Бомжиха напряглась и стала внутри длинных рукавов разминать пальцы, готовясь к работе. В это время тяжелая, дубовая, с медными инкрустациями, дверь старинного особняка не без помощи швейцара распахнулась и из нее вышла женщина выше среднего роста, некрасивая, но фигуристая, хорошо одетая, с кожаной сумкой, крепко зажатой под мышкой, и цветным покрывалом на плечах. То, что покрывало называлось пончо, сделано из тончайшей шелковистой шерсти ламы и привезено женщиной самолично из самого сердца Боливии, бомжихе было без разницы. А вот появление посторонней на рабочем участке оказалось некстати — смотрит слишком пристально, а главное, не уходит. Чего забыла-то? На всякий случай нищенка затрясла головой и вытянула сложенную ладьей ладошку, чтобы оправдать свое пребывание в таком видном месте.
Между тем женщина в пончо глубоко вздохнула и задумалась. Только что она разругалась с Глебом, талантливым журналистом и прожигателем жизни, ибо вдруг отчетливо поняла, что новый претендент на руку и сердце в гораздо большей степени имеет виды на доходы от ее публикаций. Вообще, писательница Василькова легко расставалась с мужчинами, но это не сильно отражалось на нравственности, поскольку сходилась она с ними трудно.
Подружка Надя, балерина, молодая и легкая во всех смыслах, не раз говорила:
— Ну что ты тянешь, словно корову покупаешь! Не понравится — бросишь, поменяешь, да все что угодно!
При скрытом желании подражать лучшей подруге Василькова перебороть собственную натуру не могла, из-за чего в ее довольно длинной жизни, несмотря на склонность к аферам, мужчин можно было пересчитать на пальцах одной руки. Через пять минут ее уже тошнило от очередного соития. Мозг стандартно требовал гормонального разрешения, а тело вполне могло обойтись без этой гадости. Бессмысленные телодвижения, которые даже продолжения рода не предусматривают, а напротив, всячески избегают, казались ей профанацией.
Одно, почти мимолетное, исключение позволяло думать, что она не так холодна, как памятник мужу Валерию, прописанный на Ваганьковском кладбище, Северо-западная улица, 22, квартира 137. Произошло исключение давно и таковым пребывало до сих пор, в остальном можно смело утверждать, что Василькова никогда не любила так, как умела о любви писать, никогда не теряла от любви голову и даже не изменяла из-за нее своим планам. Вместо таланта любить многократно ей был отпущен талант воображения. Не самый гиблый вариант. А слиться с партнером воедино всеми клеточками своего существа и стать общей душой второй раз — она не сумеет. Исчерпано. По этому поводу Надя обзывала старшую подругу максималисткой, изувеченной классической литературой.
— Если бы, ложась в постель с мужиком, ты могла отключать свои мозги, набитые избыточной информацией, жизнь показалась бы тебе намного привлекательнее.
Но мозги или есть, или нет, поэтому и мужей у Рины за плечами тоже не густо — один гражданский и один официальный, третьего, к счастью, она сегодня вовремя притормозила. И даже матерно обругала. Теперь не попросишь подбросить на дачу. Сидеть же в ресторане до утра — не лучший вариант, обязательно кто-нибудь привяжется. Ехать на такси одной за город — опасно, своего шофера она вчера, как нарочно, отпустила на неделю в Саратов на свадьбу сына. Завалиться среди ночи к приятелям — неловко, у всех дети, всем рано вставать на работу, да и нет у нее таких, с которыми можно не церемониться. Родилась, училась отсюда далеко, эти связи потеряны, а знакомства людей зрелых всегда предполагают дистанцию. У второго мужа были друзья со школы, которым он уступал свою спальню, а сам ложился на полу в кухне. У нее таких нет. Кроме Нади, но у Нади завтра спектакль, ее будить нельзя, да и живет она в Митино, оттуда до Петербурга ближе, чем до Большой Никитской. Придется пешком топать на Маяковку, там недалеко до Белорусского вокзала, где можно посидеть в зале ожидания, пока откроется метро.
Василькова медлила. Уходить с ярко освещенного пятачка у подъезда в полутемные улицы не хотелось. А еще центр! В два часа ночи ни одного милиционера или патрульной машины. Зато неподалеку — припозднившаяся нищенка, от которой исходил тошнотворный, почти трупный запах немытого стариковского тела — за время скитаний Рина нанюхалась его вдосталь. А еще ближе — какой-то симпатичный хлыщ неподвижно лежал под стенкой в шикарном костюме и элегантном фирменном галстуке. Дорогущие часы от «Картье» нищенка снять не успела, но уже нацелилась.
Писательница профессионально оценила обстановку и опустилась перед мужчиной на корточки. Обморок? Сердечный приступ? Вряд ли. Слишком молод, но не юноша, конечно. Спиртным тянет жутко, а на алкоголика не похож.
Она вынула из сумки мобильник, и тут он открыл глаза. Спросил не очень пьяно и как-то по-дружески.
— Вы куда звоните?
— В «скорую».
— Не надо, я здоров, как бык.
— Уже отрадно. Тогда 02?
— Не-не. Оставьте меня. Я умер. Во всяком случае, собираюсь.
— Неужели? И каким же образом?
— Не знаю. Но надеюсь, Бог найдет способ меня прибрать.
— Вы полагаете, он так милосерден?
