— Намеренно или нет, но сегодня вы дважды заставили ее плакать.
— Тогда тем более мне нужно все объяснить ей. — Поежившись, Лилиан плотнее запахнула куртку. — Может, вы все-таки позволите мне войти и поговорить с ней хотя бы минутку? Мне бы хотелось по возможности уладить недоразумение.
— Все в порядке, пап, — раздался голосок откуда-то из-за спины Тима. — Я не имею ничего против того, чтобы поговорить с ней.
Он взглянул через плечо на полускрытую тенью фигурку в дальнем конце большого холла.
— Ты уверена, что хочешь этого, Стеф?
— Да, уверена.
С подчеркнутой неохотой он отступил, пропуская Лилиан, но, когда она проходила мимо, ухватил ее за локоть и мрачно пробормотал:
— У вас только пять минут и лучше бы вам не задерживаться, леди, иначе я сам вышвырну вас отсюда.
Не опускаясь до того, чтобы ответить на угрозу, Лилиан поспешила к Стефани и заключила девочку в объятия.
— Милая моя, — прошептала она. — Меньше всего мне хотелось, чтобы твой особенный вечер закончился вот так.
— Все в порядке, — повторила Стефани, но это было не так. Ее голос едва заметно дрожал.
Отступив назад, Лилиан обхватила ладонями маленькое лицо с покрасневшими глазами и трясущимися губами.
— Какой там порядок, когда кто-то заставляет другого почувствовать себя лишним, пусть даже случайно Можно я попробую объяснить, что случилось на самом деле?
Стефани пожала плечами.
— Хорошо. Мы можем пойти в мою комнату, если хотите.
Возникший рядом с ними, словно карающий ангел, Тимоти сказал:
— Почему бы вам не поговорить в гостиной?
— Потому что это девичий разговор, папа.
— Вот как? Тогда я буду вам мешать. — Он показал на закрытую дверь слева по коридору. — Я буду в кабинете, нужно закончить кое-какую бумажную работу.
Стефани подождала, пока её отец не исчез как и обещал, а затем проводила Лилиан в уютно обставленную комнату. Полки по обе стороны от камина были заставлены книгами и всякими забавными вещицами: самодельными глиняными игрушками, композициями из сухих цветов и трав, детскими рисунками. Но внимание Лилиан привлекла фотография в рамке. На ней был изображен молодой, беззаботный Тимоти рядом со смеющейся женщиной и Стефани в возрасте трех-четырех лет.
Лилиан поспешно отвела взгляд, почувствовав внезапный укол зависти. Ей было незнакомо чувство семьи, которым явно наслаждались эти трое на фотографии. В ее детстве не было ни одного мгновения, которое она хотела бы сохранить на память.
Вернувшись к настоящему, она устроилась на диване и приглашающим жестом похлопала рядом с собой.
— Твой отец дал мне всего пять минут, Стефани, поэтому не будем зря терять время.
Настороженная девочка присоединилась к ней.
— Вы не обязаны ничего объяснять. Я достаточно смотрела телевизор, чтобы понять, зачем дядя Виктор хотел остаться с вами наедине.
— Дело не в том, чего хотел или не хотел твой дядя, — сказала Лилиан, слегка смущенная этим откровением. — Просто иногда люди на вечеринке становятся немного… невосприимчивыми к чувствам окружающих, и, боюсь, именно это случилось с ним сегодня.
— О, вы хотите сказать, что он снова напился? Обычно он поет, когда перебирает, и пала стучит в стену и просит его убавить громкость.
Еще больше растерявшись, Лилиан сказала:
— Единственное, в чем я уверена, так это в том, что если кто-то и был сегодня помехой, то только твой дядя, а не ты. Ты веришь мне?
— Наверное. — Стефани пожала плечами. — Конечно, если вы так говорите.
— Но в голосе твоем уверенности нет, поэтому позволь мне кое-что добавить. Хотя мы не так давно знакомы, но успели стать друзьями. верно? А друзья не лгут друг другу и не нарушают данного слова. Я всегда буду честна с тобой и постараюсь выполнять свои свидания.
— Но вы пробудете здесь еще только неделю, а все обещания в мире ничего не стоят, если рядом нет того, кто будет их выполнять, — с недетской мудростью заметила Стефани.
Справедливо, мысленно согласилась с ней Лилиан и решила сделать все возможное и невозможное, лишь бы не причинять больше боли ребенку, который и так перенес ужасную потерю.
— Я задержусь на некоторое время в Анкоридже, и потом, видимо, придется наведываться туда не раз, так что мы еще встретимся. Даже если меня не будет рядом, всегда есть телефон. Поверь мне, Стефани, я слишком дорожу нашей дружбой, чтобы позволить ей закончиться вместе с праздниками.
— У-у-у, Лилиан… — Большие синие глаза наполнились слезами. — Никто никогда не говорил мне такого раньше.
— Эй-эй! — воскликнула Лилиан, едва не плача сама. — Если твой отец увидит нас такими, он вышвырнет меня отсюда, как и обещал, так что улыбнись-ка мне!
Стефани вытерла лицо мокрым платком.
— Все в порядке, я вообще-то не нытик.
— Но ты измучена, как и я, а женщины в таком состоянии делаются излишне чувствительными. Сегодня был длинный день, и нам с тобой нужен хорошенький сон.
Слезы высохли так же мгновенно, как и появились, и Стефани хихикнула.
