У нас нет данных считать такое объяснение верным, но нет и данных для его опровержения. Но с полной убежденностью мы говорим: да, такое объяснение возможно. Действительность его допускает.
Несомненно, к Бейдеману относятся и те рассказы, которые Кеннан собрал от жандармов, служивших в равелине и сосланных на поселение в Сибирь за содействие Нечаеву в его сношениях с волей. По словам Кеннана, в «1882 году в Петропавловской крепости содержался в одиночном заключении офицер, который в конце концов перестал отвечать на вопросы. Призванный к нему врач констатировал, что он впал в идиотизм. Он мог еще есть, пить, но в его усталых стеклянных глазах погас последний луч сознания, и он почти все время проводил, не двигаясь, на постели. Ни имя его, ни совершенное им преступление никому не известны. О существовании его дали некоторые сведения жандармы, служившие в 1882 году в Алексеевском равелине и в августе этого года сосланные в Сибирь за то, что они помогали переписке заключенных с их друзьями. По их словам, этот офицер, сделавшийся в конце концов сумасшедшим и известный только под номером занимаемой им камеры, был привезен на много лет раньше, чем его впервые увидели рассказавшие об этом жандармы» [сравн. сообщение А. Макаревского о рассказах Тонышева, одного из солдат, окарауливавших равелин, в журнале «Путь революции», кн. II, с. 227–228].
Прошло еще полтора года. 1 марта 1881 года был убит Александр II, затем произошла перемена властей. Министром внутренних дел был назначен граф Игнатьев, директором департамента полиции – В.К. Плеве. 20 июня 1881 года Александру III был представлен доклад о Бейдемане. Доклад заключал краткое изложение известных нам моментов, заканчивавшееся упоминанием об обращении Бейдемана на высочайшее имя; доклад не предлагал никаких соображений о том, как поступить с Бейдеманом. Граф Игнатьев записал решение царя: «Доложено 20 июня в Петергофе. Высочайше повелено, если узник пожелает, выпустить и свезти в далекие и малолюдные места Сибири на жительство».
15
После царской резолюции, казалось бы, следующая страница жизни Бейдемана должна раскрыться на рассказе о его освобождении. Но воля не была ему суждена. Тот же Плеве 29 июня доложил своему шефу графу Игнатьеву: «Ввиду имеющихся указаний на ненормальное состояние умственных способностей Бейдемана полагалось бы, предварительно приведения высочайшего повеления в исполнение, поместить его на испытание в Окружную лечебницу всех скорбящих в Казани». Плеве не нашел возможным освободить безумного Бейдемана, а граф Игнатьев пошел дальше Плеве: стены дома сумасшедших казались ему ненадежными, и он положил резолюцию на докладе Плеве: «Согласен, но надо принять меры, чтоб он там не сообщался с людьми, могущими его эксплоатировать во вред правительству». Не совсем ясно, что хотел сказать граф Игнатьев, но ясно, что он требовал сугубого надзора за Бейдеманом даже и в больнице для умалишенных. Так была приведена в исполнение высочайшая воля: «Если узник пожелает, выпустить…»
1 июля департамент полиции сделал исполнение по делу Бейдемана. Были отправлены три бумаги с сакраментальной пометкой вверху: «Совершенно секретно. По высочайшему повелению». № 3937 предписывал коменданту крепости сдать Михаила Бейдемана начальнику С.-Петербургского жандармского управления ген. – майору Комарову; № 3939, адресованный генералу Комарову, был следующего содержания.
«Имею честь просить Вас, милостивый государь, принять содержащегося в Петропавловской крепости 14, 46, 35, 40, 66, 35, 17, 66, 18, 13, 35, 67, 13, 67, 15, 13, 27, 13 [Цифрами зашифрована фамилия Бейдемана.] от коменданта крепости и сделать распоряжение о препровождении его под самым бдительным надзором двух надежных унтер-офицеров, в отдельном помещении, при полном разобщении с окружающими лицами, по железной дороге в г. Нижний Новгород и далее на пароходе в г. Казань, где означенное лицо должно быть сдано в распоряжение казанского губернатора для помещения в Окружную лечебницу всех скорбящих».
Казанскому губернатору министр внутренних дел по департаменту государственной полиции (№ 3938) писал:
«Имею честь, Ваше Превосходительство, сделать зависящее распоряжение о принятии имеющего прибыть в г. Казань под надлежащим конвоем арестанта 14, 46, 35, 40, 66, 35, 17, 66, 18, 13, 35, 67, 13, 67, 15, 13, 27, 13 для помещения в Окружную лечебницу всех скорбящих на предмет испытания состояния его умственных способностей, поручив директору лечебницы доктору Фрезе лично произвести тщательное исследование состояния здоровья упомянутого лица, обязав его представить Вам подробное заключение свое о результатах исследования, с подробным определением как формы умопомешательства арестанта, так и приблизительного срока его выздоровления, если таковое предвидится. Независимо от сего, имею честь просить Вас, милостивый государь, принять все меры к тому, чтоб названный арестант во все время пребывания в лечебнице находился в совершенно отдельном помещении, из коего отнюдь ни под каким предлогом выпускаем не был, при полном разобщении с окружающими лицами, оградив его притом от сообщения с людьми, могущими его эксплоатировать во вред правительства. Сообщая о вышеизложенном, имею честь просить Ваше Превосходительство о последующем не оставить уведомлением».
