Перспективы и возможностиПрименение когнитивных подходов к решению проблем общества
В предыдущих главах я попытался обрисовать главные характеристики концептуальной модели появления и эскалации враждебных чувств и действий, то, как они проявляются в разных обстоятельствах и какие ресурсы могут быть задействованы для их купирования. Если данная теория найдет свое подтверждение, она сможет стать основой для дальнейших уточнений и определения рамок применимости широкого спектра стратегий психотерапевтических и психологических вмешательств и профилактики.
На данном этапе было бы полезно еще раз окинуть взглядом когнитивную теорию враждебности и рассмотреть подтверждающие ее доказательства, поговорить о дальнейших исследованиях, которые могут быть предприняты для ее проверки, а также о ее применении к решению насущных проблем, перечисленных в главе 1.
При изучении различных подходов к таким сложным явлениям, как враждебность, гонения и война, важно использовать широкую систему взглядов на них. Общая теория систем дает основу для анализа какого-либо явления на разных концептуальных уровнях[341]. Уровень такого анализа обычно зависит от конкретной дисциплины и особых интересов исследователя. Концептуальная система или уровень может быть крохотным и конкретным, как сегмент ДНК, или столь же широким и абстрактным, как баланс сил между национальными государствами. Несмотря на концептуальные различия между уровнями анализа, системы связаны и прямо или косвенно влияют друг на друга. Пытаясь понять такое явление, как враждебность, надо учитывать следующие уровни: биологический, психологический, межличностный, культурный (или социологический), экономический и международный. Методы исследования, используемые в каждой из этих систем, сильно различаются. Системный подход позволяет избежать примитивизации, точнее, сведе́ния причин каких-либо явлений к чему-то одному, что отражается в утверждениях типа «Все дело в генах» или «Это связано с обществом (экономическими условиями и т. д.)».
Возьмем, к примеру, описанный в главе 8 случай с Билли, который в баре ввязался в ссору и драку, а затем отправился домой за ружьем, чтобы убить того, с кем повздорил. Для понимания реактивного насилия данного типа на биологическом уровне исследователи могут, например, проанализировать функционирование нейротрансмиттеров мозга агрессивных крыс; взять пробы нейрохимических веществ, содержащихся в спинномозговой жидкости; измерять уровни гормонов агрессивных обезьян или людей либо получать изображения биологических областей или структур, которые гиперактивны во время насильственных актов.
Невропатологи могут изучать мозг преступников, совершивших насильственные акты, для выявления конкретных поражений головного мозга, которые предположительно ответственны за совершенное насилие. Фармакологи – исследовать действие алкоголя на области мозга, вызывающие тормозящие реакции. Генетики – искать в семейной истории поведенческие шаблоны и специфические хромосомные отклонения, чтобы определить факторы, обусловленные наследственностью.
На психологическом уровне аналитик должен сосредоточить внимание на идиосинкразических особенностях того, как мозг Билли обрабатывает информацию, на его базовых убеждениях о причинах неправомерных посягательств на личность, предвзятостях в его интерпретациях поведения своей жертвы и т. д.
Социальным психологам нужно сосредоточиться на межличностном уровне: каковы природа конкретного рассматриваемого взаимодействия-столкновения, особенности обмена репликами Билли и его собутыльника, который в итоге вылился в акт насилия.
На уровне социологии надо изучать ценности и нормы конкретной культуры или субкультуры, а также социальные институты, поощряющие или, наоборот, запрещающие насилие. Социологи должны исследовать экономические и социальные факторы стресса, которые влияют на социальную роль агрессоров и правонарушителей, а также определенные социальные традиции, подталкивающие к употреблению алкоголя.
От антропологов можно ждать сравнения особенностей разных культур и указаний как на общие черты, так и на различия между обществами до и после возникновения письменности – чтобы прояснить ранние стадии формирования отношения к насилию.
Наконец, эволюционные психологи и биологи могут выискивать аналогии в животном мире, которые могли бы дать подсказки относительно адаптивной ценности стремления к мести в среде наших предков. Для понимания других явлений – таких как геноцид или война – требуется изучение дополнительных концептуальных систем.
Системный анализ часто имеет критическое значение для понимания группового или индивидуального поведения. Ярким примером этого является изменение соотношения между ухудшением экономических условий и преступлениями на почве ненависти в Соединенных Штатах. В период с 1882 по 1930 год количество преступлений на почве ненависти увеличивалось всякий раз, когда ухудшалась экономическая ситуация. Обычно ученые объясняют эту связь механизмом, согласно которому экономические трудности усиливают у личности фрустрации и агрессию, затем направляемые на подвернувшегося под руку козла отпущения – например, на члена уязвимого социального меньшинства. Это теоретизирование соответствует данным по связи между падающей эффективностью экономики и линчеванием негров на американском Юге во времена, предшествовавшие Великой депрессии. Однако в дальнейшем экономические колебания не коррелировали с количеством актов линчевания. Чтобы учесть это изменение, важно изучить еще один, «нижний» уровень системного анализа.
Анализ поведения политических элит и организаций, отличавшихся общей предвзятостью, показал, что они сыграли важную роль в возложении вины и разжигании общественного негодования по отношению к чернокожим и другим меньшинствам в периоды экономического спада. Они активно пытались спровоцировать насилие против афроамериканцев в депрессивных регионах страны, преувеличивая экономическую конкуренцию со стороны чернокожих. Пропагандистские выпады против афроамериканских чернорабочих считаются важным фактором разжигания расовых беспорядков в городских районах[342]. Изменения в том, как общество расценивает предвзятость и предубеждения по отношению к чернокожим, в конечном итоге лишили расистские группы большей части их влиятельности и силы.
Системный подход также предлагает альтернативу традиционной гипотезе «фрустрации-агрессии». Когда люди находятся в состоянии стресса, вызванного экономическими (или иными затруднительными) условиями, они особенно склонны воспринимать простые объяснения причин всех трудностей. Рассмотрение экономических проблем в терминах сложных, комплексных, абстрактных, а часто и непредставимых факторов и переменных требует значительных умственных усилий. Но если у людей уже имеется предвзятое представление об уязвимом меньшинстве, они с готовностью откликаются на призывы рассматривать эту группу – по крайней мере, частично – как ответственную за переживаемые ими бедствия.
