Тим повернулся. Его губы изогнулись в кривой усмешке.
— Вы будите во мне зверя, предупреждаю вас.
— И это тожё, — согласилась она с дразнящей мягкостью. — А сказать вам почему?
— У меня такое чувство, что вы все равно скажете — хочу я этого или нет.
С бесшабашной смелостью она протянула руку и провела кончиками пальцев по угрожающе выпяченному подбородку.
— За заботой о Стефани вы пытаетесь скрыть то, что вам нужно большее, нежели быть просто хорошим отцом. Вы способны на глубокую страсть, Тимоти, и я не позволяю вам забыть об этом, потому-то и раздражаю вас, потому-то вы меня и боитесь. Я угрожаю вашей безопасности, вашему монашескому образу жизни.
Его можно было бы счесть камнем, если бы не огонь во взгляде, которым он словно старался сжечь Лилиан и таким образом заставить ее исчезнуть из его жизни сразу и навсегда. Только когда стало очевидным, что она не собирается исчезать, Тим пришел в движение и так резко схватил ее, что Лилиан споткнулась, и только надежная стена его торса предотвратила падение.
— Разве это факт? — охрипшим голосом спросил он и, не дожидаясь ответа, накрыл ее рот своим — не мстительно, как она могла бы ожидать, но с изощренным мастерством, едва не лишившим Лилиан чувств.
Она слепо вцепилась в его плечи, чтобы не упасть, и почувствовала жар его кожи под тканью рубашки, мощь плотно прижатой к ней груди, рельефность твердых мускулов — наследство многих лет физической активности. Но ощутимее всего была страсть, в которой она обвинила его.
С первого момента их встречи Лилиан хотела подвергнуть его такому тесту, уверенная, что сможет контролировать степень своей увлеченности. Сначала она хотела только его понимания, его симпатии. Но внезапно с ужасом осознала, что сейчас ей нужен и сам Тимоти.
Чувствуя ее неуверенность, он нежно гладил спину Лилиан, словно говоря: не бойся, любимая. Широко расставленными пальцами проводил по округлому изгибу ее бедра и выше, а потом возвращался обратно.
Завороженная гипнотическим ритмом, она прильнула к нему, позволив сделать поцелуй еще интимнее. Его искусная утонченность смягчила и смирила Лилиан, и она доверчиво обвила руками шею Тима.
А затем, когда сопротивление почти пропало, он воспользовался своим преимуществом. Отставив вперед большие пальцы, он обхватил ее талию и скользнул вверх, по ребрам, к нежным выпуклостям груди. Дерзость этого движения заставила ее задохнуться.
Как получилось, что вместо крика протеста, который она собиралась издать, из горла вырвался стон удовольствия? И когда закрылись ее глаза, одурманенные изощренностью поцелуя? Лилиан не знала. Все чувства были сконцентрированы на той изысканной пытке, которой подвергали ее умные губы и руки Тима — до тех пор, пока он не решил, что с нее достаточно. Тогда Лилиан почувствовала себя опустошенной и покинутой. Отброшенной, как надоевшая игрушка.
Лишенные тепла его рта, губы сразу остыли. Без поддержки его рук она покачнулась. Лилиан открыла глаза, пытаясь понять, где находится, и ее словно пронзил чуть затуманенный взгляд синих глаз, принадлежавших мужчине-коллекционеру, который разглядывал только что пойманную бабочку.
Она сжалась под этим оценивающим взглядом, понимая, что притворяться равнодушной бессмысленно. Раскрасневшееся лицо, веки, все еще тяжелые от вожделения, неровный ритм дыхания и выступающие под шелковой тканью платья соски, — все это свидетельствовало об истинном положении вещей. Утешало лишь то, что, как бы внимательно ее ни разглядывал, он не мог увидеть, как жидкое пламя струится в ее жилах и как ноет тело от желания.
Обескураженная тем, что ее так резко опустили на землю, Лилиан отпрянула от Тима, тщетно пытаясь обрести былое самообладание хотя бы отчасти. Ее коленки согнулись, натолкнувшись тыльной стороной на край дивана, и она рухнула на гору подушек.
При виде этой картины губы Тима тронула едва заметная ехидная усмешка.
— Так кто кого боится, моя милая? — мягко пророкотал он, возвышаясь над ней.
7
На следующий день приехали Мелвиллы с двумя детьми. Поскольку предыдущую ночь она толком не спала, Лилиан провела утро в салоне красоты, поэтому не видела их до ланча, за которым обнаружила, что опять «приписана» к столу Тимоти. Несомненно, причиной тому стала просьба Стефани, вряд ли он сам жаждал ее компании.
Новые постояльцы сидели рядом. Сияющие здоровьем Мелвиллы были приятным семейством, но щеки Стефани раскраснелись от возбуждения вовсе не при виде Джека, отца, или матери, Сони, добродушно улыбывшихся, когда их представляли.
— Разве он не классный? — выдохнула Стефани в ухо Лилиан, имея в виду их сына Фила, шестифутового подростка.
Обрадованная тем, что огорчения вчерашнего дня, похоже, забыты, Лилиан рассмеялась.
— Если хочешь спросить, привлекателен ли он, то да, конечно.
— Вы тоже замечательно выглядите, Лилиан. Э-э-э… вы ведь знаете, что сегодня вечером будет катание на санях?
— Да, я что-то слышала краем уха.
