревность, честолюбие и соперничество, стремление к личному успеху – так мы же люди. Можно ли быть человеком без этого? Может быть, но мы пока так не умеем… И потому, наверное, всегда останется вот эта самая проблема – кого взять с собой…»
1978, 1997
ПОСЛЕЗАВТРАШНИЕ ХЛОПОТЫ
В восемнадцать тридцать двери НИИФПа захлопнулись за Шустеровым. В ушах еще звучали оскорбительно-вежливые голоса лощеных профессоров и наглые реплики из зала. Он не помнил, как спустился по мраморным ступеням, как прошел вдоль стриженых кустов и пересек улицу. Перед глазами что-то блеснуло, он остановился и, прикрыв глаза, продолжал считать про себя – уже третью тысячу.
– Ну что, решитесь вы наконец? – прозвучало над ухом.
– Что, простите? – не понял он.
– Я говорю: решитесь вы наконец войти в это прибежище побежденных и смирившихся?
Шустеров растерянно огляделся и понял, что стоит перед витриной магазина. Рядом приветливо улыбался незнакомец – тощий, длинный, с ехидным хрящеватым носом и растянутым до ушей тонкогубым ртом. Шустеров подумал и кивнул.
– Ну и умница, – незнакомец уже сводил его по деревянным ступенькам в прохладу подвальчика. – Так, одному вам никак нельзя, надо только вдвоем. А сколько? Целую? Вы не подготовлены, и мне не хочется, третьего нам не дано, да и не нужен он вовсе, давайте рублевочку, вот, ласточка, нам маленькую, дай тебе Бог хорошего мужа, вроде меня, спасибо… ну пошли, пошли, что вы стоите на дороге, люди торопятся, вот-вот закроют, да покрепче держите свой рулон, побежали, пока машин нет, теперь вот сюда, я сам за кустик лавочку уволок, а теперь сели, вот и славно…
Незнакомец откинулся на спинку садовой скамьи, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, оттянул небрежный узел потертого галстука. Сморщил нос под мягкими лучами вечернего солнца.
– Да не стесняйтесь, отколупывайте жестяночку, сумеете ведь, вас, кстати, как? Лев Иванович? Славно, люблю, когда имя осмысленное, сам я вот Александр, что означает «защитник мужей», неплохо, верно? А по отчеству – Филиппович, но не Македонский, а просто так… Ну что вы сидите, пейте уж, не стесняйтесь, ну обделите меня, господи, вам же нужней… Вот и молодец!
Шустеров передал ему чекушку, выдохнул и обтер губы. Александр Филиппович ловко выхватил из кармана пиджака сырок «Волна» и сунул Шустерову в руку.
– Жуйте, жуйте. Мне не надо, чтоб вы захмелели, мне с вами разговаривать хочется. Думаете, я зачем к вам пристал? Чтоб поговорить. Я человек одинокий, холостяк, а знакомые все женатики, обремененные, у них времени на дружескую беседу нет, а мне она единственная радость, я вас и подловил. – Он хлебнул из горлышка, смешно скривился, потянул носом воздух, отломил уголок сырка.
– И о чем мы будем говорить, Александр Филиппович?
– Говорить? А сначала я буду вас вычислять, это моя любимая игра. Ну-ка… Ага, так-так. Ну, с вами все ясно. В общем, вы попали на черную полоску и пошли вдоль.
– Как это?
– Да что вы, в самом деле… Ну, жизнь – она ведь, как зебра: белая полоска, черная, белая, черная…
– И верно тогда, – невесело усмехнулся Шустеров.
– Значит, так. Во-первых, от вас ушла жена – не умерла, вы тогда не сняли бы кольцо, только на другой палец… а вы сняли, вон полоска незагорелая. Во-вторых, слава богу, что ушла, вам давно ее надо было выгнать, что это за жена, если мужик сам пуговицы пришивает? Не любила? Нет, раньше любила, вы б иначе не женились, не то лицо у вас… Разлюбила. А почему? Лицо незагорелое, под глазами круги – гуляете мало, значит, много сидите, значит, ей внимания не хватало… Над чем же сидите? Рулон… Вышли из института физических проблем, а рулон с собой. Значит, не тамошний – гость. Докладывали, значит, а они это… долбанули. А что ж вы докладывали? Диссертацию? Вряд ли, папка больно толста, у физиков таких толстых диссертаций не бывает… Погодите-ка… на среднем пальце правой руки вмятина, в кармане чешская цанга… э-э, брат, да вы вообще дикий – что, проектировщик?
– Конструктор, – признался Шустеров.
– Ну что-о вы, Лев Иванович, в самом деле, что вы туда полезли? Нынешняя физика – она не для любителей, там с образным мышлением делать нечего, а математику вы ведь так себе?…
Шустеров сцепил зубы. Сегодня это ему хорошо дали понять.
– А не расстраивайтесь, плюньте. Математика – это что? Это азбука для слепых. Нет у человека образного мышления, не может зажмуриться и увидеть, ну и начинает выписывать формулы, там-то видеть не надо, там ведь по правилам: возьми здесь, подставь сюда, перенеси в левую часть, преобразуй, теперь считай восемь лет, а потом уж можешь сесть, построить график и увидеть. Вся математика – чтобы описать значками, чего глазом не видишь. Не представляешь сил – сочиняй векторы, кривую нюхом не чуешь – бери производные, анализируй. И вообще все это подстроили шпионы кибернетических миров: роботы пространственного воображения не имеют, им цифирь подавай, вот они исподволь и приспособили этот мир, чтоб на цифирьке держался, чтоб им легче вползти – а потом оккупировать и узурпировать… Вы ведь и сами небось считали, где-то бутылки совали, чтоб пустили на большую машину, фортран этот нелепый зубрили – было дело?
Шустеров оторопело кивнул. У него начинала кружиться голова – не то от водки, не то от необычного собеседника.
– Стоп, Лев Иванович, вы меня уже насчет психопатии оцениваете?
Шустеров подумал и искренне удивился:
– Слушайте, а ведь верно пора, а я еще и не подумал!
– И не надо, потому что я вовсе не псих, просто немножко не такой – но ведь это не значит ненормальный, а? Что такое норма? Так, как большинство? Или как немногие, но лучшие? Не усмехайтесь, скромность тут ни при чем, нужно просто трезво оценивать ситуацию. К примеру, я не умею ходить по ступенькам – ненормальный, да? А может, я летать умею – так зачем мне ходить по ступенькам? Вы не умеете орудовать математикой – ненормальный? А зачем вам, если вы просто видите? Кстати, а что вы там такое увидели?
– Как мне объяснили – привидение, – вздохнул Шустеров.
– Чудесно! Восьмой год мечтаю увидеть привидение, и не выходит. Ну а конкретно?