4 июля Бейдеман был выдан из равелина генералу Комарову, а 8 июля отбыл для принятия казанским губернатором для помещения в больницу. Губернатор извещал, что «о результатах исследования состояния его умственных способностей им будет представлено особое сообщение, по получении надлежащих сведений от г. директора лечебницы Фрезе».
Губернатор выдал жандармскому унтер-офицеру Габедулле Абраимову две квитанции: первую в том, что принят им секретный пакет и арестант, который претензий не заявлял, вторую в том, что приняты вещи, белье, бархатная красная шапочка и Евангелие.
Счеты равелина с Бейдеманом закончились тогда, когда был разрешен вопрос о судьбе собственных вещей, взятых у него при заключении в равелин. По описи значилось: полукафтан форменный кавалерийский черного сукна с погонами, шаровары сине-сероватого сукна, рубаха полотняная, фуражка форменная, каска без султана, кавалерийская, в кожаном футляре, сапоги со шпорами и штиблеты, галстук с манишкою форменный, носки нитяные, саквояж, эполеты кавалерийские, погоны, шарф, портупея кавалерийская, лядунка с перевязью, китель холщовый с погонами, панталоны летние, пистолет двухствольный (испорченный), нож в деревянном черешке. Все эти вещи, по донесению коменданта, пришли в разрушение.
Еще бы, с 1861 года, за 20 лет! За это время и человек пришел в разрушение.
Департамент полиции ответил коменданту, что вещи ввиду ветхости их подлежат уничтожению. Комендант предписал смотрителю равелина «уничтожить вещи сожжением в присутствии двух жандармских унтер-офицеров, а металлические вещи, как-то: пистолет, шашку и проч. – сломать в куски и бросить в Неву, в чем составить акт, за общими подписями участвовавших. 20 июля вещи были сожжены, а металлические вещи сломаны в куски и брошены в реку Неву».
О вещах, конечно, было больше забот и хлопот, чем о человеке…
16
Опять перерыв, опять молчат архивные листы. И наконец книга жизни Михаила Бейдемана раскрывается сразу на последней странице…
Казанский губернатор отвечал 8 июля 1881 года департаменту полиции, что о результатах медицинского исследования им будет представлено особое донесение. Следующее по времени сообщение казанского губернатора было отправлено им через 6 ½ лет. И тут забыли Бейдемана. 10 декабря 1887 года (№ 1022) губернатор писал в департамент полиции: «На отношение от 1 июля 1881 года за № 3938 имею честь уведомить департамент полиции, что находившийся в Казанской окружной лечебнице во имя божией матери всех скорбящих на испытании в состоянии умственных способностей арестант из государственных преступников № 14, 46, 35, 40, 66, 35, 17, 66, 18, 13, 35, 67, 13, 67, 15, 13, 27, 13–5 сего декабря умер».
Цифрами зашифрована фамилия – Михаил Бейдеман…
Для истории последних шести с половиной лет жизни Бейдемана нашелся – уже после первого появления в печати настоящей работы – необычайный материал в архиве Казанской больницы для умалишенных. Был разыскан «скорбный лист» – история душевной болезни Бейдемана [ «Звезда», 1925, № 5 (11). М.С. Бейдеман в Казани, статья Н.И. Иванова]. Веет подлинным трагизмом от этой истории безумия. Считаем необходимым привести несколько отрывков из «скорбного листа». Редкие вспышки памяти о былом, отмеченные здесь, дают несколько любопытных штрихов к биографии Бейдемана.
«Июль, 8, 9. Среднего роста, посредственного, почти слабого телосложения; голова образована правильно, без следов наружных повреждений, очень немного, только на висках и нижней части затылка, покрыта волосами светло-русыми с проседью, зрачки серо-голубых глаз немного реагируют на свет, по временам неравномерны; передних зубов недостает, десны разрыхлены, видимые слизистые оболочки слегка цинготичны; кожа бледна, покрыта довольно значительно волосами, особенно с внутренней передней стороны. Мускулатура значительно атрофирована, подкожный жир – также. Волосы на усах и короткой окладистой бороде с небольшой проседью, белокурые.
На вопросы отвечает; передал, что он родился в 1837 году, содержался в Алексеевском равелине с 1861 г. в одиночном заключении, и в это время говорил очень немного с прислугой, которая входила на короткое время (около ¼ часа) для уборки в комнате. Большей частью прислуга эта, по словам М.С. Б., часто менялась, и только один раз был, в течение семи лет, один и тот же служитель. Аппетит исправный, и сон нормальный.
1881. Июль, 11. По его словам, он начинал учение в Петербурге в Ларинской гимназии и перешел там из 1-го класса во 2-й, потом продолжал в Кишиневской гимназии, до конца курса в 56 году. По окончании курса он был два года экстерном в Киевском кадетском корпусе. Потом на один год поступил в Константиновское военное училище и вышел оттуда поручиком в Драгунский Военного ордена полк. Когда содержался в крепости (с 1861 г.), то в первые десять лет пребывания случались головные боли, но теперь уже 10 лет как ощущает только одну приятную свежесть в голове и во всем теле. 23 года назад – сифилис и бобоны в левом паху, правый зрачок шире левого, оба слегка сужены.