— Я понимаю. Поэтому мужество порой меня оставляет.
— Мужество — привилегия мужчины. Сегодня это свойство сильно деформировалось и выражается в том, что мужчина никогда не променяет карьеру, деньги, успех или славу — на женщину. Гибельный выбор стоит только перед нею. Я вам не завидую.
— Но тогда, может, хотя бы взглянете на мои работы?
— С удовольствием. Приносите.
Разговор в квартире профессора Рида был долгим. И не только о технике живописи, но о жизни и судьбе. Ему была симпатична эта молодая неопытная художница из России, которую вряд ли ждал успех, независимо от степени таланта. Он говорил откровенно, словно давний друг.
— Поймите, качество времени сильно изменилось, люди больше не живут интересами живописи, как в девятнадцатом веке, когда вокруг художественных выставок и салонов бурлила жизнь, формировались творческие направления и соперничали школы. Теперь каждый малюет в своем углу, стараясь как можно меньше походить на других, даже если его картины безобразны и абсурдны. Европейские и американские академии живописи захлестнул авангард, но, чтобы стать настоящим художником, нужно пройти трудный путь ученичества и блестяще овладеть мастерством, а потом рисуй себе хоть черный квадрат[29]. Сегодня истинное искусство привлекает лишь тонкий слой любителей. Оперная галерка не может похвастаться дешевой публикой и студентами. Так же, как слово, которое больше не имеет той силы, что прежде, не воспитывает умы и не формирует вкусы. Теперь иные кумиры, чаще всего ничтожные, играющие на низменных чувствах, они отражают духовную деградацию общества. К сожалению, таков путь цивилизации. История бежит впереди нас. Наступила новая эпоха, которую культура застолбила прежде, чем окончательно осознал человек. Мы живем на переломе.
— «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые»[30]?
— Поэты любят красивые парадоксы. Уверяю, нас ожидает мало радости. Любая культура в принципе рано или поздно обречена на умирание. Это не значит, что надо посыпать голову пеплом. Надо следовать своему призванию — сила внутри нас все равно больше той, которая давит на нас снаружи. В конце концов все вернется на круги своя. Или погибнет в огне апокалипсиса. Третьего не дано.
Вечером того же дня Ирина написала письмо в Москву.
Дорогая мамуленька!
Я так соскучилась, мне очень тяжело, а будет еще хуже, ведь это только начало очень трудного пути, но я сама его выбрала и буду идти, ползти к цели изо всех сил, буду голодать, камни грызть, но прорвусь.
Да, мы не ошиблись, у меня большой талант, но он не развит. Я вышла из очень закрытого общества и не знала, чем дышат и живут художники разных стран. Но нельзя создавать нового, не зная ушедшего, ведь искусство стремительно меняется. Страшно сознавать, что сейчас искусство в России не нужно.
Окунувшись в художественный мир Йеля, поговорив со специалистами, посетив местные музеи и замечательную библиотеку по искусству, музеи и галереи Нью-Йорка — а их тут только возле Центрального парка с десяток, — я сказала себе жестко: ты ничего не умеешь! Поверь, мамуля, признаться в этом было нелегко. Можно обманывать других, но не себя. Живописной школой я не владею, я даже не знаю, как применять многие материалы, инструменты, кисти, краски, которые вижу в здешних художественных салонах. Конечно, до всего можно дойти своим умом, но на это потребуется уйма времени, которого у меня нет.
В Америке я поняла, что надо учиться. Долго, возможно, под вашим влиянием, я была против учебы, но поняла, что без этого пробиться практически невозможно. Сама я, в лучшем случае, достигну уровня среднемосковского, но прозябать можно было и дома, а тут мне представляется уникальный случай научиться не только рисовать, но и мыслить, чему не обучают в наших институтах. Правда, есть другой путь, достаточно популярный у здешних русских: перебраться в Нью-Йорк, обойти всех знакомых, которых немало, найти друга, жить у него, время от времени перехватывая заказы, и вести богемный образ жизни. Многие наши считают за честь, когда их зовут на эти сборища, и так делают карьеру. Кстати, Неизвестный[31]здесь в люди так и не выбился, а Шемякин[32]уже приехал известным из Франции.
Если случится чудо — выйду удачно замуж и стану домашней хозяйкой в трехкомнатной квартирке. Но я от этого сбежала в Штаты, для меня самое страшное — быть как все. Я хочу осуществить свою мечту — стать художником с мировым именем и прославить наш род и страну. Однако, чтобы делать большое искусство, надо быть очень образованной, хорошо разбираться во всех школах и течениях, брать от них все лучшее, перерабатывать в свое и потом выдавать осознанно, а не на одном эмоциональном уровне, как сейчас. Все большие мастера искали себя всю жизнь, пробовали разные жанры и манеры. Идти лишь путем самобытности — значит бесконечно бегать по кругу. Притом университет дает не только знания, но и среду, что даже важнее. Формируется круг знакомых. Ни одно место так не способствует установлению связей, как место учебы, тут все равны — и нищий, и богач, а учатся только избранные. Постоянно общаешься с людьми, которые на порядок выше тебя, а преподаватели — светила со всего мира. Сам университет заинтересован продвигать своих выпускников. В местном музее висят их картины, на мой взгляд, слабые, но у авторов почему-то все в порядке, и галереи их берут с удовольствием и вне очереди, а меня не замечают.