— А разве нет?
— Вы с ним знакомы?
— Очень слабо.
— Это чувствуется.
Мужчина застонал и схватился за голову, видно было, что говорить с перепою ему тяжело.
— Оставьте меня, я хочу умереть.
— Увлекательно, но не верю. Молодой, здоровый, в хорошем прикиде. С какой стати? Не любовь, это ясно.
— Откуда вы знаете? — насторожился Климов.
— Знать все про любовь — моя профессия. Сегодня от любви умирают только очень молоденькие, благополучные, не жившие, ничего не видевшие, чистые, как ангелы. А вы уже к изъянам мира притерлись и умереть хотите не от любви, а от обиды, от злости, от обманутых ожиданий. Так?
Мужчина пошлепал губастым ртом, сглотнул, дернув крутым кадыком, и кивнул согласно:
— Я не все продумал. Тогда возьмите меня к себе — ужасно пить хочется. И выспаться. Может, я вам чем-нибудь пригожусь. Могу утюг починить, все-таки МЭИ закончил.
— Какой самонадеянный молодой человек. Нет у меня утюгов, да я и сама с техникой на «ты». Вставайте и отправляйтесь домой!
Молодой человек сел и привалился спиной к стене.
— У меня уже три дня как дома нет! — сообщил он весело, выпятил нижнюю губу и развел руками. — А вы фея! Именно такой женщины, решительной и без утюга, мне всегда не хватало для душевного равновесия. Скажу по секрету — мною нужно командовать. Возьмите, я хороший, просто не в форме.
— Выглядите недурно, хотя валялись на тротуаре.
Мужчина попытался выпятить грудь.
— Наследственность. Отец дожил до девяноста и менял жен каждые четверть века. Возьмите, точно не пожалеете. Говорят, я хороший любовник.
— Много чего говорят, а потом оказывается блеф. К тому же несовершеннолетних не соблазняю — мне полтинник с довеском.
— Никогда б не подумал! Отлично выглядите.
— Не пытайтесь льстить. Стоит мне снять эти шмотки и отказаться от визажиста, вы меня от мебели не отличите. Но много чего другого — есть. Жених, например.
— Значит, место занято? — разочарованно протянул Климов и снова закрыл глаза.
— Вакантно. Как раз сегодня я с ним разругалась окончательно. Вот теперь пытаюсь попасть в свой коттедж за городом. Ехать одна на такси боюсь, но если вдвоем, то можно рискнуть, авось не прирежут. Ну что?
Опираясь руками на стену, мужчина кое-как поднялся. Говорил он лучше, чем стоял на ногах.
— Ладно, так уж и быть, поехали. Ловите машину. А меня не боитесь?
— Нет. У вас пиджак от Гуччи и часы за двадцать тысяч долларов. Вы явно попали в экстремальную ситуацию, но не агрессивны, что большая редкость для нынешнего класса индивидуалистов, которых бесит все, что мешает их личным планам. К тому же, даже пьяный, не ругаетесь матом — это говорит о хорошем воспитании.
Мужчина помял не слишком чистой ладонью небритое лицо.
— Да. В женской логике определенно что-то есть. Надеюсь, я с вами не соскучусь.
— Ничего не обещаю. Горячую ванну — это точно.
— Сойдет для начала.
Бомжиха было закручинилась, что потеряла выгодного лоха, как внезапно дама сунула в протянутую руку пачку крупных купюр и сказала:
— Тихо! Не болтай и не отдавай сутенерам. Припрячь. Есть где?
Нищенка закивала.
— Ага, ага. Спасибочки!
И шустро отползла в сторону, сообразив, что большие деньги просто так не дают. Если в голове у странной благодетельницы заскок, может и обратно забрать. Но парочка уже села в попутку. Василькова назвала адрес и объяснила, как ехать, шофер назвал астрономическую сумму, и она согласилась, не торгуясь.
Убедившись, что сосед смотрит по сторонам вполне осмысленно, спросила:
— Вас как величать? Меня зовут Рина, сокращенное от Арина.
— Эдуардом. Сокращенно Эдик.
Василькова уже расслабилась: ситуация разрешилась самым удачным образом, настроение пришло в норму и ответ не остался без комментариев:
— Все-таки русские странные — в стране, где большинство занимает до зарплаты, дать сыну имя английских королей!
— Я в истории разбираюсь плохо.
— А мне волей-неволей приходится. В Британии их было восемь.
— Друзья зовут меня Эд.
— Еще хуже. С претензией.
Мужчина зевнул с хрустом:
— Да кличьте хоть Порфирием.
— А если Дик?
— Как собаку? Не согласен.
— Морока с вами. Сами-то кем себя ощущаете?
— Королем Эдуардом IX, раз восьмой уже преставился. С вашей стороны нет серьезных возражений?
Василькова заинтригованно посмотрела на свою случайную находку:
— Для самоубийцы — неплохо! Юмор, по крайней мере, в вас еще не умер.
По ночному шоссе доехали быстро. В престижном дачном поселке коттеджей было, что домов на Манхэттене.
— Здесь, — указала Василькова и расплатилась с шофером при свете прожектора, светившего с крыши проходной. Охранник, не выходя из-за пуленепробиваемого стекла, открыл электронный замок на калитке.
— Прошу, — пригласила хозяйка гостя, который что-то мучительно прикидывал, задрав голову, и наконец подвел итог: