– В учебке нас научили воевать, – смело проговорил один из новобранцев небольшого роста, это тот «великан», которому Суворов посоветовал подтянуть у винтовки ремень, знакомясь с пополнением.
– У тебя, боец, как фамилия? – заулыбался лейтенант, смотря на его вид: гимнастерка на нем висела мешком, старшина выдал большего размера, в ней он выглядел смешным.
– Рядовой Богатырев, – бахвалисто отрапортовал и вытянулся, как гусь, пытаясь выглядеть выше, чем он есть.
Все бойцы и лейтенант залились громким смехом.
– Теперь я спокоен, оборону мы удержим. Правда, фрицам не повезло – рядовой Богатырев потомок Ильи Муромца, как побежит в атаку во весь рост да как крикнет ура, листья с деревьев попадают, земля сотрясется, – и тут же серьезно произнес: – Слушайте приказ: без всяких геройств, бойцы, нам всем надо уцелеть, война долго продлится. Мы еще спиной не уперлись, а нам врага гнать с родной земли. Кто за нас это сделает, наши деды? Столько людей полегло за эти месяцы – тысячи, поберегите себя, – и поднял вверх руку, слышались разрывы снарядов. – Началось, мать вашу, фриц артиллерию подтянул и нам пора. Всем в окопы быстро, – скомандовал лейтенант, – и первым выскочил из землянки.
Иван с Остапом прибежали на свою позицию, а это ответвление от основной траншеи. Земляной бруствер прикрыт сосновыми ветками, еще вчера старый солдат Олизко посоветовал оборудовать укрытие. Сказав для немецкого снайпера расстройство. Остап осторожно высунул голову над бруствером, прижав ветки стволом винтовки, стал крутить головой, высматривая врага.
– Вань, а немец трусливый, не идет в атаку, минами только хлещет. Мужикам на первой достается, поливает как из ведра, а мы, получается, им на подстраховке. Командиры нас, не обстрелянных солдат, берегут. А Вань?
– Бойцы, быстро ко мне, – раздался за их спинами сердитый голос.
Обернулись. Стоял старшина роты, в руках держал тяжелый вещмешок:
– Мать вашу, вы почему вчера гранаты не получили, убежали на радостях, – грозно выразившись. – С вещмешками много не навоюешь. Разноси вам их, чтоб это было в последний раз, баловство не потерплю. Уяснили?! – и уже мягким голосом сказал: – Я вам по две бутылочки коньячка выдам, танк или бронемашину штыком не возьмешь. Смелее бейте врага, ни дна им не покрышки.
И вынул из мешка противотанковые гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Солдаты бутылки окрестили коктейлем Молотова, старшина назвал их коньяком и отдал бойцам.
Старшине на вид не было и сорока. Иван не спускал с него взгляда, у старшины лицо выглядело как решето, в мелких рытвинах с темными крапинками. Иван подумал: до войны в шахте работал, осколки от угля лицо поранили.
Старшина ухватил долгий взгляд бойца, пальцев ткнул себе в щеку:
– В июле из-под Минска полк из окружения выходил, на минное поле наткнулись. В метре от меня товарища разорвало, а мне вот, – и снова потрогал лицо. – Все осколки ему достались. Вот как бывает на войне, берегите себя, сынки, – по-отцовски сказал и пошел дальше.
Иван подумал: вернется старшина домой, наверно, его жене будет неприятно его целовать. А если и с ним такое же горе произойдет или еще хуже, как не повезло безногому солдату из полуторки. Татьяна – девушка красивая, найдет себе нового мужа. Посмотреть бы глазком как они справляются с хозяйством. Военком поди не всех мужиков отправил на фронт, кто сядет за штурвал трактора – сосед дед Самойл? А бабам с колесником не справиться, штурвал крутить мужская сила нужна…
Глава 2
Бригада Семена Ивановича, расставив на озере рыболовные сети, для отдыха разбила походный лагерь у кромки скошенного ржаного поля. Постелив солому, легли отдыхать, третий месяц без выходных. На поле колесный трактор пахал землю под озимые. Тракторист, заснув за рулем, направил трактор прямо на лагерь и колесной парой переехал спящего бригадира. Трактор, проехав несколько метров, уткнулся в березу и заглох. Тракторист от удара проснулся, увидев, что натворил, спрыгнул на землю и убежал в лес. Товарищи бригадира положили Семена Ивановича на телегу и повезли в больницу. Дорога до Куртамыша не близкая, двадцать пять километров. Хирург, осмотрев пострадавшего, принял решение не делать операцию, колесная пара повредила внутренности, сломан позвоночник, раздавлен таз. Сожалея, сказал: «Медицина бессильна».
Татьяна в это время была на токе. Председатель, узнав, что она беременна, определил ее на легкий труд – отгружать зерно приезжающим из Куртамыша машинам.
Что случилось с отцом, Татьяна узнала от брата Афони. Он, прибежав на ток, всхлипывая, проговорил лишь несколько слов:
– Папку в больницу увезли, – и тут же убежал.
Татьяна, не успев его толком расспросить, побежала домой. У ворот стояла запряженная в кошеву лошадь. Вбежала во двор, на ступеньке крыльца сидел председатель, он ее тут же остановил, обнял за плечи, прижал к себе:
– Тебе нельзя волноваться, побереги ребенка. С Анной Николаевной сейчас поедем в больницу, поговорю с доктором, все будет хорошо.
