Так началась безнадежная погоня — безнадежная потому, что мы понимали, освобождение невозможно. Н было всего двое, а наших противников — если не армия, по крайней мере рота. Кроме этого внушительного эскорта, в Аксе прибавилось подкрепление. И все же мы не прекращали преследования. Дорога становилась все хуже, поднимаясь в горы, зато нам уже не составляло труда оставаться незамеченными. Карета двигалась все медленнее… Но верно говорят, как дорожке ни виться, а конца не миновать.
— Куда же привезли герцога? — не выдержал Персеваль.
— В Пинероль, крепость на савойской границе.
— Это название нам знакомо, — сказала Сильви со вздохом. — Ведь там заточен и бедняга Фуке… Как вы поступили потом?
— Отдохнули в соседнем городке и попытались собраться с мыслями, однако выхода так и не нашли. Гансевиль посоветовал мне вернуться домой и утешить вас, сам же решил никуда не двигаться, оставаться рядом со своим герцогом. Я тоже собираюсь вернуться туда. Возможно, нам все же улыбнется удача, и мы придумаем способ, как…
— Вы хоть раз видели его на протяжении пути? — перебил Филиппа Персеваль.
— Гансевиль подкупил разок в таверне слугу, который носил гостям еду и вино, и сумел подсмотреть одним глазом… Представьте себе, на всем пути между Марселем и Пинеролем герцога ни разу не выпустили из его тюрьмы на колесах! Вернувшись, Пьер упал мне в объятия и разрывался, как дитя. Монсеньера не только лишили свободы, но и закрыли ему лицо маской. Маской из черного бархата…
13. АЛЬПИЙСКАЯ КРЕПОСТЬ
Той ночью Сильви долго не могла сомкнуть глаз. Она мысленно переживала только что услышанное, вспоминала былое и события недавнего прошлого, словно раскладывала невеселый пасьянс. Тишина в доме благоприятствовала размышлениям, никогда еще ее сознание не было настолько ясным. Она уже выстраивала немыслимую логику событий, начавшихся давней ночью в Валь-Грасс и закончившихся недавним приключением Филиппа. Тому, кто не знал о тайне, окружающей род Бурбонов, логика ни за что не далась бы. Христианнейший король еще мог надеяться, что превратности боя лишат его родителя, само существование которого превращало его жизнь в кошмар, однако, боясь проклятия свыше, не дерзнул прямо или косвенно оказаться виновником смерти родне отца… Не годился даже несчастный случай, со Всевышним шутки плохи! Оставалось превратить отца в живой труп, позаботиться о его жизни, но отправить туда, где его никто не найдет и не станет искать. Теперь всему нашлось объяснение, даже маске! Во всей Франции не было более известного, более любимого лица, чем лицо герцога де Бофор принца Мартига, «Короля нищих» и адмирала… Потому Людовик XIV и остановил свой выбор на Пинероле, узилище на краю света, где уже томился Фуке, его злейший недруг. Чувства молодого короля были Сильви понята тех, кто вызывал его ненависть, он прятал в одном и том месте.
И все же эта тюрьма, укутанная снегами, олицетворяющая, казалось бы, уныние и безнадежность, дарила Сил! надежду. Она знала, что держит в рукаве туза, который можно будет пойти в решающий момент. После первых криков петухов и звона колоколов на колокольне монастыря она, держась за раненый бок, села на кровати, потом тихо поднялась. Вопреки ее ожиданию, движения не были стеснены. Проведя ночь без сна, она чувствовала себя полной сил. Их, во всяком случае, оказало достаточно, чтобы добраться до флорентийского шкафчика украшенного перламутром, слоновой костью и серебром, подарка герцогини Вандомской к ее замужеству, который она повсюду возила с собой. Внутри шкафчика находились многочисленные выдвижные ящики, а в центре красовалась ниша со статуэткой Святой Девы из слоновой кости. Перекрестившись, она взяла статуэтку в руки.
Под статуэткой находился тайник. Настал момент извлечь из него бумагу, пролежавшую там больше десяти лет. Раньше она не представляла себе, что этим документом придется воспользоваться… Медленно прочтя бумагу при свете свечи, она тихонько постучала в дверь крестного. Дверь немедленно открылась. Персеваль встретил ее в халате. Его комната была полна дыма, значит, и ему этой ночью не спалось. Приход Сильви ничуть его не удивил. Переведя взгляд с ее бледного лица на бумагу, он с улыбкой проговорил:
— Я как раз гадал, придет ли это вам на ум…
Уже на заре Филипп выехал в Пинероль, получив четкие инструкции.
— Я присоединюсь к тебе месяца через два, — сказала ему мать на прощание.
— Мы приедем к тебе вместе, — поправил ее Персеваль. — Или вы воображаете, моя дорогая, что я позволю вам путешествовать одной в непогоду? Возможно, я уже стар, но на ногах еще держусь.
— Я предпочла бы оставить вас с Мари. Ведь Корантен по-прежнему стережет Фонсом, которому король, слава богу, пока еще не назначил нового владельца.
— Мари только тем и занимается, что ждет писем из Англии. Она может с таким же успехом ждать их у своей крестной, скучающей в Нантей-ле-Адуэн. А я поеду с вами!
