Он взял комизо и, пройдясь по струнам, запел:
«Я люблю тебя, жизнь, Что само по себе и не ново…»
О-Стелли внимательно слушала, чуть склонив голову набок и прикрыв глаза. И под конец сказала:
— Очень хорошая песня. И ты замечательно поешь. Спасибо, Артем.
— А вот вашему О-Стиппу, я слышал, песня не понравилась, — не удержался Артем. — Впрочем, может быть, я неудачно перевел ее слова…
— Идиот всегда останется идиотом! — коротко отрезала О-Стелли.
«Гм, идиот… — мысленно усмехнулся Артем. — Хорошо, что у этого „идиота“ не было диктофона или чего-нибудь подобного. Иначе едва ли Мудрейшая так презрительно отозвалась бы о его способностях», — он боялся, не попросит ли О-Стелли исполнить песню в том переводе, в каком он пел ее на празднике, поспешил составить в голове хотя бы начальные строки текста, более или менее соответствующего оригиналу.
Но О-Стелли, видимо, сочла инцидент исчерпанным.
— Комизо… Так вот ты какой, комизо! — несколько раз повторила она, беря в руки инструмент и поглаживая тщательно отполированный корпус. — Какая прелесть! Я слышала о нем не раз, но вижу впервые. Ты научишь меня играть, Артем?
— С удовольствием. Это совсем несложно.
— А как он попал к тебе?
— Я обнаружил комизо в груде мусора во время последней уборки тоннелей, помнишь, когда мы всей общиной…
— Как не помнить, ты тогда все вверх дном перевернул. Но неужели комизо в самом деле валялся в мусорной куче?
— Почти. Я извлек его из-под обломков старой мебели. Ваши молодцы едва не отправили его в яму с другим хламом.
— Какое варварство!
— Ну, положим, не такое уж большое, если учесть, что они знать не знали, с чем имеют дело. А вот то, что кто-то в свое время сознательно выбросил абсолютно исправный инструмент в мусор — больше, чем варварство. Это преступление. Преступление перед самой сущностью человека.
— Можно ли судить так строго, не зная, кто и почему это сделал?
— Не только можно, но и нужно! Чтобы вновь не повторилось то же самое.
— Ну, это я гарантирую тебе. Не знаю, как другим, а мне ты доставил сейчас несказанное удовольствие, и я буду рада, если ты сможешь иногда вот так же снова поиграть и попеть для меня. Если это не очень затруднит тебя…
— Напротив, я буду счастлив хоть этим доставить тебе радость, но я хотел бы играть и для всех других.
Брови О-Стелли стремительно взметнулись вверх:
— Как для всех других?
— Так, как вчера на празднике.
— Это невозможно, Артем. И не только потому, что нынешние эрхорниоты не знают, не поймут твоей музыки. Жизнь их настолько сурова, что они не могут позволить себе оставить работу даже на короткое время.
— Зачем же оставлять работу. Все работы у вас, насколько я знаю, заканчиваются, как только зажжется ночное освещение. Вот после этого я и сыграл бы для них.
— После этого им надо поесть и поспать. О-Брайн не может заставить их слушать музыку после работы.
— Почему заставить. Пусть слушают те, кто захочет.
— Да пойми ты, упрямец, здесь делают не то, что хотят, а то, что считает нужным Мудрейший из Мудрейших.
— Вот оно что!
— Да, так сложилось у нас издавна. И когда-нибудь ты убедишься, что здесь, в этой котловине, в этих тяжелейших условиях существования, просто нельзя жить иначе. А музыка… Она не облегчит, а лишь усилит страдания моих соплеменников.
— Ну, это, как сказать…
Да, это так, Артем. Зачем вызывать в человеке излишние эмоции, зачем будить в нем несбыточные желания? А кстати, знаешь, что просил передать тебе он сам? И даже не передать, а… Как бы это тебе сказать… В общем, он хотел, чтобы я уговорила тебя жениться.
— Мне жениться?! На ком?
— Ну, хотя бы на… О-Регги. — Он молча покачал головой.
— Разве она не нравится тебе?
— Нет, почему же… О-Регги славная женщина. Но. Я не собираюсь еще обзаводиться семьей.
— А если бы собрался?
— Видишь ли, О-Стелли, у нас, там, в нашем мире, этот вопрос решается несколько иначе, чем у вас. Вначале человеку встречается другой человек, которого он полюбит так, что не может без него жить. А тогда уж семья возникает сама собой.
— А если такой человек не встретится?
— Бывает и так. Тогда не будет и семьи.
— А если встретится, но некоторые обстоятельства… — замялась О-Стелли.
— Любовь сильнее всяких обстоятельств.
— Любовь сильнее всяких обстоятельств… — повторила она, как эхо. — Но ведь это…
— Тебе кажется это странным.
— Не знаю… Я никогда не думала об этом. Не думала, что любовь может быть такой… сильной.
— Иначе это не любовь.
— Не знаю, не знаю… — она встала, собираясь уйти.
— А почему О-Брайну так хочется, чтобы я поскорее женился? — остановил ее Артем.
— Ну, во-первых, чтобы тебе полегче здесь жилось, наверное. Он очень хорошо к тебе относится. А потом… потом… — она вдруг покраснела. — Да мало ли какие еще могут быть соображения у Мудрейшего из Мудрейших.