Хорошей иллюстрацией полезности теории систем является ее применение к рассмотрению того, как агрессивное государство развязывает войну. Хотя военные действия в масштабе конфликта между двумя государствами были в значительной степени вытеснены с международной арены этнополитическими катастрофическими столкновениями, рассмотрение типичных европейских войн XX века может стать примером применения системного анализа. На «верхнем» уровне находится нестабильная система международных отношений. Она влияет на следующий уровень – а именно, на психологию правящих верхушек, которые воспринимают нестабильность либо как угрозу национальной безопасности, либо как удобную возможность поживиться за счет более слабых государств. В любом случае, государства решают, что их высшим интересам соответствует укрепление военной мощи и формирование коалиций с другими дружественными странами. Государственные лидеры, лелеющие экспансионистские устремления, могут воспользоваться таким положением дел, напав на соседнюю страну.
Для этого им надо заручиться поддержкой политической элиты, вооруженных сил и граждан своей страны. Обычно такие государственные руководители используют средства массовой информации, новостные агентства для завоевания народной поддержки. В некоторых случаях, как у Гитлера и Милошевича, они также могут вызывать в воображении масс истории о преследовании «наших» – тех, кто является меньшинством в соседних странах. Гитлер использовал эту стратегию для организации поддержки своего вторжения в Чехословакию – для защиты немецкого национального меньшинства в Судетской области. Милошевич применил подобную тактику, когда утверждал, что сербское меньшинство в Косове подвергается преследованиям и гонениям со стороны этнических албанцев.
На следующем, еще более низком уровне находящиеся у власти лидеры добиваются формирования в массовом сознании народонаселения образа соседствующей нации или этнической группы как Врага. Каждый индивидуум отождествляет себя с целями командующего.
Для еще более полного понимания причин враждебности и насилия аналитик должен изучить взаимодействие между различными системами. Например, было бы интересно исследовать не только то, как церебральный дефицит и изменения в химических процессах в мозге вызывают изменения в обработке информации, но и то, как последний влияет на первый: например, могут ли чрезмерные конфликты из-за неправильной атрибуции усугубить органический дефицит.
Органический дефицит мозга может по-разному влиять на психологическую систему – систему обработки информации. Человек, который в детстве перенес какое-то поражение головного мозга, склонен использовать объяснения проблемных ситуаций, требующие от него наименьших умственных усилий. Поэтому он с большей вероятностью, чем нормальный человек, воспримет отдельные важные аспекты ситуации, а не весь ее контекст. Он также с большей вероятностью будет придерживаться эгоцентрических, дуалистических (типа «или… или…») объяснений. Так как проблемы межличностных взаимодействий проще списать на вредоносные намерения кого-то другого, чем рассматривать ситуацию в целом, ища более сложные и «нейтральные» ее причины, человек склонен считать такими причинами личностные факторы, что приводит к гневу или насилию. В самых экстремальных случаях психологической реакцией на первоначальный органический дефицит может стать паранойя[343].
Важную роль также играет взаимодействие между увеличением искажений при обработке информации и эскалацией межличностного конфликта, например супружеского спора или спора в баре. Психологическая и социальная системы становятся все более разобщенными. На данном этапе анализа можно задаться вопросом: как общественные ценности влияют на отношение индивидуума к насилию в межличностных отношениях и системах убеждений, «выдающих разрешение» на такое насилие, и оправдывают его? Влияние субкультуры на отношение к насилию проиллюстрировано в главе 8, в разделах, посвященных южному кодексу чести и северному кодексу улицы. Вкратце, убежденность в важности такого «инструмента» сохранения своего статуса в группе, как угроза применения насилия, способствует тому, что акты физических нападений и убийства никогда не будут искоренены. Предложенная мной интерактивная модель применима и к другим важным проблемам, таким как предрассудки, гонения, преследования и этнополитическое насилие.
Когнитивная преемственность
Как показано в нижеприводимой таблице, люди, которые либо активно ищут случая для применения насилия в отношении кого-то, либо поддерживают его применение – против другого человека или этнических либо национальных групп, – имеют схожий профиль жизненных установок. Жестокий и прибегающий к рукоприкладству муж, подобный Раймонду (описан в главе 13), считает себя невинной жертвой необоснованной критики со стороны жены. Из-за когнитивного блока, проявляющегося на пике ярости, он не может понять, что у нее могли быть иные причины для критики, кроме «желания помучить» его, и поэтому считает, что избиение жены не только допустимо, но и необходимо для защиты и утверждения своей самооценки.
Реактивный агрессор, типичным образчиком которого является Билли (его случай описан ранее в этой главе и главе 8), полагает, что оскорбляющий его в ходе перебранки человек заслуживает наказания, поэтому физическое насилие и даже убийство оправданно. Ослепленный эгоистическим образом мышления, он не осознаёт, что другой индивидуум тоже может чувствовать себя травмированным его оскорблениями. Как и Раймонд, Билли воспринимает своего антагониста Врагом.
Как показано в таблице, есть сходство в том, как полный враждебности агрессор воспринимает себя и свою жертву в самых разных условиях. В противоположность интерпретациям, которые сделает объективный наблюдатель, он рассматривает себя исключительно в качестве жертвы, а того, кто на самом деле является жертвой, – обидчиком и мучителем, Врагом. Способы и модели обработки информации, преобладающие в нем, жестко ограничены первичным, первобытным эгоцентрическим уровнем, а следовательно, он классифицирует свои восприятия в дихотомических категориях (друг или враг, добро или зло). Кроме того, его деструктивные импульсы не гасятся (или не ослабляются) обычными принятыми в социуме сдерживающими факторами – из-за его отношения к насилию как к чему-то принципиально разрешенному (им самим).