— Вы хотели сказать «хорошенько выспаться»!
— Неважно. Самое главное, мы с тобой понимаем друг друга, как и полагается друзьям. — Лилиан расцеловала ее в обе щеки и собралась уходить. — Поэтому давай поспим, дорогая, а утром встретимся.
— А вы не… Я хочу сказать, вы не будете возражать, если…
Лилиан обернулась и обнаружила, что девочка балансирует на одной ноге, потирая ее ступней другой.
— Да? Что ты хотела сказать?
Стефани смущенно пожала плечами.
— Я просто хотела спросить, не подоткнете ли вы мне одеяло, прежде чем уйдете.
— Подоткнуть одеяло? — Лилиан нахмурилась. — А что это означает?
— Ну… — словно прося о какой-то немыслимой услуге, Стефани уткнулась взглядом в пол, — это что-то вроде пожелания спокойной ночи, когда я уже в постели… но ничего, если вы не хотите. Все равно я уже слишком взрослая для этого.
Не хотите? О Боже, полжизни она скрывала боль, причиненную ей в детстве отсутствием подобной родительской ласки! С трудом выговаривая слова из-за комка, застрявшего в горле, она пробормотала:
— О, детка, человек не может быть слишком взрослым для этого! Это врожденное право каждого ребенка — чувствовать себя любимым и единственным.
Тим уже поджидал ее, когда Лилиан вышла из комнаты Стефани. Без галстука и с расстегнутыми верхними пуговицами рубашки, он стоял, прислонившись к стене. Одна рука была засунута в карман черных брюк, в другой он держал стакан. По выражению его лица можно было подумать, что он застукал Лилиан за кражей фамильного серебра.
— Прежде чем вы начнете снова обвинять меня, — начала она, — знайте, что это Стеф попросила…
Тим взболтал содержимое стакана.
— Знаю. Я слышал.
— Вы слышали наш разговор?
— Каждое слово, — без тени смущения заявил он.
— Как вам не стыдно!
Оторвавшись от стены, он наклонился к ней и зло прошептал:
— Ничуть! Стыдно должно быть вам за то, что вы нагромоздили гору лжи.
Оторопев, Лилиан уставилась на него.
— Какой лжи? Я говорила только правду. И почему вы шепчете?
Тим не спешил отвечать. Вместо этого, схватив Лилиан за руку, он потащил ее, чуть ли не упирающуюся, в гостиную. Только плотно закрыв дверь, сказал:
— Потому что не хочу, чтобы Стеф подслушала наш разговор.
— О чем нам говорить, Тимоти? Похоже, как бы я ни старалась, мне все равно не удастся ни сделать, ни сказать то, что удовлетворило бы вас.
— Тогда, может, вам оставить ваши старания? — сказал он. — Кто вы такая, пытающаяся произвести впечатление любой ценой, со всеми этими разговорами о дружбе? Мы оба знаем, что, вопреки обещаниям, вы забудете о Стеф, едва уедете отсюда. Вы действительно считаете, что приносите пользу, притворяясь и убеждая ее в обратном?
— Я не притворяюсь!
— Ах оставьте! Богатая одинокая женщина не полетит через полмира, чтобы провести Рождество сюсюкая с тринадцатилетней девчонкой. Подобные вам приезжают в поисках того, что может предложить мой брат.
— Возможно, это действительно справедливо в отношении тех женщин, которых вы знали, — парировала Лилиан, безмерно уставшая от его упорного нежелания взглянуть на мотивы ее поступков в каком-нибудь ином свете, кроме самого худшего. — Но не спешите распространять те же стандарты на меня. Если бы мужчина был единственным, чего я ищу, я могла бы, как вы нелюбезно дали мне понять, найти целую кучу в Санкт-Морице. Нет, я приехала сюда в поисках удовольствия иного рода, и я нашла его в Стефани.
— И очень плохо, — ровным тоном сказал он. — Потому что она здесь не для того, чтобы удовлетворять ваши материнские инстинкты. Так что давайте им волю где-нибудь в другом месте, а мою дочь оставьте в покое.
— Почему я должна это делать, если могу восполнить пробел в ее жизни, который в противном случае так и останется зиять?
Вопрос привел Тима в ярость. Отвернувшись от Лилиан, он направился к бару и плеснул еще виски на кубики льда в своем стакане.
— Потому что ей известно, что значит иметь мать, и она не ищет замены.
— Так вот почему вы злитесь! — воскликнула Лилиан, вдруг прозрев. — Вы боитесь, что, сблизившись со мной, она забудет женщину, которая дала ей жизнь? Или отдалится от вас?
Тим по-прежнему стоял спиной к ней, плечи его были напряжены.
— Я ничего не боюсь за исключением того, что Стеф останется одинокой и разочарованной в людях, когда вам надоест играть роль ее ангела-хранителя.
Что-то подвигло ее на то, чтобы подвергнуть проверке это заявление? Его высокомерно вздернутая голова? Абсолютная уверенность в том, что он знает ее лучше, чем она сама? Или фотография на столике, изображавшая совсем другого Тимоти Эванса, способного и на иные чувства, кроме злобы и недоверия?
— Вы обманываете. — Лилиан, подойдя вплотную, к остановилась за его спиной. — Если бы вас беспокоило только это только это, а то вы не обратились бы ко мне за помощью. А правда состоит в том, что вы боитесь меня.