– Потому что не решилась прибегать к телепатии, – оправдывалась Мерси. – Я еще очень плохо концентрируюсь. Когда мы общались с Поданном, связь держал он! И предупреждал меня… – Она вдруг резко повернулась к Куллукету и обрушила на него всю свою злость: – Ты нас подслушал! Эйкен что-то подозревает – я чувствую! А может, даже знает наверняка. Я боялась, что либо моя телепатическая речь выдаст Ноданна, либо это сделает Куллукет.
Дознаватель опустил голову.
– Моя вера в узурпатора сильно пошатнулась, с тех пор как он заключил сделку с Аваддоном. Вы знаете, какую роль навязали мне эти двое…
У Алутейна вырвался короткий смешок.
– А еще мы знаем, что стоит твоя вера по сравнению с твоей драгоценной шкурой! Бедный Кулл! На сей раз ты сам себя высек.
– Я знаю, что Куллукет ненавидит Ноданна, – ледяным тоном произнесла Мерси. – Но все-таки они кровные братья. И одного племени. Теперь же у Кулла есть еще один резон совершить поворот на сто восемьдесят градусов! А, брат корректор?
– Нашей великой королеве мудрости не занимать, – безучастно отозвался Куллукет.
В глазах Мерси вдруг заполыхал прежний дикий огонь.
– Ладно, если нам нельзя сейчас лететь к Ноданну, давайте хотя бы подумаем, как нам использовать Фелицию, чтобы она расправилась с Эйкеном. Может, предупредить ее, что он собирается нагрянуть в ее сокровищницу?
– Фелиция сейчас у Элизабет, в комнате без дверей, – сказал Алутейн.
– Так что она вряд ли нас услышит. А если услышит, то никого не пощадит.
Кугал смертельно побледнел.
– Во имя Таны, моя королева, не связывайся с этой дикаркой! Спроси Кулла, он тебе расскажет, на что она способна!
– Даже всемогущий Аваддон трепещет перед Фелицией, – сказал свое слово Дознаватель. – И раз уж мы строим планы дальнейших действий, позвольте вам напомнить: Аваддон – непревзойденный метадирижер. Оттуда, из-за океана, он не сможет оказать принудительное давление, но его психокреативные удары достанут нас где угодно, да и ясновидец он потрясающий.
– Что ж тогда он не донес Эйкену на Стратега? – поинтересовался лорд Афалии.
Куллукет пожал плечами.
– Не знаю, я ведь с ним напрямую не общаюсь. Меня он в грош не ставит, и вообще его не интересуют наши политические интриги. Это манипулятор в глобальном масштабе.
– В отличие от тебя, братец, – усмехнулся Кугал.
– Ему наплевать, кто управляет Многоцветной Землей. Будь Ноданн на месте Эйкена, он и его бы использовал.
– Подонок! – прошипела Мерси. – Откуда он такой взялся?
Четверо тану изумленно воззрились на нее.
– Как? Ты не знаешь? – удивился Властелин Ремесел. – Ну, ты даешь, девка! То-то я гляжу, ты понастроила воздушных замков.
И он рассказал ей все, начиная с событий двадцатисемилетней давности, коим сам был свидетелем, когда вместе с бывшим Главным Принудителем Гомнолом и лордом Ронии впервые встретил Марка Ремиларда и его отряд изгнанников-метапсихологов.
Мерси слушала, окаменев.
– Коли так, – заключила она, когда тот умолк, – значит, у нас нет никакой надежды остановить облаву. Ни малейшей. Но если Эйкен завладеет Копьем, то у Ноданна не будет перед ним преимущества в последнем Поединке Стратегов.
– Это уж точно, – не без ехидства улыбнулся Куллукет. – Ноданну, если он хочет быть королем, придется встретиться с Эйкеном в честном бою… А в честном бою у него мало шансов на победу.
– Довольно, брат! – Кугал с трудом приподнялся. – Все уже поняли, что предотвратить облаву не удастся. Мы должны безоговорочно поддержать Эйкена Драма, и только милосердная Богиня знает, чем все это кончится и кому она будет благоприятствовать. Но если нам суждено уцелеть, тогда все мы как один сплотимся вокруг нашего настоящего властелина и он поведет нас на Войну с Мраком!
С лицом, перекошенным от боли, Кугал вновь откинулся на подушки. Куллукет наклонился над братом, прижал ладони к его вискам. Почти тотчас же Кугал расслабился и уснул.
Мерси выключила генератор сигма-поля и подала его своему спутнику.
– Да, – понизив голос, продолжал Селадейр, – как ни крути, а бедняга Кугал прав. Во время облавы надо изо всех сил помогать Эйкену Драму и его злому гению, нравится нам это или нет.
Он откинул полог шатра и вместе с Алутейном вышел в ночь.
– А ведь тебя мое сообщение не удивило, – сказала Мерси Дознавателю.
– Ты с самого начала знал о Ноданне, правда?
– Среди потомства Нантусвель я лучший корректор и уж непременно почувствовал бы, если б мой старший брат испустил дух.
– Значит, ты предупредил Эйкена?
– Он сам догадался. Я лишь показал ему, в каком месте твоего мозга запрятана информация.
– Интриган чертов!
– Стараюсь не отставать от тебя, моя королева. Только под моими интригами, кажется, пора подводить черту.
