Был только один способ обнаружить, насколько рассчитанными были сейчас его действия. Она подняла руку, чтобы поправить прядь волос, выскользнувшую из пучка на затылке. Другую руку она протянула к Равелю и сказала как можно непринужденнее:
– Ты нашел мою булавку. Они постоянно куда-то исчезают. Можно?
Он бросил взгляд на булавку, которую держал в руке, затем снова на нее, и лицо его осветилось улыбкой.
– Тебе она нужна? Извини, но я не могу тебе ее вернуть.
– Почему? – Она изобразила удивление, хотя сердце ее тут же забилось с удвоенной силой.
– Назови это сентиментальностью. Для тебя это просто булавка. Для меня это сувенир. Мужчины, как и слабый пол, иногда хранят вещи, которые вызывают у них приятные воспоминания.
Яростное обвинение уже готово было сорваться с языка, но она так и не произнесла его. В глубине его черных глаз таилось выражение, которое заставило ее вздрогнуть. Аню охватила неуверенность, соединенная с огромным желанием поверить ему.
Она была просто дурочкой. Ярость волной захлестнула ее, и она резко ответила:
– Чепуха!
– Ты так думаешь? Как же мало ты веришь в меня, chere! Но если тебе настолько нужна булавка, ты могла бы попытаться убедить меня вернуть ее тебе.
– Да?
– Да. За соответствующее вознаграждение.
– И какое же, – спросила она с подозрением в голосе, – это могло бы быть вознаграждение? Он сделал вид, что задумался.
– Мы могли бы начать с добровольного поцелуя.
– Начать?
Он смеялся над ней, играя с ней, полностью осознавая, что преимущество на его стороне и что она понимает это. Эта мысль вместо того, чтобы ослабить ее решимость, только усилила ее.
– Извини меня, – сказал он с преувеличенной вежливостью, – но это стало моим заветным желанием – испробовать сладость твоих губ без принуждения с моей стороны.
– Это ты не называешь принуждением?
Он поднял бровь и бросил на нее невинный взгляд.
– Но ведь это всего лишь вознаграждение за булавку. В самой мягкой форме. Ты можешь отвергнуть мое предложение, если булавка не стоит этого.
Он твердо знал, что делает. Но почему? Почему?
– Если это все… – начала она.
– Ну, если мы говорим просто о том, чего бы мне хотелось, то мне хотелось бы почувствовать, как твое тело без всякого стеснения прижимается к моему каждым своим нежным и в то же время четким изгибом, от груди и до ступни.
Она почувствовала, как ее обожгло изнутри. Огонь поднимался из самых потаенных уголков тела и загорелся на щеках. Она взяла себя в руки и сказала:
– Ты многого ждешь.
Его глаза осветились улыбкой.
– Мне хотелось бы увидеть, как ты распускаешь свои волосы и они волной окутывают тебя. Мне хотелось бы, чтобы ты повернулась ко мне спиной и попросила меня расстегнуть тебе пуговицы и помочь тебе избавиться от лишней одежды. Я с огромным удовольствием снимал бы ее с тебя, как будто раскрывая какую-то глубокую тайну. А когда бы заблестела твоя белая кожа, мне хотелось бы, чтобы ты повернулась ко мне и, не смущаясь, оказалась в моих объятиях, как если бы там было твое место.
Он замолчал, и его губы сжались, как будто он сказал больше, чем намеревался. Наступила напряженная тишина. Атмосфера комнаты была насыщена неистовыми страстями, невысказанными вслух словами, незаданными вопросами.
Внезапно Аня потеряла контроль над собой – так ломается ветка под все усиливающимся напряжением. Она вскочила на ноги, выхватила у Равеля булавку и отбежала от стола. Он поднялся, но пока освобождал цепь, запутавшуюся в ножках стула, Аня уже отбежала на другую половину комнаты.
Она повернулась к нему, стоя у двери на безопасном расстоянии. Хватая ртом воздух, сказала:
– Цена была слишком высока. Тебе не следовало быть таким жадным.
– Ты – беспринципная колдунья!
В его словах не было того жара, которого она ожидала.
– Я научилась быть такой. – Под моим руководством? Я должен быть польщен.
– Но ты не польщен, не так ли?
– Нет. Ты удивлена? Неважно. Теперь я знаю, на что ты способна, chere Аня. В следующий раз буду знать, чего мне ожидать.
Аня спокойно посмотрела на него темными, чернильно-синими глазами.
– Если следующий раз наступит.
Отвернувшись, она вышла из комнаты, он же продолжал стоять у стола. И все же она услышала его слова, тихие, но уверенные.
– Наступит, – сказал он. – О да, наступит.
Февральские сумерки наступали рано. Западная часть неба еще была освещена последними лучами солнца, но деревья и здания уж отбрасывали темные ночные тени. Где-то залаяла собака, слышно было хрюканье и повизгивание свиней, которых в это время кормили. На пороге своей хижины лежал один из рабов с плантации и, пока его жена готовила ужин, играл на гребешке, издавая печальные жалобные звуки. Аня, проходя мимо, едва заметила в сумерках его темную фигуру, хотя он поднял руку, чтобы поприветствовать ее.