– Что с отцом, он живой? – волком прокричала она.
– Татьяна, держи себя в руках. Успокойся, – гладя ее по голове.
На крик дочери из дома выбежала мать, к груди прижимала котомку с бельем, торчала кромка простыни:
– Присмотри за ребятишками, в больницу не езди, нечего тебе там делать, – протараторила она в приказном тоне.
– Мама, что случилось, Афоня прибежал на работу, ничего не объяснил и сразу убежал.
– Нашего отца трактор переехал, прячется где-то, – озлобленно отрезала ей мать.
– Кто прячется? Объясните мне толком.
Председатель за Анну Николаевну ответил:
– Тракторист уснул за рулем колесника и переехал вашего отца. Прячется где-то в лесу. Поймаем, судить будем. Я так дело не оставлю. Выпил безбожник, это факт, утром объезжал поля, был трезвым, видать, припрятал горькую, язви его.
Анна Николаевна, нервно перебирала в руках котомку:
– Оставайся на хозяйстве. За ребятишками присмотри, ружье отцовское спрячь подальше, а то вгорячах натворят дел, глупые они еще.
Татьяна, проводив их со двора, зашла домой, с полатей достала отцовское ружье, спустилась в подпол и спрятала его за ящиками с луком. Выйдя на крыльцо, увидела, как по тропинке со стороны реки шли братья, в руках несли сеть с пойманной рыбой. Ребята зашли во двор, подойдя к сестре, Иван сказал:
– Тань, мы сеть сняли, куда нам рыбу девать?
Татьяна смотрела на них и подумала: и правда еще ребятишки, не понимают, что в семье произошло горе, а они рыбу ловят. Не дай бог отец помрет, тяжело матери двоих тянуть, а тут еще и я на сносях.
– Раздайте рыбу по соседям, дедушке Самойлу отсыпьте, он все уши прожужжал, ждет, когда вы его гольянами угостите. Мой муж просил вас его подкармливать, а вы и забыли, эх вы, горе луковые?! – произнесла она ласково, ведь мать наказала за братьями присматривать. – Вечером из табуна встретьте корову, я ее подою, куриц покормите, кролам воды налейте. В огороде недокопана картошка, – сказала и замолчала, – потом на неделе докопаем. – Мама поехала к отцу в больницу, сейчас все хозяйство на нас, с играми придется обождать.
– А папка когда приедет, – прослезился младший.
– Поправится и приедет, врачи помогут, – говорила и верила в свои слова. – Я сейчас дойду до работы, вечером вернусь, с вами поживу. Будете мне помогать, я на два дома не разорвусь. Тяжело.
– Переезжай к нам, муж у тебя воюет, что жить с чужими людьми, вернется с войны, там видно будет. – Иван сказал повзрослевшим голосом, что Татьяна вздрогнула. Минутой назад она видела в брате ребенка.
– Там поглядим. Я добегу до тока, вечером вернусь.
По дороге на ток встретила уполномоченного, он ехал в своей кошеве. Остановив лошадь, сказал:
– Еду в сельсовет, тракторист сам явился, протрезвел. Отвезу его в Куртамыш, судить его будем. Был в больнице, отец ваш тяжелый. А я буду к вам заезжать, если что нужно помочь с теми же дровами, помогу, – не спуская глаз с Татьяны. – Скажу леснику, чтобы отвел вам делянку недалеко от деревни. Власть обязана помогать семьям, у кого мужья на фронте. Меня на войну не берут, бронь наложили, дважды просился, но своего добьюсь! Вода камень точит! – храбрился уполномоченный, зыркая хитрыми глазами.
– Спасибо, – скромно ответила Татьяна. – Я спешу на работу, машины с подводами грузятся, председатель просил до вечера управиться, – и пошла, думая: а у уполномоченного кобелиные глаза, страна воюет с фашистами, а он на баб заглядывает. Надо подальше держаться от его лисиного взгляда.
Анна Николаевна три дня не отходила от койки мужа, последними его словами был наказ: «Трудно тебе будет одной, подвернется мужик, выходи замуж, только ребятишек в приют не сдавай, родную мать им никто не заменит».
Хоронили Семена Ивановича на деревенском кладбище Анна Николаевна, наклонившись над гробом, гладя мужа по голове, выплакав все слезы, проговаривала слова, как бы он живой:
– Не надо мне никого, надо же такое сказать выходи замуж, вот еще что удумал…
Татьяна, придерживая мать за плечи, также твердила одни и те же слова:
– Мама, побереги себя, ребятишек кто поднимет, о них подумай.
Председатель, видя, что ситуация с прощанием затягивается, приказал мужикам заколачивать крышку гроба. Афоня, услышав слова председателя, крепко ухватился руками за кромку гроба.
– Папка, папка, не уходи, я тебе люблю, папка, – закричал он дурным голосом.
Старший брат Иван попытался его оттащить. Помогли мужики. Афоня отбежал от могилы, присел на карточки, закрыл руками лицо и громко зарыдал.
Люди наперебой заговорили о трактористе:
– Ишь как ребенок убивается. Никак не могут нажраться этой проклятой водки, детей сиротами оставил.
– Рядом его закопать, а что ему тюрьма, отсидит и снова за свое возьмется.
– Кладбище еще поганить пьянчугой этаким в канаве ему место как собаке.
Дед Самойл, слушая женщин, как бы высказался в защиту тракториста: