— Не плачь. Я люблю тебя. Неужели ты не поняла, что я давно люблю тебя и готов сделать все, чтобы ты была счастлива?
— Я боялась поверить в чудо, — сквозь рыдания говорила Ирина. — Меня столько раз обманывали.
— Я не обману, — сказал Майкл. — Ты единственная, кого я люблю так же сильно, как любил свою мать.
— Прошу тебя — люби меня преданно! Ты так мне нужен! Бог послал тебя как спасителя в самый трудный для меня момент.
Майкл смутился.
— Ладно, ладно. Я привез твои документы из больницы, где тебя бросили умирать, и вещи, которые остались в квартире. Хозяину я уплатил, но договорился, что в последний раз. В комнате все перевернуто вверх дном, и в банке с рисом драгоценностей нет.
Ирина махнула рукой: нет, значит нет. Главное, мошенницы ничего не понимают в живописи и оставили картины.
Целый месяц влюбленные провели в угаре неослабевающего взаимного влечения. К Ирине быстро возвращались силы, и Майкл взял отпуск. Они не размыкали нежных объятий с утра до вечера, а ночью шли к океану и продолжали ласкать друг друга под звездами на не остывшем еще песке и в теплых соленых волнах. Ирина просила:
— Кричи, шепчи, говори мне, что любишь, что не можешь жить без меня! Посмотри, наши руки и ноги переплелись в узор, который зовется любовью! Я не устаю благодарить Бога, что он дал мне великое счастье снова любить и быть любимой! Ты подарил мне радость — познать большую любовь. В этом слове такая красота! Я мечтаю выразить ее в живописи, хочу, чтобы мои картины отогревали сердца в наше трудное время, когда многим не до любви. У того, кто любит, сердце становится мягче, а глаза добрее.
Майкл не привык к подобному речевому стилю, даже иногда ощущал неловкость, но понимал, что перед ним необычная женщина, и любил ее с полной отдачей, на пределе чувств. Иру восторг взаимного притяжения захватил целиком, вобрал мысли и ощущения, она стала видеть светлые и радостные сны и даже перестала писать в дневник, словно боялась доверить бумаге свои мечты и спугнуть удачу. Время словно остановилось, а зло затаилось.
Утолив первый голод страсти, они поведали о себе все и испытали еще большую нежность — у каждого несчастий оказалось с избытком. «Почему в мире торжествует зло и людям посылаются непомерные испытания?» — думала Ира. Философы в своих книгах по-разному отвечали на этот вопрос, но ни один ее не убедил. «Наверное, нужно просто отдаться на волю Бога — Он знает какой-то более глубокий, сокровенный смысл жизни, которого нам не постичь».
В мае Ирине исполнилось тридцать четыре года. Сакраментальная цифра «33» отрезана от ее жизни целительным скальпелем. Катастрофы остались (должны остаться!) в прошлом. Впереди другая дорога, рана затянулась. Но почему душа не ликует празднично?
Дату отметили вдвоем. Майкл повел ее в ресторан, подарил модные часики на позолоченном браслете и букет темно-красных роз. Как он угадал? Такие цветы дарил ей только Сережа. Ира не могла сдержать слез.
Майкл вытер ей глаза своим платком:
— Хочу, чтобы ты никогда не плакала. Только радовалась.
Она улыбнулась печально:
— Так не бывает. Это не в человеческой власти.
И добавила непонятное ему:
— Мы истерзаны жизнью. Чем дальше, тем потери больнее.
Время шло, налаживались почти семейные отношения, и Ирина начала испытывать чувство запоздалой вины. Майкл удивительно похож на Сережу, поэтому ей с ним так легко. А как же сам Сережа? Неужели она перестала его любить? Но где она, а где он? На разных планетах. И жизнь, и цели у них разные. В Москве была одна Ира, а здесь другая, которая, чтобы не умереть, должна жить по другим законам — Сережа ведь не знает, как близко была смерть. Она испытывает благодарность и любовь к своему спасителю, он ее бой-френд, как говорят американцы, и надо лишь страстно желать, чтобы его любовь продлилась — здесь у нее больше никого нет.
Усилием воли, пробежками вдоль океана и плаванием до физической усталости Ира заглушала неприятные мысли. Так больной уговаривает себя, что именно его опухоль — незлокачественная.
Однажды Майкл проснулся и не обнаружил женщины рядом. Он встал и выглянул на террасу, что шла вдоль всего этажа. В старом линялом купальнике, на который не польстились воровки, художница стояла перед мольбертом, широко расставив босые ноги, и писала масляными красками. Майкл обнял ее за плечи, поцеловал тяжелые волосы, спускавшиеся ниже лопаток.
— Тебя надо постричь. Я умею, в армии научился. Завтракать будешь?
Ирина отвела его руки. Бросила коротко, не отрывая взгляда от рисунка:
— Нет. И обедать тоже.
— Может, мне съездить в магазин за продуктами?
Она обернулась и посмотрела на своего друга, как смотрят слепые:
— Делай, что угодно, но когда я работаю, не становись за спиной. И вообще, не мешай.
Майкл понял, что пора возвращаться на стройку. Поздно вечером он застал любимую в нервном возбуждении, на незаконченное полотно была наброшена мокрая тряпка.