Он улыбнулся ей, прежде чем спрятать свой прекрасный лик под шлемом. Она приложила латную рукавицу к тому месту панциря, под которым билось его сердце, и с удивлением заметила, что в глазницах черепа – его геральдической эмблемы – сияют два сапфира, до странности похожие на его глаза, а обрамляет маску Смерти огненный ореол – точь-в-точь его собственные волосы.
– Ты что, боишься? – удивилась она.
– Да.
– И я боюсь. Дай руку, Смерть! Ты можешь снова меня утешить?
Кивнув, он опустил забрало и притянул ее к себе. Два силуэта – высокий рубиновый и маленький изумрудно-серебряный – улетучились вместе, словно пара призраков, оставив Сотрясателя Земли во сне без сновидений.
В рассветной дымке, окутавшей Скрытые Ручьи, Амери шагала к маленькой бревенчатой часовне, неся с собой хлеб и вино. Кричали петухи, хрипло блеяли козлы, ржали халики, но никто из жителей деревни и гостей еще не поднялся после вчерашнего веселья.
«Я рада, Господи, что нынче утром мы будем с тобой вдвоем», – думала Амери.
Она зажгла две свечи у алтаря, приготовила дары, потом вошла в небольшую ризницу снять свое монашеское покрывало и апостольник и облачиться в алую ризу Пятидесятницы. Вновь открыв дверь в Святилище, начала молебен:
Приидите, поклонимся и припадем, Преклоним колени пред лицем Господа, Творца нашего; Ибо Он есть Бог наш, И мы – народ паствы Его…
Она творила молитвы, преклонив колени у алтаря, затем обернулась в темноту часовни для первого благословения.
– Господь с вами!
– Со Отцом и Святым Твоим Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь, – ответила Фелиция.
Монахиня застыла с поднятыми руками, когда девушка в длинных белых одеждах двинулась к ней по проходу и, улыбаясь, остановилась у ступеньки алтаря…
– Я вернулась. Элизабет поработала надо мной и вытравила из меня всю злобу. Я теперь здорова, Амери. Чудесно, правда? Я могу любить по-настоящему, без боли. Могу свободно выбирать, кого мне любить и как. Я могу одарить тебя радостью, такой же, как моя. Элизабет велела мне выбирать, а у меня есть только ты и Куллукет. Помнишь его? В своем безумии я любила его больше. А теперь нет. Теперь я выбираю тебя.
– Фелиция… – еле слышно вымолвила Амери, – у меня свой выбор… свой обет…
– Да, это я, – заявила девушка. – Не кто-нибудь, а я! Ты любишь меня, и я нужна тебе не меньше, чем ты мне. Пойдем со мной!
– Ты не понимаешь. Я дала обет Господу. Я принесла ему в жертву свое тело, как хлеб и вино к этой мессе. Я посвятила ему себя очень-очень давно…
– Так забери свой обет назад. – Фелиция стояла перед алтарем, озаренная пламенем свечей, такая хрупкая, что, казалось, ее вот-вот сдует участившееся дыхание монахини; стояла и смотрела, словно из глубины колодца. – Уйдем, улетим отсюда! Я теперь белый сокол, а ты будешь птицей-кардиналом.
– Нет, – прошептала Амери, – я не могу, Фелиция. Ты все еще не поняла. Я должна быть здесь, служить людям. Я лечу их и проповедую им слово Божье. Они любят меня, а я…
– Меня ты любишь больше, – перебила ее девушка.
– Да, – признала Амери. – Тебя я люблю больше и всегда буду любить. Но это ничего не меняет. Я не могу не любить, но могу заставить себя не идти на поводу у своей любви. Такой мой выбор.
Выражение лица Фелиции медленно менялось. Сначала на нем отразились удивление и растерянность, патом гнев.
– Значит, не пойдешь?
– Нет.
– Твой Бог тебя не пускает, не так ли? Заманил в дурацкую паутину самоотречения и не пускает!
– Никакое это не самоотречение, ты не понимаешь.
– Прекрати твердить одно и то же! Я все понимаю. Ты предпочла мне его! Ты до сих пор считаешь мою любовь нечистой, грешной! – Слезы ручьями хлынули, как из бездонных колодцев. – Я нехороша для тебя. В глубине души ты все еще боишься меня. Ты не пойдешь со мной и никогда не позволишь мне остаться здесь. О нет! Я недостаточно человечна, чтобы стать твоей овцой, не правда ли, великий пастырь? Меня, Богиню всего живого, ты предпочла своему старому, подлому, ревнивому, несуществующему Богу!
Амери упала на колени.
– Ты – человек… человек, Фелиция. Но ты не такая, как мы. Возвращайся к Элизабет. Пусть она научит тебя жить в мире твоего разума. Там твое место.
– Нет! – В голосе девушки прорвались рыдания. – Мое место рядом с тобой!
– Я не смогу жить в твоем мире, Фелиция. Мне, обычной женщине, это не под силу. Я боюсь таких людей, как ты, и ничего не могу с собой поделать… как ничего не могу поделать со своей любовью к тебе. Оставь меня, ступай к тем, кто тебе близок.
– Нет! – взвизгнула Фелиция. – Я никуда не пойду без тебя! Если ты не пойдешь по своей воле, я тебя заставлю!
Алтарные свечи внезапно потухли. Только из двух окошек и от священной лампады исходил тусклый свет.
Руки Фелиции схватили монахиню за плечи. Психическая энергия полилась из ее мозга, и Амери скрючилась, как от электрошока.
– Ты будешь повиноваться мне! – вскричало хрупкое, но страшное в своем принудительном напоре создание. – И останешься со мной до тех пор, пока нужна мне, слышишь?