Артем пристально вгляделся в зардевшееся лицо девушки:
— Так-так… Кажется, я начинаю понимать… Она покраснела еще больше:
— Ничего ты не понимаешь! И никто ничего не понимает! Не хочешь жениться на О-Регги, и не женись! Мудрейший из Мудрейших сам ничего не понимает! И хватит об этом! — она рассмеялась знакомым Артему счастливым смехом и пошла к люку.
Он молча проводил ее глазами, в задумчивости прошелся по шатру:
«Нет, Мудрейший из Мудрейших-то все понимает и видит. Потому и торопится связать меня женитьбой. А вот О-Стелли… Неужели в ее отношении ко мне в самом деле… Нет-нет, надо смотреть на вещи здраво. О-Стелли прекрасная девушка. Но ведь я совсем не знаю ее. Что, если за всеми этими полунамеками, этим русалочьим смехом — всего лишь беспечная игра, минутный каприз избалованной аристократки?»
Как он хотел бы ошибиться в своих предположениях! Но уже через два дня, похоже, оправдались самые худшие из его предчувствий.
13
В тот день он с утра засел в своем шатре, прикидывая, как лучше скомпоновать отдельные звенья будущей механической прялки. Накануне вечером они с Гриммом допоздна просидели в мастерской, перебрали не меньше десятка вариантов и подошли наконец к тому, что было, кажется, вполне приемлемым и осуществимым. Но машина получалась слишком громоздкой, и теперь Артем пытался «довести ее до ума», снова и снова перечерчивая на олотоо отдельные узлы и детали.
Днем раньше он поделился своими соображениями с О-Стелли. Однако та, хоть и не стала отговаривать его от задуманной идеи, тем не менее отнеслась к ней довольно холодно.
— Все это небезынтересно, конечно, — сказала она, играя остро заточенным годоро, — но какой смысл в таком нововведении? Наши женщины вполне справляются с работой без всяких машин.
— Да. Но что им это стоит! Ты видела, какие мозоли на руках у прядильщиц?
— Уверяю тебя, они им абсолютно не мешают, — рассмеялась О-Стелли. — А вот что будут делать те же прядильщицы, если у них появится уйма свободного времени? Об этом ты подумал?
— Что тут думать. Почти у каждой из них, насколько я знаю, есть дети. А воспитание детей…
— Мы растим детей для трудовой жизни, — строго возразила О-Стелли. — И воспитываем их трудом. Только трудом!
— Но не с пеленок же! Я слышал, многие дети умирают у вас совсем маленькими. Не потому ли, что у матерей нет времени заниматься ими даже в грудном возрасте?
— Смерть ребенка — вещь вполне естественная. И умирают самые слабые. А вместо каждого умершего рождается новый. Мудрейший из Мудрейших строго следит за этим. Мы не допускаем чрезмерного уменьшения общины. Но должны заботиться и о том, чтобы она не слишком разрасталась: наши ресурсы очень ограничены. Пока баланс соблюдается.
— Но это черт знает что! — взорвался Артем. — Баланс соблюдается! Ты говоришь о человеческой общине, как о поголовье козьего стада. А встань на место каждого от дельного человека. Наверное, если умрет твой ребенок, тебя не утешит, что у соседки родилось двое?
— Так может рассуждать какая-нибудь О-Регги. А мы, стоящие у руководства общины, не можем позволить себе подобных сантиментов.
— И тем не менее, когда случилось несчастье с дочерью О-Регги, ты, как и я, не осталась равнодушной к ее горю.
— Да, к сожалению, во мне еще слишком много чисто женского. Потому-то, в соответствии с нашими традициями, женщина не может занять место Мудрейшего из Мудрейших.
— Но неужели Мудрейший из Мудрейших должен быть обязательно глухим к чаяниям каждого отдельно взятого эрхорниота?
— Ты прекрасно знаешь, что чаяния отдельно взятого человека и высшие интересы общины не всегда совпадают. Кто-то должен заботиться и об этих, общих для всех интересах. Особенно в наших тяжелейших условиях существования.
О-Стелли поднялась с места, еще раз окинула взглядом разложенные на столе олотоо:
— Я убедила О-Брайна разрешить тебе работать над механической прялкой. Пусть нашим девушкам-прядильщицам будет немного полегче. Но не увлекайся сверх мерь, Артем. И не противопоставляй себя О-Брайну и сложившейся у нас системе.
— Это что, угроза? — буркнул Артем.
— Это дружеский совет. Только совет. Неужели ты не веришь мне?
Нет, он верил ей. И не сомневался в искренности ее рассуждений. Община эрхорниотов действительно сложилась как система. Но что это за система, где интересы общины идут вразрез с интересами отдельных ее членов, то для чего нужны эти «общие для всех» интересы, если для каждого отдельного человека они оборачиваются лишь каторжным трудом и лишениями во всем, что касается личной жизни, а для утверждения их требуется целая армия надсмотрщиков и соглядатаев? Да и что это вообще такое — высшие интересы общины, если они не во благе составляющих ее членов? Значит, это всего лишь интересы правящей элиты? Ну, в это-то он О-Стелли не союзник. Как и в том, чтобы оберегать эрхорниотов от приобщения к культуре. Нет, черт возьми, уж коль ему суждено здесь жить, то не в роли почетного придворного.