Стефани внимательно изучала веточку петрушки на своей тарелке, словно та была ключом от ее будущего. Стараясь говорить небрежно, она спросила:
— А у вас найдется время, чтобы снова сделать мне прическу?
— Конечно, при условии, что твой отец не будет возражать.
Тим, который, казалось, был погружен в беседу с Джеком Мелвиллом, внезапно повернул голову и поинтересовался:
— Против чего не будет возражать ее отец?
— Да так, пап. Мы просто говорили о сегодняшнем катании и о том, как это будет весело. Вы ведь пойдете, правда, Келли… и вы, конечно, тоже, Фил? — Превращение скованного подростка в искушенную маленькую женщину удивило и позабавило Лилиан: Стефани обратилась сначала к дочери Мелвиллов, а уж потом, как бы невзначай, к их сыну.
Мать семейства тоже заметила это и улыбнулась Лилиан.
— Они кажется поладят, как вы думаете? Это заметно облегчило бы нашу родительскую участь. Кстати, ваша дочь очаровательна.
— Мисс Моро не мать Стефании, — вмешался Тим. — Она здесь только гость!
Смущенная столь резким возражением, Соня послала Лилиа извиняющийся взгляд:
— Простите. Она блондинка, как и вы, и мнё показалось, что вы с ней очень близки, поэтому я и решила…
— Прошу вас, нё извиняйтесь, — Сказалк Лилиан, пригвоздив Тимоти к месту убийственным взглядом. — Мне льстит то, что вы сочли нас родственницами. Будь у меня дочь, я бы хотела, чтобы она была такая же, как Стефани.
— Замечательно сказано! — Соня склонила голову к плечу и с любопытством посмотрела на Лилиан. — Сначала я подумала, что вы из французской части Канады, но это ведь не так? У вас определенно европейский акцент.
— Мисс Моро живет в Швейцарии, — сообщил Тим. — И вернется туда, как только закончатся праздники.
Лилиан покраснела от возмущения.
— Возможно, мой английский и не такой совершенный, как ваш, Тимоти, но я не беспомощна и вполне способна большую часть времени говорить самостоятельно. И так уж случилось, что я пробуду на Аляске дольше, чем вы думаете.
— Только не в Пайн Лодж, — ровным тоном сказал он. — Группа японцев сняла весь курорт на первые две недели января, и у нас нет свободных номеров, тем более соответствующих вашим запросам.
Удовлетворенный тем, что поставил ее на место, он вернулся к разговору с Джеком.
К своему ужасу, Лилиан поняла, что вот-вот расплачется. Почему он так унижает меня? — чувствуя себя глубоко несчастной, думала она. Все, чего я хотела, — это доказать ему, что я не та пустоголовая богатая стерва, какой он поначалу считал меня. Но ни мои слова, ни поступки, похоже, не переубедили его.
Все, чего ты хотела? — переспросил язвительный голосок. Да когда же ты перестанешь лгать себе, Лилиан? Ты хотела убедить не только его разум, но и сердце тоже, чтобы он полюбил тебя так же, как начинаешь любить его ты.
Любить его… О Боже, это правда!
Встревоженная Лилиан копалась в креветках, лежавших перед ней. Влюбиться в человека, который презирает ее? Полное безумие! И все же проклятые слезы подступали к глазам, превращая содержимое тарелки в расплывчатое бело- розовое месиво, и Лилиан поняла, что подавится, если попробует проглотить хотя бы кусочек.
— Извините меня, пожалуйста, — пробормотала она, кладя салфетку на стол и отодвигая стул. — По-моему, я не голодна.
Она вышла в холл как раз тогда, когда в него входил Рили.
— У вас все в порядке, мисс? — придерживая для нее дверь, спросил он. — Похоже, вы немного расстроены.
— Просто болит голова, — выдавила Лилиан, отворачиваясь и спеша пройти мимо.
К счастью, она никого не встретила, пока бежала по дорожке вдоль озера к дому Тимоти. Потому что заботливое участие Рили переполнило чашу, и слезы струились по лицу Лилиан как первый весенний ливень, а она бы не вынесла, если бы кто-нибудь стал свидетелем ее горя.
Пока ее не было, горничные убрали в номере и приготовили дрова в камине. Через пять минут заплясали веселые языки пламени, а Лилиан удобно устроилась на мягком диване, накрывшись мохеровой шалью. Ничто не нарушало покоя, кроме потрескивания поленьев, редкого шуршания снега, падавшего с ветвей за окном, и тихой музыки из проигрывателя.
Так почему же она никак не могла погрузиться в приятную дневную дрему? Почему рождественские песенки, повествующие исключительно о детях и семейном очаге, напоминали Лилиан, что она никогда не знала радости припасть к коленям матери, почувствовать прелесть и волшебство этого праздника? Мамочка целует папочку — о, такого в их доме не бывало, хотя Шанталь и целовала многих других мужчин.
А кем же был отец ее дочери? Режиссером одного из второразрядных фильмов, в которых ей поначалу давали маленькие роли? Таким же полуголодным собратом по актерскому цеху? Женатым мужчиной, принцем, нищим? Закрыв глаза, она пыталась отделаться от этих мыслей, понимая всю их тщетность. Она унаследовала его светлые волосы и серые глаза — это все, что Лилиан знала об отце. А что он собой представлял, было тайной ее матери, которую та унесла с собой в могилу.