Все, кто видел мои работы, говорят, что это интересно и ново, но известный профессор Рид, посмотрев мои картины, сразу попросил рисунки и все понял. Сказал, что только тот, кто пройдет трудную школу высокого реализма, станет великим художником. Он не будет помогать с выставками, так как выставляться мне рано, а надо учиться (кстати, московские профессора тоже говорили, что к выставкам нужно относиться осторожно — успех может вскружить голову, а неудача убить). Рид человек опытный, и его слова дорогого стоят. Значит, у меня есть шанс, и я все делаю правильно: сначала написала серию картин — без них никакого разговора бы не было, следующая задача — выучить английский, еще нужно собрать уйму документов, на это уйдет время. Ничего страшного: средний возраст студентов на художественном факультете — тридцать лет. В основном это уже сложившиеся и даже признанные художники, которые решили углубить или пересмотреть свою творческую концепцию. Ежегодно документы подают пятьсот человек из Европы и Америки, а мест всего пятнадцать. Зато перед выпускниками открываются двери нью-йоркских галерей, и многие продают свои работы по двадцать тысяч долларов. Так что игра стоит свеч. Только нужно продержаться четыре года, и я смогу вернуть вам все затраты и даже помогать — это самое большое мое желание, но прежде надо выучиться и крепко встать на ноги.
Правда, своей живописью в мире живут единицы, большинство подрабатывает. Мне тоже нужна работа, хотя бы на начальном этапе. Скоро в Нью-Йорке при ООН откроется Казахское представительство, подумайте с Леней, как меня туда пристроить, но для этого нужна виза с разрешением работать. Постарайтесь ее мне сделать, это очень важно. Я уже обращалась к нашей общей знакомой в Нью-Йорке, но она отказала. Между тем с финансами дела у меня обстоят ужасно. Нужны материалы, хоть немного еды и одежда, причем не просто хорошая, а дорогая, тут на это очень смотрят, и надо держать марку. К тому же у меня сразу выпали все пломбы, это просто катастрофа, так как вставить одну стоит семьдесят долларов. Экономлю на всем, но без вашей помощи пока не обойтись, поэтому прошу разменять нашу с Сергеем жилплощадь, выделить мне однокомнатную квартиру, причем обязательно в центре, чтобы сдавать хотя бы за четыреста долларов в месяц и посылать их мне. Сэм обещал помочь с клиентами, если в Москве за такую сумму никого найти не удастся.
Посылаю несколько слайдов, вдруг вы с Леней что-то придумаете в смысле реализации картин, или передай их папе, может, кто-то в странах, где у него бизнес, заинтересуется.
Документы для поступления нужно готовить заранее. Только рассмотрение обойдется в триста пятьдесят долларов, но с этим я справлюсь сама. В церкви случайно познакомилась с молодым физиком из Львова, он кончил Физтех, а здесь — аспирантуру и теперь восходящая звезда в науке. Коля прекрасно говорит по-английски и будет мне помогать в подготовке документов. Он сам через это прошел и объяснил, как делают все. Я хотела провернуть своими силами в Нью-Йорке, но Коля сказал, что это будет липа, так как нужна печать института. Выписка из диплома, которую ты прислала, — ужасна, оценки — хуже не бывает. При таких результатах со мной даже разговаривать не станут. Поэтому сделай так. Ты идешь в институт, покупаешь у секретарши чистый бланк ведомости и вписываешь туда на английском мои оценки, разумеется, все только пятерки. Надо пять-шесть копий. Диплом тоже нужно перевести на английский, здесь я его заверю. Причем и в дипломе, и в ведомости вместо Полиграфического института лучше написать Moscow Institute of Art. Ошибок быть не должно. Самое главное — сделай все тихо, ты меня понимаешь, это секрет. И поспеши — прием документов до 1 февраля.
Все мое время занято работой. У меня тут уже много друзей, чему страшно завидует Сэм. Но мне некогда отвлекаться даже на дружбу. Усиленно учу язык для ответов перед экзаменационной комиссией. На курсах удивляются, почему я на каждом уроке говорю только на одну тему — поступление в институт, не понимают, как можно жить, ничего не имея и от всего отказавшись ради живописи. Бедняги не знают, что счастье — это тот момент творчества, когда получается задуманное. Творчество — великое блаженство, которое дано познать не каждому, и я — среди избранных!