— В принципе так. Таковы издержки любой власти, А у вас там, в вашем мире, разве не то же самое?
Артем хотел сразу возразить, сослаться на законность, правосудие. Но вспомнил лишь один период в истории лишь одной своей страны и смог только согласно кивнуть головой.
— И все-таки, О-Стелли, зачем такая секретность? Почему даже такие старожилы-эрхорниоты, как О-Грим ничего толком не знают ни о «Вратах в небо», ни об эти карающих автоматах, ни о ваших рионато?
— Я уже говорила, что О-Стрем счел за лучшее искоренить из памяти эрхорниотов все, что связано с нашими былыми возможностями. А потом… Ведь, строго говоря, только такая секретность и обусловливает истинную власть Орио. Не будь ее, что стоили бы наши рионато? Ничто так не подчиняет человека, как страх неизвестности. Что же касается «злой воли одного из нас», то могу сказать тебе, что на моей памяти ни один эрхорниот не побывал во «Вратах в небо». Да и сам О-Брайн, как ты знаешь…
— Да, я искренне уважаю О-Брайна. Он мудро правит общиной. Но это сейчас. А как складывалась ваша жизнь в те давние времена, после смерти О-Стрема, при других Мудрейших?
— Что было после О-Стрема? После него мало что менялось в жизни общины. Если не считать, что она становилась все труднее, все примитивнее. Постепенно вышли из строя почти все металлические предметы, забылась азбука, не стало интеллектуальных развлечений — все заполнила! тяжелая беспросветная борьба за существование. И как-та само собой исчезли и честь, и благородство, и «рыцарское» как вы говорите, отношение к женщине. Зато расцвели грубость, страх, угодничество перед членами Орио, тупая покорность судьбе. А главное — утвердилось убеждение, что так эрхорниоты жили всегда, что никакая другая жизнь просто невозможна, немыслима. Стоит ли удивляться, что постепенно на первое место выдвинулись либо тупоумные фанатики, либо лишенные всяких принципов негодяи типа О-Гейма…
— Все это естественно. Но как О-Брайн, человек не глупый и не лишенный, как будто, порядочности, мог остановить свой выбор на О-Гейме?
— У него просто не было выбора. О-Гейм сын одного из бывших членов Орио и потому с детства получил кое-какое образование. К тому же он всегда отличался твердым решительным характером и слыл убежденнейшим последователем заветов О-Стрема. Что же касается его грубости, жестокости, полного отсутствия интеллигентности, то О-Брайн — вот верх наивности! — самым искренним образом полагал, что со временем я смогу облагородить его. Да-да! Свой план сочетать нас браком он до последнего времени считал верхом государственной мудрости…
— Ну, это еще вопрос, что заставляло О-Брайна цепляться за «свой план». Кстати, ты ничего не сказала еще об одном элементе вашей государственности. Я имею в виду рыцарей трех ножей.
— Я знала, что ты спросишь об этом, — понизила голос О-Стелли, — но… мне просто нечего о них сказать. Я понятия не имею, кто они, сколько их, когда появились в общине, кому и как служат. В Великом завете о них нет ни слова. Ни один эрхорниот не смеет даже упомянуть об их существовании. Я уверена, о них ничего неизвестно даже О-Брайну. Помнится, несколько лет назад, когда меня только что включили в состав Орио, он сказал: «Помни, девочка, мы не только слуги Завета. Завет — бумажка. Но за ней стоит страшная сила. И горе тому, кто хоть в мыслях нарушит, начертанные там заповеди». Я не придала тогда этим словам значения. Но уже три четверти хода Луны спустя произошло ужасное. Я по легкомыслию открыла несколько тайн Мудрейших своей подружке. И на другой день нашла ее у себя в шатре убитой, а на груди несчастной впервые увидела этот страшный знак: три скрещенных ножа на фоне молнии. В ужасе я бросилась к О-Брайну, потребовала, чтобы он объяснил мне все. Но он сказал, что сам ничего не знает, кроме того, что кто-то следит и за ним, Мудрейшим из Мудрейших, посылая время от времени такие же предостережения. С тех пор я не расставалась со страхом. Я понимаю, что расстроила тебя своим рассказом. Однако ты заговорил об этом сам. К тому же, теперь, когда ты стал членом Орио, тебе необходимо знать и это, чтобы не совершить трагической ошибки.
— Понятно. Но как О-Брайн терпит такое?
— Что сделаешь с тем, чего не знаешь…
— А он пытался узнать?
— Думаю, пытался. У меня есть основание так думать. Более того, есть основание считать, что эта попытка и утвердила его в мысли все оставить, как есть. О-Брайн умный и осторожный человек.
— Кто будет спорить с тобой. Но я так не смогу, О-Стелли. И если вы действительно хотите, чтобы я стал членом Орио…
— Я чувствовала, что ты не потерпишь этого проклятья. Но что делать?
— Прежде всего узнать, кто эти люди.
— Как?
— Есть у меня кое-какие соображения. Я давно обратил внимание, что зловещая эмблема — дело рук одного человека. Каждая ее деталь начертана в одной манере, одним почерком, особенно изображение молнии. А что, если обязать всех до одного эрхорниота под каким-нибудь пред логом нарисовать в нашем присутствии три-четыре предмета, скажем: солнце, луну, облако и молнию?
— Это идея. Но те, кого ты ищешь, могут догадаться о подвохе.
— Неважно. Тем скорее они себя раскроют.
— Допустим… А дальше?
— Дальше — поступить с ними так, как требует Великий завет.
— Все это очень рискованно, Артем.
— Лучше рискнуть один раз, чем дрожать от страха всю жизнь.
— Ты прав, конечно, только.
Артем! — она порывисто шагнула к нему, обхватила за плечи, прижалась к его груди. — А может быть, оставить все, как есть? Жил же О-Брайн.
— Нет, Стелли, дальше так жить нельзя.
— Ну, хорошо. Только обещай мне, что я буду знать обо всем, что ты решишь предпринять.
— Я обещаю тебе это.
— А теперь пойдем к О-Брайну. Я не хочу больше расставаться с тобой ни на минуту.
28
В этот день Артем решил закончить занятия со своими питомцами несколько необычным образом. Научив их писать последнюю букву эрхорниотского алфавита и прочтя вместе с ними несколько содержащих ее слов, он сказал:
— Ну вот, ребятки, теперь вы познакомились со всеми буквами вашего языка, знаете, как составляются из них слова. Начнем помаленьку читать самостоятельно, дома, — он чуть замялся. — Правда, пока у нас нет книг, о которых я вам рассказывал. Но мы сделаем книги. Сделаем сами! Для всех эрхорниотов. И больших и маленьких. А сейчас давайте олотоо, я напишу каждому из вас по несколько слов, и дома вы попытаетесь прочесть их своим мамам и папам. А потом, на следующем занятии, прочтете здесь, для всех нас. Подходите ко мне!
Дети сорвались с мест и вмиг окружили Артема.
— Мне! Мне, чужеземец Артем! — раздалось со всех сторон.
— Мне самые красивые слова! — протиснулась вперед остроглазая девочка с косичками.
— А мне самые длинные. Самые-самые! — оттеснил ее рослый вихрастый паренек.
— Тихо, дети! Не толкайтесь. Слов хватит всем. И красивых, и длинных. И сердитых, и смешных, — весело приговаривал Артем, старательно выписывая простенькие фразы, больше всего подходящие для каждого из его питомцев. — Да не забудьте: завтра в это же время снова собираемся здесь! — крикнул он вдогонку самым шустрым.
Но вот шатер опустел. Возле учительского стола осталась одна девочка.
— Ты что-то хочешь сказать, О-Фанни? — склонился к ней Артем, ласково касаясь тщательно причесанной головки. — Разве я тебе не написал?
— Мне написал. А маме? Вот тут, на другой стороне, напиши и маме.
— Маме? Она же не знает букв.
— Знает! Я всякий раз, как прихожу домой с занятий, показываю ей все, что говорил ты нам, и она пишет вместе со мной. Это наше общее олотоо.
— Вот как! Ну, что же, давай ваше общее олотоо. Он с минуту подумал и написал: «Дорогая О-Регги! Пусть жизнь подарит тебе самое большое счастье!»
Лицо девочки озарилось благодарной улыбкой:
— Спасибо, Чужеземец Артем. Мама будет очень рада. — Она бережно прижала к груди олотоо и медленно пошла к люку. Но прежде чем спуститься вниз, снова обернулась и помахала рукой.
— До свидания, О-Фанн! — Артем подскочил к люку и помог девочке спуститься с лестницы. Через минуту ее простенькое тонкито растаяло в полутьме тоннеля.
Артем вернулся в шатер и принялся расставлять по местам сдвинутые детьми столы и стулья, соображая, как лучше употребить оставшуюся часть дня. Но не успел он навести мало-мальский порядок, как полог шатра колыхнулся, и в открывшемся проеме показались смущенные лица О-Гримма и О-Бирнса.
— Здравствуй, Артем… Э-э, Мудрейший, — поспешно поправился О-Гримм. — Прости, не знаю, как теперь тебя и называть.
— Здравствуйте, друзья, рад вас видеть. И что это вы вдруг застеснялись называть меня, как всегда.
— Так ведь теперь вы… Не принято было у нас называть Мудрейших по имени.
— Мало ли что было! Теперь многое изменится.
— Изменится, говоришь? Вот мы и пришли узнать, что теперь будет. Город полон слухов. Народ гудит. А что и как — никто толком не знает.
— Ну, проходите, садитесь, потолкуем. Я сам не ожидал такого оборота событий. Но уж коль так получилось… Словом, прежде чем согласиться войти в Орио, я долго беседовал с О-Брайном, откровенно изложил ему свои соображения. Кое в чем он согласился со мной. Кое в чем остался при своем мнении. Наивно было бы полагать, что могло быть иначе. Я вынужден был согласиться, в частности, что основные положения Великого завета останутся пока в силе, поскольку они давно стали нормой вашей жизни, нормой ваших взаимоотношений, коренная ломка которых привела бы к непредсказуемым последствиям. Но я настоял на том, что пора уже сейчас ликвидировать всех надсмотрщиков как в мастерских, так и в полях-огородах, позволить женатым пастухам жить на кордонах со своими семьями, запретить работать детям моложе десяти лет, увеличить выдачу продуктов несемейным женщинам с детьми, значительно сократить рабочий день в мастерских и на огородах. А главное — сделать больше механических прялок, ткацких станков, железных топоров, мотыг. В ближайшие дни я организую еще одну экспедицию в горы, возьму с собой О-Бирнса, еще человек пять молодых мужчин, чтобы принести столько железа, сколько хватило бы на все эти вещи. Скоро О-Брайн объявит обо всем, что я сказал, специальным Словом. Но мне понадобится ваша помощь.