За хижинами цвели фруктовые деревья, и трава снова приобретала своей ярко-зеленый цвет. В холодном воздухе ощущался легкий аромат наступающей весны. Короткая субтропическая зима скоро должна была закончиться. Через два дня наступит Марди Гра, знаменующий собой начало поста. Saison des visiles[21] закончится, и хотя мадам Роза и Селестина останутся в Новом Орлеане до Пасхи, Аню отпустят на плантацию, чтобы она могла следить за работой.
Лаявшая собака взвизгнула и замолкла. Легкий ветерок зашуршал листьями дубов у нее над головой, и Ане показалось, что она слышит крадущиеся шаги. Аня, наклонив голову, втыкала в свой узел булавку, доставшуюся ей с таким трудом, но в этот момент замерла и прислушалась. Она опустила руки, повернулась, чтобы посмотреть на пройденный путь, и отчетливо почувствовала тревогу. Негр, лежавший на пороге, поднялся и вошел в хижину. Церковь с колоколом выглядела маленькой, как бы съежившейся в неопределенном вечернем свете. Детские ясли справа от церкви были пусты: все дети были дома вместе с матерями, у которых сегодня выходной день.
В конце дороги, полускрытое за поворотом, стояло молчаливое безжизненное здание хлопкового сарая. Не было видно ни малейшего проблеска света, ведь окна маленькой комнаты выходили на другую сторону, и оттуда сейчас в сгущающуюся темноту ночи должен был литься свет лампы. Повернувшись, она увидела, что стоявший впереди большой дом тоже не был освещен, а колоннада верхнего этажа казалась в сумерках бледной и призрачной. Когда Аня выходила из дома, Дениза обычно оставляла лампу в ее спальне и внизу, конечно же, экономка не думала, что Аня собирается провести ночь в хлопковом сарае.
Обычный недосмотр, вот и все. Кухня, находившаяся в стороне от большого дома, была ярко освещена. В любой момент можно увидеть, как оттуда движется к большому дому пятно света: Дениза носила с собой лампу. Может быть, попадется Марсель или Дениза, несущая для нее обед в большой дом. Возможно, сейчас просто не так поздно, как она думала. Встреча с Равелем выбила ее из колеи, и она позволила разыграться своему воображению. В последний раз она пугалась темноты в «Бо Рефьюж» много лет назад.
Они вышли ей навстречу из-за каретного сарая. Их было пятеро. Их одежда была серой и бесформенной, волосы лохматыми и неопрятными, у некоторых на головах грязные обвисшие шляпы. Они были крупными и сильными, со сломанными носами и выбитыми зубами – несомненно, они были из тех головорезов, которые по ночам рыскали вдоль Галлатин-стрит у реки. Они не пытались спрятаться и шли прямо на нее, по-волчьи скалясь и расставив руки, как будто бы ловили цыплят.
В доме были безопасность, оружие. Марсель защитил бы ее. Однако между ней и домом эти мужчины. Сзади, возле церкви, мимо которой она прошла, был колокол, и если ударить в него, то тут же сбегутся рабы из всех хижин. Это был ее единственный шанс.
Она развернулась на месте и высоко подняла юбки. Аня бегала довольно быстро – этому способствовали игра в догонялки с Жаном, когда они были еще детьми, постоянная езда верхом и пешие обходы плантации. Мужчины выругались и бросились за ней. Она слышала их тяжелые шаги и хриплое дыхание и попыталась бежать еще быстрее.
Одна из туфель соскользнула. Она приостановилась и сбросила другую. Они догоняли ее. Острая боль пронзила ей бок. Воздух обжигал грудь при каждом вдохе, на глаза наворачивались слезы. Церковь была уже перед ней. Столб с колоколом. Колокол, веревка.
Она вытянула руку и ухватилась за веревку. Инерция, сохранившаяся после того, как она резко остановилась, с силой послала веревку вперед, и в воздухе зазвучал громкий нестройный звон колокола, от которого она почувствовала боль в ушах.
Звон больше не повторился. Грубые руки схватили ее за плечи и за руки. Веревка была вырвана у нее из рук, язык колокола пойман и остановлен. Одиночный громкий звон мог сделать и какой-нибудь мальчишка.
Аню резко развернули, а руки завели за спину и заламывали до тех пор, пока у нее перед глазами не возникла от боли красная пелена, и, хватая воздух ртом, она перестала сопротивляться. Твердая, как дерево, рука охватила ее грудную клетку, сдавливая легкие и сжимая до боли одну из грудей. Она чувствовала запах пота, табака и грязного дыхания, в то время как один из мужчин сказал ей в ухо:
– Где он? Где Дюральд?
Она потеряла дар речи. Она не могла думать. Только режущая боль в груди, которую грубая рука медленно сжимала все сильнее и сильнее, заставила ее выдохнуть:
– Кто? Кто вам нужен?
– Не надо изображать глухую. Ты знаешь. Дюральд.
– Почему вы думаете, что я знаю, где он?
На мгновение боль утихла, но мозолистая рука лежала у нее на груди и воплощала собой ощутимую угрозу. Аня повернула голову и бросила взгляд на мужчину, который держал ее. На мгновение ей показалось, что она его где-то видела, но это ощущение исчезло прежде, чем она успела задуматься над этим.
– Нам поведала маленькая птичка, – ответил один из стоявших в стороне и хрипло засмеялся.