Мысли метисов, их дам и росиланской вдовы остановили в изумлении свой бег. Никто даже не заметил, что, пока Эйкен занимался золочением майского дерева, купол исчез и теперь все снова стояли под струями дождя.
– Не слишком ли рано? – воскликнул Блейн. – В будущем – да. Но сейчас чистокровные тану еще не готовы принять короля-человека, Эйкен! Нам с Альбораном пришлось ждать более шестидесяти лет, прежде чем нас допустили в Высокий Стол, а с Катлинель это случилось вообще лишь в прошлом году. И причиной тому – наши человеческие гены.
– Высокий Стол признал Гомнола, – возразил Эйкен. – А он был человеком.
– Он вынудил одобрить его членство, за это его и ненавидели, – отрезала Морна.
– Мерси – тоже человек, – сказал Эйкен.
– Ой ли, – пробормотал, улыбаясь, Куллукет. – Мой покойный брат Ноданн так не считал.
Подобное откровение было для Эйкена новостью.
«Что он говорит?» – переспросил он Мерси по приватному каналу.
В ответ последовал всплеск телепатического смеха.
«Ноданн поручил Грегу Даннету исследовать мой генотип. Этот милашка-старикан на полном серьезе уверял, что во мне больше танусских генов, чем человеческих. Бедняга Грегги явно спятил».
«Я еще с этим разберусь, леди Возжигательница!»
Вслух Мерси сказала:
– Сейчас в живых осталось около двух с половиной тысяч чистокровных тану, причем, как правило, они не обладают большой метапсихической силой. У метисов физические данные лучше, и их выжило почти вдвое больше. Мы с моим повелителем подсчитали, что одобрение со стороны мелкой аристократии обеспечит ему явное преимущество.
– Селадейр Афалийский и его сторонники, возможно, не согласятся на подобное и предпочтут борьбу, – мрачно проговорила леди Мерна. – И я прекрасно понимаю их чувства. Мы с Селадейром оба из первопришедших, а ты, юный Стратег, насмехаешься над догматами нашей веры, которые и стали причиной нашего изгнания!
Тирон, втайне состоявшая членом фракции мира, вставила мысленное замечание, прозвучавшее тихо, но отчетливо:
«Древняя воинственная религия должна уйти в прошлое, дражайшая матушка. Об этом говорила сама Бреда. И многие из нас видят в лорде Эйкене-Луганне проводника подобных перемен».
Мысли Морны полыхнули яростью:
«Ты воочию убедишься в том, что значат наши боевые традиции, моя девочка, если этот человек осмелится посягнуть на трон без единодушного согласия членов Высокого Стола!»
Возражения Иднар носили чисто практический смысл:
– Даже если ты, Сиятельный, надеешься на то, что большинство членов Высокого Стола займут твою сторону, упорство Селадейра может привести к гибельному разобщению в рядах нашего рыцарства, разбросанного по разным городам. А любые распри будут только на руку фирвулагам – и не исключено, что тогда они сумеют довести до конца то, что начал потоп.
– Мы просим только об одном, Эйкен, – сказал Блейн, – веди себя разумно! Не провозглашай себя королем, пока не будешь уверен, что правители городов пойдут за тобой, а не за Селадейром. Если ты присвоишь себе корону, а оппозиционеры станут игнорировать твои распоряжения и указы, ты попадешь в глупое положение.
– Вся система государственной власти тану основана на всеобщей преданности монарху, – заметила Морна. – Потому что он не просто правитель, как монархи маленького народа, избираемые вульгарным демократическим путем. Наш король – отец всем нам!
Эйкен по-прежнему ухмылялся, но в глубине его черных глаз горел огонек презрения.
– Более восьмидесяти тысяч фирвулагов только и ждут, как бы запустить когти нам в задницы, друзья мои, – спокойно произнес он. – Кто вам нужен? Король и Стратег? Или вы предпочитаете иметь добренького папашу, который станет подтыкать вам одеяльца, в то время когда за окном завывают демоны? Который будет подтирать вам попки, когда вы обделаетесь от смертельного страха?
– Мы хотим, чтобы ты правил нами, – заявил Куллукет. Его зондирующий ультрасенсорный импульс пробежал по всем остальным, словно леденящий душу луч прожектора. – Только ты, обладая в должной мере агрессивной натурой, способен скоординировать метапсихическую гармонизацию, без которой нам не одолеть врагов. – Он сделал паузу. – А фирвулаги – не единственные наши недруги.
Глумливый ментальный образ проходимца претерпел молниеносное превращение. Теперь он заблистал располагающим добросердечием, готовностью защитить любого, кто признает и полюбит его. На мгновение Эйкен позволил присутствующим оценить его необъятные метапсихические возможности, тут же задернув сознание завесой язвительной самоиронии. А затем он заставил их задуматься над картинами прошлого, которые вызвал из своей памяти, и принялся увещевать аристократов, прибегнув к живому ментальному красноречию:
«Прочь сомнения и страхи, друзья мои! Вспомните, что пророчествовала обо мне Создательница Королей. Она была твердо уверена в том, кого избрала. Вспомните, как я убил Делбета Огнеметателя и Стратега фирвулагов Пейлола Одноглазого! Если вас смущает то, что я победил их хитростью, тогда припомните, как торжествовал я на поле брани Великой Битвы и как знатные военачальники и мелкая знать слетелись под мои дерзновенные знамена. Лорд Таган и ты, Альборан, и ты, Блейн! Вспомните, как простолюдины и вельможи с одинаковой готовностью проникались ко мне любовью за мою отвагу и дерзость! Вспомните, как Копье Луганна чудесным образом оказалось в моих руках! Пусть сейчас это священное Копье утрачено
– не беспокойтесь, я знаю, где оно, и я добуду его!