Участвуя в актах индивидуального или массового насилия, человек приобретает склонность все к тому же дихотомическому взгляду на самого себя и других людей. Каждый из супругов, которые переходят к выяснению отношений на кулаках, выказывает тенденцию рассматривать себя в качестве жертвы, а свою «половину» считать «плохой», «неправой»; для описания друг друга они даже могут использовать слово «Враг». Аналогично агрессоры, прибегающие к насилию, рассматривают себя в качестве невинных жертв враждебного и вредоносного поведения окружающих. Те, кто устраивает погромы, линчевания и этнические бойни, уверены, что, нападая на Врага, защищают себя. Участники каких-либо преследований охвачены предубеждениями этноцентрического или националистического характера, в результате чего они выдают себе разрешение на физическое или психологическое насилие любой степени. Точно так же в ходе большинства войн прошлого народы считали, что они сами или их «братья» подвергались опасности или жестокому обращению со стороны соседнего (вражеского) государства.
Враг моей группы – «мой Враг»; его следует подвергать дискриминации, уничижению, сегрегации, а в конечном счете просто «зачистить». Граждане государств, развязывавших войны, рассматривали свои нации абсолютно правыми, а свои действия – абсолютно оправданными. Будучи полностью уверенными в лидерах, их правоте и надежности, эти народы оказались ведо́мы скармливаемой им дезинформацией и преувеличениями. «Группизм» – как и эгоизм – создает образ лидеров групп или «своей» нации как добродетельных субъектов, объектов и сущностей, к тому же находящихся под угрозой чего-то, и поэтому оправдывает «контратаку». Многочисленные примеры, начиная с того, что творилось во времена мировых войн, и до случаев массовых боен в Боснии или Руанде, подтверждают данный тезис. Например, вступление Германии в Первую мировую войну получило огромную поддержку немецкого народа, который воспринял мысль, что армия страны просто защищала нацию от иноземного вторжения. И это утверждение было принято всеми классами общества. В книге «Rites of Spring» Экштайнс[344] описывал принятие случившегося даже интеллектуальной элитой: «В ходе войны от тридцати пяти до сорока трех заведующих кафедрами германских университетов утверждали, что Германия оказалась вовлеченной в войну лишь потому, что подверглась нападению»[345]. Греки-киприоты и турки-киприоты применяют по отношению друг к другу один и тот же, полный яда и злости, язык. Если верить тому, что пишут средства массовой информации, подобное правило применимо и к сербам с хорватами, и к израильтянам с палестинцами, и к индусам с мусульманами.
Спираль враждебности
До этого момента я рассматривал способы изучения конкретного явления на разных уровнях и обсуждал взаимодействия различных систем. Кроме того, проиллюстрировал когнитивные общности в самых разных случаях и обстановках (в семейных конфликтах, насилие с политической подоплекой и т. д., и т. п.). Однако не менее важно изучать последовательность развития враждебности и проводить соответствующие исследования на каждом уровне. Это развитие можно рассматривать как последовательность этапов – от предрасположенности, через стремительное развитие, к конкретным реакциям. Данные шаги зависят от активации определенных психологических структур и процессов.
Предиспозиция
Как легко заметить, некоторые люди реагируют с проявлением враждебности на определенные ситуации (по крайней мере, сначала), особенно на те, которые требуют действий по защите или ответной «атаки». Подобная предрасположенность встроена в некоторые специфические убеждения, например: «Если человек на меня замахивается, это значит, что он готов напасть». Некоторые убеждения подобного свойства настолько явно связаны с реально существующими угрозами, что приведут к вполне предсказуемым реакциям на провоцирующие ситуации. Другие убеждения носят более идиосинкразический характер, например: «Если кто-то мне перечит, значит, я ему/ей не нравлюсь» или «Если люди заставляют меня ждать, значит, они меня не уважают». Если такие убеждения являются жесткими и применяются ко всем ситуациям без разбора, они представляют особую уязвимость личности, воздействие на которую может приводить к чрезмерному или неуместному гневу.
Напрямую затрагивая эту уязвимость, происходящее событие активирует соответствующее убеждение, под влиянием которого делается интерпретация (или неверная интерпретация): «{так как она заставляет себя ждать}, ей все равно». Этот смысл (или толкование), проявляемый в форме автоматических мыслей, вызывает дистресс. Если уязвленная сторона обвиняет в возникновении дистресса другую сторону, вовлеченную в конфликт, то первая ощущает в адрес второй возмущение и гнев, а также желание наказать. В то же время, если в результате всего первая сторона будет ощущать уменьшение, падение самооценки, это вызовет еще и чувство грусти, печали, уныния.
Большее клиническое значение имеет развитие более стойкого враждебного мышления. Данное психологическое состояние характеризуется постоянными, наполненными враждебностью столкновениями человека в семье или с посторонними людьми[346]. Возьмем для примера очень частую и характерную ситуацию, когда первоначально позитивные образы друг друга у жены и мужа постепенно перерождаются в негативные. Негативный имидж возникает в результате семейных конфликтов, а затем усиливается интерпретациями поведения друг друга, носящими отрицательный характер. Предположим, что имидж такого рода изображает партнера как Врага. Когда супруги «приходят в себя» после ссоры, эти образы теряют значительную часть отрицательного заряда, и поэтому они (супруги) могут воспринимать друг друга в более-менее реалистичном свете.
А теперь предположим, что отдельный инцидент или серия инцидентов напрямую бьют в уязвимое место – и так шаткое представление о себе одного из партнеров и, скажем, ссора перерастает в акты физического насилия. Образ Врага получает новые подтверждения и начинает оказывать заметно большее влияние на интерпретации последующего поведения. Таким образом, негативные образы становятся более сильными, активировать же их оказываются способны все менее серьезные столкновения. В конце концов, образы Врага у каждого партнера приобретают законченные формы, и они полностью определяют реакции супругов друг на друга. В конечном итоге эти оформившиеся образы приводят к разводам, серьезному физическому насилию или в крайне редких случаях – к убийствам.
Эксперименты показали, что супруги в неблагополучных браках склонны приписывать причину проблем друг другу; и точно такие же проблемы, возникающие в относительно гармоничном браке, объясняются складывающейся ситуацией[347]. Вариантами «каузальных (причинных) убеждений» являются убеждения «характерологические». В неблагополучной семье появляется новая проблема: каждый супруг не только обвиняет в случившемся партнера, но и находит объяснение этому в его/ ее скверном характере – склонности к манипуляциям, коварстве, злобности. Возникают чувства, варьирующиеся от презрения до гнева и в конце концов приводящие к ненависти.
При дальнейшей работе в данной области очень желательно составить перечни убеждений, предрасполагающих людей к враждебным реакциям. Конечно, респондент может сознательно отрицать некоторые имеющиеся у него убеждения или не осознавать их. Однако используя процедуры с «фиксированием установки» – так называемый «прайминг», исследующий конкретный случай специалист может сделать вывод об их наличии. Возможно применение целого ряда таких процедур для выявления конкретного убеждения. Один из методов – индуцированные образы. Исследователь может предложить пациенту рассмотреть некий взрывоопасный сценарий, например: «Вообразите себе, что ваш друг сильно опоздал и даже не извинился». Если пациент выказал признаки раздражения и рассерженности, можно предположить наличие у него следующего предрасполагающего убеждения: «Если кто-то заставляет без особой нужды ждать себя, этим он меня обижает и оскорбляет». Подтверждением здесь может являться автоматическая мысль типа «Он не чувствует ко мне никакого уважения» или «Ей на самом деле абсолютно все равно (что будет с нашей дружбой)». После того как «испытуемый» научится распознавать возникающие у него образы, можно предложить ему более идиосинкразический сценарий, который способен стать подтверждением выявленных убеждений или использоваться для обнаружения более глубоко скрытых убеждений и образов.
Подобные сценарии могут предлагаться и в форме видеороликов. Так, Кеннет Додж создал неоднозначную по содержанию видеозапись того, как один ребенок сталкивается с другим – можно сказать, врезается в него[348]. Склонные к антисоциальному поведению дети значительно чаще, чем другие, говорили, что первый ребенок сделал это нарочно, намеренно, а не случайно. Интересно, что по результатам данного теста было можно предсказать появление через несколько лет у человека склонности к агрессивному поведению. Подобные сценарии вызывают враждебные реакции, если у индивидуума есть определенные внутренние убеждения, предрасполагающие его к восприятию происходящих в их рамках действий как преднамеренных. После просмотра видеозаписей с такого рода сценами нужно ставить перед испытуемыми вопросы о том, какое значение придается происходившему на экране и какие эмоции при этом возникают: о намерениях «обидчика»; был данный акт случайным или нет, а также действительно ли он нес заряд злобы, или все наиграно; должен ли «обидчик» быть наказан и насколько серьезно; какова должна быть цель предлагаемого наказания (отучить, отмстить и т. п.); появляется ли у человека, просматривающего данный видеосюжет, чувство гнева, злости или другой подобного вида эмоции (раздражение, досада, ярость).
Исследования, которые бы подтверждали или опровергали все эти предположения и выводы, могут проводиться в контексте семейной психотерапии и иметь свои достоинства. Каждому супругу можно предложить заполнить анкету-вопросник, состоящий из ряда отрицательных и положительных определений-прилагательных, и проанализировать полученные ответы, чтобы определить их представления друг о друге. Также полезно попросить указать, как часто (от «иногда» до «всегда») и насколько точно («можно ли его заменить?») подходит предлагаемое прилагательное для ответа на вопрос. Можно использовать и анкету-вопросник открытого типа – просто нескольких описаний супругов друг друга в свободной форме. На основе этих данных исследователь должен быть в состоянии составить профиль образов друг друга, которые имеются у обоих партнеров.
Далее, определив эти образы, исследователь мог бы приступить к изучению других компонентов, чья последовательность приводит к появлению враждебности в отношениях. Следующий этап – рассмотрение убеждений, связанных с наказаниями за различные обиды, оскорбления и нарушения. В анкете-вопроснике можно перечислить следующие подобные убеждения:
• Если кто-то (или «мой супруг / моя супруга») мне надоедает, докучает, этот человек должен быть наказан.
• Я не должен/должна позволять ему/ей так поступать со мной.
• Он причинил мне вред и боль, так что и я должен/должна причинить ему/ей вред и боль.
• Я должен проучить его/ее.
• Если он/она меня провоцирует, значит, заслуживает того, чтобы его/ее избили.
На следующей стадии работы нужно прояснить, какие когнитивные процессы превращают утверждение «мне следует нанести ответный удар» в убежденность «я нанесу ответный удар», что затем выливается в насильственное действие.
Вопросник, разработанный для выявления убеждений, разрешающих те или иные действия, допустимо использовать и для определения факторов, которые снимают моральные запреты на причинение другому лицу физического вреда. Такая анкета-вопросник может содержать следующие пункты:
• Если я в самом деле серьезно злюсь на кого-то (на своего супруга), все будет в порядке, если он (она) получит по заслугам.
• Выбора нет. Я должен/должна преподать ей/ему урок.
• В долгосрочной перспективе наших отношений будет лучше, если я сейчас сделаю что-то этакое, агрессивное.
• Я не могу более выносить это давление. Ударив ее/его, я сниму напряжение.
Было бы полезно заранее проиллюстрировать эти убеждения описаниями соответствующих мысленных образов или видеозаписями. Вопросник можно попросить заполнить как до, так и после стимуляции психики с помощью вызываемых в сознании пациента образов или демонстрации видеороликов, показывающих супружеские ссоры. Эти шаги направлены на то, чтобы продемонстрировать изменения в представлениях о приемлемости насилия. Конечно, данные эксперименты должны проводиться только в контролируемой, можно сказать, «лабораторной» обстановке. Они также должны быть направлены на улучшение понимания испытуемыми самих себя, которое приводило бы к усилению самоконтроля над импульсивным поведением.
Анкету-вопросник можно разработать и так, чтобы попытаться выявить более общие «разрешительные» убежденности, например относящиеся к проблемам группового насилия. Так, они могли бы включать в себя следующие пункты:
• «Наш предводитель/лидер заявил, что мы должны сделать это – поэтому все в порядке» (распыление или размывание ответственности).
• «Все другие члены группы поступают именно так» (групповая эмпатия).
• «Насилие во имя благой цели не является преступлением» (идеологическое обоснование).
• «Если мы не проучим их сейчас, они достанут нас первыми» (страх первым получить удар).
Подобные убеждения можно выявить, досконально разработав и подобрав сценарии.
Тщательное изучение других враждебных реакций указывает на важную роль убеждений запугивающего характера. То, что кажется нормальной реакцией на провокацию, на самом деле может быть вызвано скрытым страхом или неуверенностью в себе. Мать, которая излишне жестко ведет себя с непокорным, «бунтующим» ребенком, может руководствоваться предрасполагающим у к этому убеждением: «Если мой ребенок плохо себя поведет, я не смогу функционировать». У склонных к семейному насилию личностей, таких как Раймонд, имеются тайные страхи того, что жена их просто «съест по жизни», если позволить ей хоть какую-то критику в свой адрес. Осужденный, нападающий на тюремного надзирателя, боится оказаться в беспомощном положении. Наконец, человек, участвующий в гонениях на какую-то группу, убежден – обычно под влиянием пропаганды или действием мифов, – что преследуемая группа представляет реальную опасность.
Преципитация
До этого момента я, по большей мере, обсуждал то, как активируются убеждения, чреватые разными проявлениями враждебности; как скороспелые суждения и оценки непродолжительных внешних раздражителей могут приводить к враждебным реакциям; как конкретные значения, придаваемые этим раздражителям, могут быть оценены по вызываемым ими автоматическим мыслям. Кроме того, я коснулся других стратегий исследования данных проблем. Это все призвано помогать нам в выявлении психологических процессов, которые протекают во время типичных эпизодов, сопровождаемых выражениями гнева, злобы и враждебности.
Какие-либо предрасполагающие убеждения обычно не оказывают значительного влияния на мышление и чувства, пока не активированы. Внешнее событие, содержание которого перекликается с каким-то определенным убеждением, весьма вероятно его активирует. Когда Луиза (случай, описанный в главе 3) обнаружила, что ее помощник сделал ошибку, она пришла в ярость и подумала: «Он небрежен и должен быть наказан». Ее убеждение выглядело так: «Ошибки являются следствием небрежности». Однако еще одно, менее очевидное ее убеждение основывалось на страхе «Если мои подчиненные не выполняют то, что должны выполнять, они ставят под угрозу мой авторитет».
Иногда относительно тривиального события достаточно, чтобы вызвать сильный гнев, если предрасполагающее убеждение очень сильно. Один политический деятель, у которого развился крайне высокий уровень самооценки, обычно не обращал особого внимания на свои неудачи и нападки. Но когда один бывший сторонник, не сыгравший в его карьере значительной роли, перебежал в стан политического оппонента, он пришел в неописуемую ярость, а в его голове пронесся целый вихрь мыслей о том, как физически расправиться с «предателем». Активированное в данном случае убеждение состояло в следующем: «Если кто-то ведет себя нелояльно, – это удар ножом в спину». Из-за такой убежденности даже незначительное отступничество воспринималось серьезной угрозой.
Возможно, придется обойти ряд ловушек, чтобы выяснить, какие именно убеждения приводят к появлению чрезмерного гнева, выливающегося в применение насилия или нет. Одна из проблем заключается в том, что люди могут не признавать наличие у себя конкретных убеждений, считающихся признаком незрелости, предвзятости, или рассматриваемых в обществе как нежелательные по иным причинам. Более того, можно не знать об их существовании у себя, потому что, когда они активированы, то выражаются в форме того, что кажется действительной, верной интерпретацией ситуации, и поэтому рассматриваются не в качестве внутренних установок, а как нечто, полностью адекватное конкретным обстоятельствам и вызванное исключительно ими. Само осознание своих мыслей как интерпретации может вытесняться стремительной волной гнева и побуждением к действию. Люди часто «на автомате» воспринимают индивидуума другой расы, этнической или политической группы как более «низкого» – без осознания того, что их мышление находится под властью соображений типа «мы-против-них».
Иногда трудно точно определить фактическое провоцирующее событие. Искрой, из которой, по общему признанию, разгорелось пламя Первой мировой войны, стало убийство эрцгерцога Франца Фердинанда сербскими террористами. Однако более широкий взгляд на тот конфликт должен включать в себя учет как последующих, так и предшествовавших событий. Политическое убийство спровоцировало военное нападение на Белград со стороны Австрии, ощущавшей угрозу империи, исходившую от ее славянского населения. Нападение же на Сербию представляло собой угрозу российским панславянским амбициям и вызвало полную мобилизацию в русской армии. Руководство России также было очень обеспокоено союзническими отношениями Германии и Австро-Венгрии. Мобилизация на ее территории являлась прямой угрозой для Германии и спровоцировала всеобщую мобилизацию уже в этой стране с целью нанести превентивный удар по России до того, как последняя станет слишком сильной.
Цепочку спровоцировавших войну событий, якобы мотивированных враждебными действиями другой стороны, легче понять в терминах восприятия угрозы в адрес государства. Во всех событиях, предшествовавших Первой мировой войне, каждое вовлеченное в них государство ощущало для себя прямую или непрямую угрозу. Поэтому их реакции проистекали из убежденностей о своем уязвимом положении в большей мере, чем из целей утверждения собственного величия. А вот убеждения населения этих стран вращались вокруг патриотизма, собственной правоты и национальной гордости. В отличие от государственных лидеров, которые беспокоились о последствиях цепной реакции, гражданское общество подхватило эйфорию, связанную с открывавшимися возможностями отомстить за ранее нанесенные оскорбления национальной гордости, насладиться силой и властью, искупаться в лучах славной победы.
Автоматические реакции
Реакции на раздражающее событие дает обширную информацию о характере обработки информации у человека. В соответствии с когнитивной теорией, активированные убеждения приводят к автоматическому когнитивному ответу на провоцирующее событие. Процесс обработки информации состоит из нескольких стадий. Первоначальная протекает настолько быстро, что человек просто ее не осознает. «Микроскопический» подход к исследованию того, как разгорается враждебность, берет начало в работах Джона Барга и его коллег. Они обнаружили, что человек оценивает любой раздражающий фактор очень быстро, обычно в течение одной третьей секунды. В одном из своих экспериментов внешнее воздействие, воспринимаемое испытуемым как «хорошее», способствовало подтягиванию рычага к себе, а «плохое», по его ощущениям, способствовало отталкиванию рычага от себя[349]. Правдоподобное объяснение таких результатов заключается в том, что человек обрабатывает информацию об угрозе очень быстро и мобилизуется на отпор еще до того, как осознает ее существование.
Представляется, что в последующих экспериментах имеет смысл проверить, будут ли другие виды угрожающих раздражителей (например, вид обозленного лица) вызывать реакцию отталкивания. Подобного рода эксперименты способны помочь проследить, как развивается заряженный враждебностью ответ с самого начала. После первоначальной, «неосознаваемой» реакции человек обычно приходит в состояние «хорошего» или «плохого» образа мыслей. На данном этапе можно представить себе неоднозначный сценарий, аналогичный тому, который использовался в исследованиях Кеннета Доджа, и следует спросить испытуемого о его мыслях. Если был активирован образ мыслей, характеризуемый враждебным настроем, я бы предсказал, что у этого человека возникнут автоматические мысли о злом умысле обидчика.
Затем данный эксперимент следует распространить на следующий этап процесса обработки информации, где происходит уже сознательная оценка происходящего. При этом тестируется гипотеза о том, что сознательная интерпретация индивидуума может оказаться предвзятой – на основе существовавших у него ранее представлений и образа мышления. Положительные результаты подтвердили бы концепцию когнитивного континуума при обработке информации.
Первичная сознательная или предсознательная фаза проявляется в автоматических мыслях. Обычно люди быстро оценивают появляющуюся автоматическую мысль и отвергают или развивают ее, либо интерпретация «откладывается в сторону». Например, первая мысль у Раймонда в качестве реакции на «напоминания» Глории: «Она всегда меня унижает». За ней следовали «уточнения»: «Она меня нисколько не уважает. Если я ничего не сделаю, она просто порежет меня на куски. Я не могу позволить ей выйти сухой из воды!» Целый ряд исследований подтверждают эти клинические наблюдения.
В любом подобном исследовании важно «стимулировать» проявление агрессивных убеждений того, кто склонен их проявлять в обычной жизни. Как упоминалось выше, для этого могут быть использованы соответствующие видеоролики, вызванные провокационным событием образы или какое-либо повествование от первого лица. В идеале такая процедура индуцирования реакций должна активизировать враждебные убеждения.
Экспериментальное подтверждение возникновения автоматических мыслей и когнитивных предубеждений продемонстрировал Кристофер Экхардт и его сотрудники[350]. Испытуемых мужчин просили произносить вслух свои мысли во время прослушивания аудиозаписей, которые вызывали у них гнев, рисуя в воображении столкновения с женами. Основная цель работы Экхардта заключалась в том, чтобы увидеть, можно ли по различным когнитивным предубеждениям отличать агрессивных мужчин от неагрессивных, живущих в условиях неблагополучного брака, а также от них обоих – мужчин, чьи браки вполне удачные. Сформулированные испытуемыми мысли, возникавшие у них в сценариях, которые вызывали и не вызывали гнев, классифицировали профессиональные оценщики. Результаты показали, что мужчины, склонные к семейному насилию, с большей вероятностью, чем их «тихие» собратья, демонстрировали различные типы когнитивных искажений, которые приписываются примитивному мышлению (см. главу 4): преувеличения, дихотомическое мышление и произвольные выводы.
Подход Экхардта применим для проверки множества предположений по поводу причин возникновения гнева. Меняя экспериментальные сценарии, можно определить точное содержание мыслей людей, оказавшихся в разных вызывающих гнев ситуациях. Например, исследователь может разыгрывать ситуации, описывающие межличностные конфликты на работе, в семье, с друзьями и знакомыми, а также с незнакомцами, потом записывать и классифицировать возникающие у испытуемых автоматические мысли.
Уиклесс и Кирш провели исследование по когнитивной теории эмоций. Семь тысяч двести выпускников в течение трех дней фиксировали свои мысли и эмоции всякий раз, когда чувствовали гнев, тревогу или грусть. Структурированные данные бесед с ними собирали каждый день, затем их оценивали на предмет содержания. Анализ убедительно подтвердил гипотезу о том, что гнев связан с мыслями о трансгрессии, тревога – об угрозе, а грусть – о потере. Чаще всего с гневом ассоциировалась тема обиды[351].
В случаях же, когда простые анкеты-вопросники вряд ли позволят выявить основные предвзятые убеждения, можно использовать ряд «неявных» или косвенных методов. Например, в типичном эксперименте фотографии или слова, описывающие какие-либо стигматизированные группы (например, афроамериканцев в США), показываются испытуемым со скоростью чуть ниже порога для сознательного восприятия. Далее измеряется время, необходимое человеку для их распознавания и произнесения отрицательных или положительных слов, характеризующих то или иное предвзятое отношение. Индивидуумы, не принадлежащие к стигматизированной группе (кавказцы), быстрее улавливали слова, описывающие негативные моменты (например, недружественный или агрессивный), чем те, которые несли в себе позитивный заряд (например, дружественный или полезный). Таким образом, для реакции на положительные слова требуется меньше времени после контакта с представителями той же расы[352].
Терапевтические вмешательства и профилактика
При серьезном рассмотрении вопроса, какой тип программы терапевтического вмешательства или профилактики следует применять для коррекции склонности к враждебному поведению, важно адаптировать эти стратегии к характерным особенностям конкретных проблем, например жестокого обращения с детьми, преступных посягательств или этнических конфликтов.