Обоим было не занимать решительности, а Мари, поставленная в известность, не выдвинула никаких возражений. Она знала, что мать решилась на опасное приключение, и не хотела возводить перед ней преград. К тому же она любила госпожу де Шомбер. В обществе бывшей Марии де Отфор, обладательницы твердого характера, ей будет легче дожидаться возвращения смельчаков. Когда есть с кем разделять тревогу, ее проще пережить.
На протяжении месяца Сильви усиленно восстанавливала здоровье, приводила в порядок дела на случай, если с ней случится беда, написала несколько писем, в том числе одно королю и одно детям. Письма она передала Корантену, которого привез Персеваль. Наконец все было готово. Ранним утром 14 ноября двое путешественников, простившись с безутешной Жаннетой, которую Сильви отказалась взять с собой, покинули дом на улице Турнель и пустились в трехнедельный путь.
Гигантская цитадель Пинероль, высящаяся на окраине королевства, на склонах итальянских Альп, грозила раздавить притулившийся чуть ниже, у устья долины Кизоне, грустный городок. Здесь Франция хмурила брови на герцогство Савойя и Пьемонт, столицей которого был в то время Турин. Это укрепление отошло Франции согласно заключенному Ришелье в 1631 году договору Чераско. Расширенное и обновленное, оно позволяло контролировать дорогу на Турин и служило французским наблюдательным пунктом на краю королевства.
Приближаясь к нему, путешественники вбирали головы в плечи при виде устрашающих бастионов из рыжеватого камня. На бастионах высился замок, смахивающий на Бастилию, такой же зубчатый четырехугольник с толстыми круглыми башнями, внутри которого стояла главная башня — узкая в сравнении с остальными, зато такая высокая, что ее хотелось сравнить с угрожающе воздетым пальцем, готовым пронзить небеса. Первое впечатление oт крепости было мрачным, рядом с этой тюрьмой на краю света, Венсенн и даже Бастилия показались бы игрушечными. Снег на склонах, низкое желтовато-серое небо, грозящее новыми снегопадами, пронизывающий холод — Все это усугубляло тягостное ощущение.
Сильви пробирала дрожь, несмотря на горы меха, наваленные на нее Персевалем. Не проходило ни минуты, чтобы она не вспоминала любимого, томящегося здесь без всякой надежды выйти на свободу, и милейшего Фуке, страстного жизнелюба, какого только знал этот мир. Зрелище грозной крепости не могло не поколебать уверенность в успехе, которая не покидала Сильви с самого отъезда из Парижа, неужто и вправду возможно извлечь человека из этой каменной ловушки?
— Не время терять отвагу! — сказал Персеваль, легко угадывавший ее мысли. — Она нам скоро понадобится. Чутье мне подсказывает, что скоро перед нами вырастет первое препятствие…
Две лошади, влекущие их экипаж, только что процокали копытами по мосту, перекинутому к воротам маленького горного городка, оказавшегося запертым внутри новых крепостных стен. Узкие, неосвещенные улочки напоминали ущелья, так их стискивали высокие дома с красными крышами. Дальше перед путниками раскинулась площадь, большая часть которой была занята красивым готическим собором с колокольней. Напротив собора находилась подробно описанная Филиппом таверна, где Сильви и Персевалю предстояла встреча с ним и Гансевилем.
Препятствие, которое предрекал Рагнель, было тут как тут, перед таверной гарцевали на черных скакунах, молодцевато держась в красных седлах, всадники в голубых мундирах с золотисто-белыми лилиями.
— Мушкетеры! — пробормотала ошеломленная Сильви.
— Я как будто заметил одного на боковой улице, но надеялся, что обознался… — ответил ей Персеваль шепотом.
— Что это значит? Уж не гостит ли здесь сам король?
— Ну уж нет! Скорее они доставили сюда очередного высокопоставленного узника.
— Или приехали за другим, давно томящимся здесь, чтобы перевести его в другую крепость… — предположила Сильви испуганно. — Боже, что же нам тогда делать?
Она уже собралась приказать кучеру Грегуару ехать с площади, но ей помешал Персеваль:
— Так мы привлечем к себе внимание. Зачем торопиться? Разве вы забыли, что мы — благородные путешественники, паломники! Приближается ночь, становится холодно, и мы решили устроить привал…
Солдаты уже успели спешиться и покорно расступились, вняв властным окрикам Грегуара:
— Пропустите, господа мушкетеры! Пропустите!
— Боже милостивый! — прошептала Сильви. — 0н воображает, будто мы по-прежнему в Сен-Жермен или в Фонтенбло!
Видимо, кучер знал, что делает, у мушкетеров не возникло сомнений, более того, один из них, высмотрев за стеклом женщину, проявил галантность, распахнул дверцу и подал Сильви руку в перчатке. Пришлось воспользоваться его учтивостью, поблагодарить улыбкой и дойти с ним д двери таверны, в которой уже появился хозяин, готовы! приветствовать гостей, вылезших из прекрасной дорожной кареты, пусть и забрызганной грязью.
В следующее мгновение Сильви показалось, что неб рушится ей на голову, позади хозяина в белом фартук стоял д'Артаньян собственной персоной. Он загораживал дверь, и миновать его не было никакой возможности. К том же он успел узнать Сильви и радостно улыбался. Отодвинув хозяина таверны в сторону, он поспешил к ней.