Помните ли вы, что мое право вызвать Ноданна на поединок было признано всеми членами боевого товарищества и самой Бредой? И я бы выиграл Поединок Стратегов, но по воле Таны все фигуры оказались сметенными, с доски и была начата новая партия.
Вы все еще сомневаетесь?.. Так что же, получается, что ваша религия для вас ничего не значит? Взгляните, друзья мои: Эйкен Драм, Лорд Стеклянного замка и правитель Гории, сюзерен Росилана, Сазарана, Амализана и ряда мелких поселений Бордо и Арморики, жив и благоденствует! А где тот, кто некогда владел всем этим? Он утонул».
(Мерси не удалось сдержать мысленный вскрик, и Эйкен услышал: «Ноданн! Мой Ноданн!») «О друзья мои! Вы знаете, что у тану должен быть король – и если им стану не я, то кто же? Хотите ли вы Селадейра Афалийского? Он утверждает, что не притязает на трон, и я верю ему. Из моих собственных источников мне известно, что бедный старикан убежден, будто потоп стал предвестником конца Многоцветной Земли! Он муштрует свою маленькую дружину, готовясь к тому, что называет приходом Мрака. Это, насколько я понимаю, нечто вроде Армагеддона, который станет финальным актом в судьбе как тану, так и фирвулагов. Но ведь это просто какой-то бред собачий! Шарн с Айфой не рассчитывают ни на какой апокалипсис. Они намерены сражаться и наступить нам на горло».
(И слушающие Эйкена были вынуждены признать: «Он прав. У маленького народа нет настроений обреченности. Они смело отказываются от традиций, мешающих их продвижению вперед. Потоп для них – словно подарок Богини».) «Послушайте меня! Если мы намерены сражаться, то у нас должен быть предводитель. Вы, члены Высокого Стола, знаете, что я сильнее вас. Так кто же другой достоин того, чтобы стать королем? Минанан Еретик? Я понимаю, что в бытность Стратегом он слыл отчаянным рубакой. Но сейчас он стал пацифистом и от фирвулагов защитит вас не лучше, чем Дионкет Целитель! Кто еще остался из правомочных членов Высокого Стола? Катлинель Темноглазая и Алутейн Властелин Ремесел… Только сможете ли вы простить одной государственную измену, которой она запятнала себя, выйдя замуж за правителя ревунов, а другому – смещение с поста стараниями Мерси?»
(И вновь аристократы были вынуждены ответить: «Нет. Ни один из них не может возглавить нас в борьбе с фирвулагами».) Эйкен Драм восседал на своем рослом черном халике. Капля воды потешно свесилась с кончика его длинного тонкого носа; на губах, способных в одно мгновение затвердеть неодобрительной щелкой, сейчас играла улыбка. Он заключил всех в мысленные объятия, продемонстрировав весь блеск своего метапсихического потенциала.
Вслух Эйкен сказал:
– Вы сами видите, как обстоят дела. В списке претендентов на звание короля моя кандидатура осталась единственной. Если кто-то имеет принципиальные возражения против того, чтобы правителем стал человек, то он может взбрыкивать, вопить, чертыхаться, но в конце концов признать меня придется всем. Черт побери, даже старый Селадейр, может быть, еще образумится, когда поймет, что у него есть реальный шанс победить врагов.
– Мои психокорректорские сведения о правителе Афалии подтверждают последнее высказывание Лучезарного, – доложил Куллукет. – Селадейр упрям и допустил невообразимую глупость, вышвырнув вон технически грамотных людей, но он вовсе не безумец и не самоубийца.
Блейн продолжал брюзжать:
– Дело в том, что они просто не знают тебя так хорошо, как знаем мы, Эйкен. Поэтому они и артачатся. Да и сам посуди – восемь городов до сих пор еще не ответили на твое приглашение посетить праздник Великой Любви, а Селадейр прислал категорический отказ. Если ты объявишь коронацию в мае, ты рискуешь потерпеть полное фиаско.
– Любым способом, – сказал Альборан, – мы должны перетянуть на свою сторону колеблющихся и завоевать симпатии как можно большего числа твердолобых.
Эйкен сжал губы, к лицу от напряженного раздумья прилила кровь. Затем глаза его заметались, и он повернулся к своей нареченной невесте.
– Мере, милая, помнишь, когда мы обмозговывали это дело, ты рассказывала мне о каких-то хитрых штуках, которые проделывали в старину английские монархи, чтобы держать в руках своих нерешительных вассалов? О том, как Генри Седьмой и достославная королева Бесе разъезжали по королевству, останавливались в разных городах, приструнивали строптивых, демонстрировали свое королевское обаяние и даже разок-другой пустили в ход меч?
Мерси мгновенно поняла замысел Эйкена.
– Королевские выезды, вот как это называлось. Изумительное политическое средство! – И ее снова посетило странное ощущение deja vu