Психотерапия пациентов, легко впадающих в гнев
Как практик-клиницист, я считаю полезным исследовать системы обработки информации (или когнитивные системы) и межличностные отношения. Мне удавалось добиться сотрудничества с пациентами в исправлении разных психологических искажений их личности и изменении систем убеждений, которые предрасполагали их к гневу и насилию. Аналогично, когда я работал с супругами или несемейными парами, мне удавалось побудить их сосредоточиться на изменении своей индивидуальной эгоцентрической системы взглядов, стать более восприимчивыми к точке зрения, чувствам и целям партнера и развить в себе бо́льшую эмпатию друг к другу.
В главе 2 я уже описал эффективную когнитивную терапию гнева, предложенную Деффенбахером. Бек и Фернандес провели метаанализ 50 исследований с участием 1640 субъектов, чтобы определить эффективность когнитивно-поведенческой терапии гнева. Они обнаружили, что среднестатистический прошедший курс когнитивной психотерапии пациент вел себя лучше с точки зрения общего ослабления гнева, чем 76 % тех, кто не получил такого лечения. Были исследованы случаи из широкого спектра областей, связанные с гневом и враждебностью, включая заключенных, жестоких родителей и супругов; несовершеннолетних преступников и подростков, находящихся на лечении в интернатах; агрессивных детей и студентов колледжей, имеющих проблемы, связанные с гневом[353].
Смягчение гнева во многих случаях может быть фактором, спасающим жизни. Шварц и Оукли, например, выяснили, что когнитивно-поведенческая программа так же эффективна, как и лекарства от повышенного давления – частого предшественника инсультов и сердечных приступов[354].
Жестокое обращение с детьми
Очевидно, что важно разрабатывать эффективные программы по борьбе с жестоким обращением с детьми не только для того, чтобы с их помощью облегчать положение конкретных детей, но и для предотвращения передачи, можно сказать, «традиции» жестокого обращения с детьми от одного поколения к другому. Родители, отличающиеся таким «подходом к воспитанию», обычно сами в детстве подвергались насилию.
Подход разработали Уайтмен, Фаншел и Гранди – для проверки эффективности терапевтического когнитивно-поведенческого вмешательства в деле купирования гневных реакций родителя, склонного к жестоким и насильственным практикам воздействия на ребенка. Комплексная когнитивно-поведенческая терапия, состоявшая из когнитивной реструктуризации, решения проблем и релаксации, показала значительное улучшение ситуации с гневом в сравнении с контрольной группой. Когнитивное вмешательство было направлено на переосмысление значения «провокации» со стороны ребенка[355]. Когда родитель решал, что провокация осознанная – как чаще всего думает большинство родителей, накал рассерженности и гнева был значительно выше, чем когда она считалась ненамеренной.
Кроме того, родителей учили искать другие объяснения поведению ребенка, не концентрируясь на одном: все из-за того, что «ребенок испорчен». Интересной частью данного исследования была ролевая игра (в рамках терапевтического сеанса), в которой имитировался какой-то провокационный акт со стороны ребенка. Видимо, улучшение определялось, а его уровень измерялся на основе того, в какой мере уменьшилась интенсивность гнева, вызванного этой провокацией.
Семейное насилие
Мужья, склонные применять насилие, проявляют уникальную чувствительность к любой угрозе их самооценки. Одно исследование показало, что часто распускающие руки семейные тираны в гораздо большей мере склонны воспринимать мелкие, незначительные или двусмысленные действия жен в качестве оскорбительных для их мужской гордости и чести, чем «обычные», «спокойные» мужья. «Романтическая ревность» является еще одним источником гиперчувствительности. Насилие над супругой или девушкой, за которой ухаживает несдержанный парень, часто провоцируется тривиальным поступком с ее стороны: она просто дружелюбно улыбнулась другому мужчине, а ее партнер пришел к выводу, что она почувствовала влечение к тому, другому; затем он интерпретировал происходящее как нечто, ставящее под вопрос его сексуальную состоятельность[356]. Мужчина внутренне мобилизуется на отпор «агрессии», а желание избить партнершу становится непреодолимым. Точно определив, какие убеждения лежат в основе побуждения ударить жену, психотерапевт может адаптировать свое вмешательство для устранения конкретной уязвимости личности (страхов быть отвергнутым или брошенным, нестабильной самооценки) и научить мужа более адаптивным механизмам для преодоления трудностей.
Первоначально психотерапевту следует сосредоточиться на контроле за проявлением враждебности и защите жены от дальнейших нападок и агрессии. Затем акцент должен сместиться на предрасполагающие убеждения и помощь пациенту, чтобы он научился с холодной головой относиться к провоцирующим моментам, а также помощь паре, чтобы она решала возникающие проблемы рациональным способом (вплоть до развода, если потребуется).
Осужденные преступники
Были также получены обнадеживающие результаты по профилактической работе среди преступников, заключенных в тюрьму[357]. В процессе соответствующих исследований сравнивался уровень рецидивизма в группе из 55 мужчин-правонарушителей, участвовавших в «программе когнитивного изменения личности», с аналогичной группой из 141 правонарушителя в том же пенитенциарном учреждении. Хотя показатель рецидива оставался довольно высоким, он оказался значительно ниже в группе тех, кто участвовал в программе (50 %), чем среди ее неучастников (70,8 %).
Работа с заключенными велась в мини-группах по 5–10 человек, занятия проходили три-пять раз в неделю. Психотерапевтический подход был сфокусирован на «криминогенных ошибках мышления». У осужденных выявили типичные проблемы мышления, описанные в главе 8. Ход мыслей грабителя был примерно такой: «Я достоин заработать пару баксов после того, что мне в прошлый раз пришлось пережить по милости копов». В программе также использовались методики, описанные в книге Росса и Фабиано «Время думать», опубликованной в 1985 году[358].
Предотвращение правонарушений
Работа Доджа и его коллег по определению когнитивной предрасположенности к правонарушениям и преступлениям у детей дошкольного возраста пришла к кульминации в крупномасштабном исследовании с использованием когнитивных стратегий в рамках более обширных программ.