— Я так мало сделала за день! — сокрушалась она. — Совсем потеряла сноровку за время болезни! С завтрашнего дня встаю в шесть, нужно наверстывать упущенное.
— Успеешь. Кто тебя гонит?
— Послушай, — сказала Ира и вдруг побледнела. — А вдруг я утратила свой дар?
В объятиях Майкла она немного успокоилась, но поднялась с рассветом, когда он еще спал, и принялась за дело — осознание того, что она способна быть выше и лучше, подхлестывало. Мужчина решил ее не тревожить и уехал в храм, где его ждали рабочие. Ирина задумчиво помахала отъезжающему автомобилю кистью — она была целиком захвачена новой картиной. На глубоком сине-зеленом фоне две цветовые плоскости: ярко-желтая — фигура крупного, физически развитого мужчины с рыжими волосами на небольшой голове; спиной к нему прислонилась ярко-красная женщина с тонкой талией, но сильными бедрами; их ноги переплетены, мягкие изгибы высоко поднятых округлых плеч и локтей образуют форму сердца, а все четыре руки сходятся в интимном месте.
Видя, как воплощается замысел, Ирина ликовала — удачная мысль пришла ей в голову после бурной ночи с Майклом! В искусстве, как и в жизни, нет случайностей, а есть закономерность, мы просто иногда ленимся ее проследить и найти ответ. Она давно заметила, что сильные чувства, особенно боль или воспоминание о ней, порождают яркие краски. Давление гормонов вбросило на полотно вихрь цвета. Красное и желтое подчеркивало эротизм композиции, и, чтобы не замутить чистоту цветового звучания, она не стала придавать телам объем, только обвела с обеих сторон по контуру широкой полосой глубокой тени, как часто делал Матисс. Жаль, что рисунок несовершенен. Рид был прав, но об этом поздно жалеть. Рисунком она уже не овладеет никогда. Впрочем, известно, что одаренные колористы менее способны к рисованию, зато у них сильно развито чувство формы и способность выразить ее цветом. В живописи именно цвет является началом всех начал. Заключенный в форму, цвет дает образ. Надо положиться на свои сильные стороны и не думать о слабых. В Йеле она многому могла научиться, это расширило бы ее возможности, но наверняка погубило свежесть восприятия, разрушило своеобразие и сделало похожей на других. То, что ее не приняли в университет, — перст судьбы. Она как глина, в тридцать с лишком лет снова браться за азы — опасно. А сейчас у нее уже есть свой почерк. Как всегда, Бог все сделал ей на пользу: провел через искушение и показал, что учеба — неверный путь. Теперь между нею и живописью больше нет препятствий.
Новой картиной, названной «Экстаз», Ирина осталась довольна, и, более того, у нее возникла идея написать целый ряд полотен на тему любви мужчины и женщины. Люди не созданы для одиночества, несомненно, они оба когда-то были единым целым. Особенно противоестественно без мужчины выглядит женщина. Ира набросала карандашом на бумаге несколько вариантов компоновки фигур, что вообще-то делала редко — поиск композиционных решений обычно шел у нее в голове, и, приступая к работе красками, она уже видела внутренним взором всю картину целиком. Сейчас ни один вариант ее не устроил, значит, тема еще не созрела. Когда это произойдет, она сразу начнет работать а-ля прима. А пока нарисовала икону в подарок Майклу, ведь их соединил Бог — иначе кто же привел ее в храм? «Получается, если бы я не погибала, то не встретила бы Майкла и не было бы новых картин, — размышляла Ирина. — Что ни делается, все к лучшему. Самые тяжелые и запутанные события в конце концов вели к творчеству. Творчество — это мой путь к Богу и к спасению».
Отношения между молодыми людьми складывались замечательно. Возможно, он любил сильнее, чем она, но, наверное, так и должно быть, чтобы женщина ощущала себя желанной и от этого становилась еще прекраснее. Здоровье Ирины пришло в норму: ее умиротворяли тишина и свежий морской бриз, купание в океане после тяжелого трудового дня восстанавливало силы, перестала мучить бессонница. Она непривычно много ела и даже поправилась, груди и бедра отяжелели, что смущало ее и страшно нравилось любовнику. Порой возникало желание прервать затворничество городским шумом, чтобы почувствовать ритм жизни, контрастом подстегнуть восприятие, и Майкл два-три раза в месяц по вечерам водил возлюбленную в ресторан или в кино. Несколько раз они пытались достучаться в двери галерей, но безрезультатно.
Изредка приезжали приятели Майкла, и тогда на берегу океана устраивались пикники. Все знали историю романтического знакомства и с любопытством рассматривали и картины, и их автора. Среди гостей оказался Питер, советолог из Вашингтонского университета, который предлагал Ирине телефоны профессоров русской литературы из Гарварда и университета в Сиракьюз, возможно, они помогут поступить там на художественное отделение. Ира мотала головой: с нее достаточно.
Фредди, старый знакомый Майкла, художественный критик, сотрудничающий с журналами по искусству, дольше других стоял возле картин. Все уже разбежались, Ирина суетилась по хозяйству, а журналист все щурился, задумчиво потягивая виски.