Их проект «Fast Track» представляет собой клиническое исследование, проводимое над выбранными случайным образом детьми, для проверки эффективности комплексного терапевтического вмешательства с целью предотвратить серьезные расстройств поведения у детей из группы высокого риска. В ходе предварительного обследования и отбора 10 000 мальчиков и девочек старшего детсадовского возраста в детских учреждениях для бедных слоев населения из четырех регионов страны среди них выделили 892 детей, отмеченных как очень агрессивные. Затем их случайным образом распределили по двум группам: в одной должна оказываться терапевтическая помощь, в другой (контрольной) психотерапевтическое вмешательство не предполагается. Планируется, что сопровождение продлится с первого по десятый класс и будет включать в себя обучение детей социальным когнитивным навыкам, обучение родителей – управлению своим поведением и поведением детей, а также академическое обучение детей навыкам чтения, подбор друга для улучшения отношений со сверстниками, школьные учебные программы по социальному когнитивному развитию, наставничество взрослых волонтеров и консультации учителей.
После первых четырех лет эксперимента группа детей, подвергавшихся терапевтическим воздействиям в рамках программы, демонстрирует более благоприятные результаты, чем контрольная, в ближайших целевых областях (включая социальные когнитивные навыки и академическую успеваемость) и управлении агрессивным поведением. Более того, что особенно важно, сложный анализ показывает: положительные результаты воздействия с целью смягчить агрессивное поведение сопровождаются изменениями в социальных когнитивных навыках[359].
Превенция этнополитического насилия
После окончания холодной войны мир перешел в новую фазу развития. Ранее под войной обычно понимались столкновения между государствами, в настоящее же время это понятие чаще применяется к внутригосударственным вооруженным конфликтам – межобщинным войнам, которые ведут соперничающие и враждебно настроенные этнические группы. Теперь ежегодно происходит примерно тридцать таких конфликтов. Исследователи, изучающие феномен этнополитических войн, все больше осознают необходимость применения междисциплинарного подхода, включающего когнитивные, социальные и эмоциональные элементы, вовлеченные в этнополитический конфликт. С ростом их числа и остроты возникает серьезная потребность в хорошо подготовленных специалистах, которые могут работать в зонах боевых действий, понимать местную культуру и обстановку. Важнейшей задачей является подготовка к участию в этой важной прикладной работе нового поколения психологов.
Учитывая эти соображения, при Университете Пенсильвании был создан Институт этнополитических военных действий. Цель данной инициативы – стимулировать научные исследования и практическую деятельность, которые улучшат понимание процессов, связанных с такими войнами, а также методы их прогнозирования, вмешательство в них и их предотвращение. Институт будет готовить психологов и других специалистов в сфере наук об обществе для решения психосоциальных проблем и удовлетворения потребностей людей в странах, раздираемых вооруженными конфликтами и политическим насилием.
Когнитивная модель может оказаться полезной для понимания дисфункционального мышления этнических или национальных лидеров. Конечно, посредникам нужно осознавать примитивное первобытное мышление (персонализация, преувеличение, мышление в категориях «все или ничего» и т. д.) противоборствующих сторон. Например, когда человек, находящийся на любой стороне конфликта, чувствует угрозу, он с большей вероятностью вернется к когнитивным искажениям. Конечно, бывает трудно отделить драматическую риторику, направленную на запугивание или обман противоположной стороны, от истинного искажения. Ключевые признаки искажения – усиление защитных механизмов личности или отстраненность («уход в тишину»). От переговорщиков можно ожидать, что они будут изображать свою сторону как жертву, а другую – как гонителя. Требуются значительные навыки, чтобы перенаправить их внимание на вопрос о том, какие выгоды они получат от соглашения.
Будущее
Я считаю, что к настоящему моменту достигнут значительный прогресс в понимании различных факторов, ведущих к проявлениям чрезмерного гнева и насилию. По мере того как мы переходим от представлений о «внутренних фуриях» или «демонических самцах» к когнитивной модели, появляется шанс найти много пунктов для приносящего пользу терапевтического вмешательства. Изгнать мифических внутренних демонов невозможно, но мы можем воздействовать на дисфункциональные отношения и менять ошибочное мышление. Автоматически осуществляемые интерпретации и выводы потенциально деструктивны, если их не скорректировать. Но в нашем распоряжении – огромные силы разума, позволяющие их изменить, прежде чем они нанесут вред человеку или окружающим.
Очевидно, что существует множество систем, которые необходимо тщательно проанализировать, прежде чем начать применение сложных программ профилактики и психотерапевтического вмешательства. Мы уже много знаем о психологии импульсивных работодателей, а также склонных к насилию супругов и родителей. Наши знания о заблуждениях лидеров, одержимых жаждой власти, и их наивных последователей нужно расширять. Мы много знаем о природе предрассудков, но пока не смогли разработать на основе этой информации эффективные программы по предотвращению массовых убийств. Сегодня наиболее успешной формой вмешательства с этой целью является установление наднациональными организациями, такими как НАТО и ООН, контроля над обстановкой «сверху».
Человеческую натуру отличает масса положительных черт, которые можно было бы использовать в будущих программах. Как показали Собер и Уилсон, естественный отбор наделил нас многими благотворными способностями: эмпатией, щедростью, альтруизмом[360]. Мы можем использовать их, чтобы активировать такие убеждения, как «цель не оправдывает средства». Но корректирующие программы должны быть направлены так, чтобы воздействовать на убеждения, оправдывающие насилие: эгоцентризм и групповой эгоизм, стремление к наказанию и возмездию, размывание ответственности; внутренние установки, разрешающие и оправдывающие применение насилия.
Хотя многие исследователи, такие как Джервис, Снайдер и Дизинг, Верцбергер, Тетлок и Уайт, выявили ошибки в образе мышления национальных лидеров, эти знания пока не нашли практического применения[361]. Аналогично сделаны лишь первые шаги по изменению мышления членов враждующих этнических групп.
В конечном счете, нам приходится полагаться на имеющиеся в нашем распоряжении богатые ресурсы разума, чтобы распознавать и модифицировать иррациональные стороны человека. «Голос разума» необязательно будет тихим, если мы используем соответствующие методы для его усиления. Следует признать, что нашим собственным интересам лучше всего служит именно разум. Следуя этим путем, мы можем постараться обеспечить лучшую жизнь себе, окружающим и будущим детям во всем мире.