Так что катер доставил к берегу восемь человек, не считая француза: нас с Жоамом, пятерку боевиков, а также плененного мистера Смита, который теперь, в ожидании, когда мы отобедаем, сидел в одной из комнат под стражей и готовился к неприятностям.
К проблемам готовился и Жоам. Его эйфория от удачной утренней акции прошла, теперь он что-то этакое постоянно прикидывал, загибал пальцы и даже сидя в кантине за обедом рисовал на столе точки и линии острием ножа. На месте Алвареса я бы тоже думал о ближайшем будущем — все же захват судов в наши дни чреват сами понимаете чем, через два дня наемников будет нечем кормить, да еще надо рассчитаться с Мусафаром, который наверняка будет неприятно удивлен, если случится вдруг отсрочка по платежам.
Но Майк почему-то вообразил, что все уже сделано. И когда Жоам изложил ему вкратце о предстоящих задачах, погрустнел. Меня это слегка удивило — американец был неглуп, но, может быть, он уже видел себя сидящим на троне во дворце Рузданы и размахивающим угонкой? Черт его знает, чужая душа — потемки.
Вот и Алварес, несмотря на много дней, которые я провел с ним в походе, а теперь уже и под пулями, по-прежнему оставался для меня загадкой. Насколько я могу быть уверен в нем? В том, что он не воспользуется мной как разменной монетой в своих играх? В том, что он оставит меня в живых и после того, как сделает свое дело? Я не злопамятный, но с того момента, когда командир дал мне в брюхо, чтобы убедить нигерийцев в своей лояльности, мне стало казаться, что для достижения своих целей Алварес пройдет по чьим угодно головам. Или все-таки есть какие-то границы?
— Пойдемте, навестим нашего друга, — сказал Жоам мне, Майку и еще одному негру по имени Франку, которого командир прикидывал на роль нового «адъютанта».
Мы как раз пообедали (как обычно, кашей-размазней с бананами, которую варили заирские рекруты, да найденными в ангаре мясными консервами, вроде исправными, но странного вкуса), закурили, и я даже вознамерился было вздремнуть. Но после этих слов сразу встряхнулся. Как же забыть про парня, который устроил мне веселое утро в Лагосе, да еще заставил здорово понервничать не далее как вчера!
Мистер Смит, связанный и набычившийся, сидел на полу в углу комнаты, ранее предназначавшейся, видимо, под бытовой склад или что-то в этом роде.
— Ну вот, Джонни, мы снова встретились, и почти в том же составе, — произнес Жоам, усаживаясь на пол — никакой мебели тут не обнаружилось. Майк, Франку и я тоже расположились на полу.
Смит выругался.
— Разве что не хватает нашего друга Джорджа… Нет, Роджера Буша, — сокрушенно покачал головой Жоам. — Но он вообразил себя защитником средневекового замка, а в наши дни такое геройство сурово карается.
— Ну, чего надо? — с досадой спросил Смит.
— Имя? — совсем уже другим тоном потребовал Жоам.
— Чье? — осведомился Смит.
— Франку, — вздохнул Жоам и что-то добавил на португальском.
Негр подошел к толстяку и отвесил тому здоровенный пинок в лицо. Нигериец повалился на пол, жалобно выругался… Потом все же сел в прежней позе, хлюпнул разбитым носом и злобно посмотрел на нас.
— Что у нас еще на сегодня намечено? — произнес Жоам, не обращаясь напрямую ни к кому. — А, допрос. После дружеской беседы, которая еще не началась даже… Так не будете ли вы так добры назвать ваше имя? Настоящее имя. А потом отвечать на вопросы без помощи обуви моего адъютанта?
— Черт с вами… Меня зовут Джон… Джон Катлер.
С этими словами он быстро взглянул на меня. Жоам тоже взглянул на меня — ему ведь было известно о моих приключениях в Лагосе.
— Мне называли это имя, — сказал я. — Только я слышал, что Джон Катлер — англичанин, белый. Потом, когда мы с вами встретились в аэропорту, почему-то вы сказали, что этот Катлер ждет меня где-то в другом месте. Интересно, куда же вы меня собрались увозить?
— Я посчитал, — сказал Жоам, — что этот человек стоит не одну сотню тысяч, если переводить стоимость ваших услуг в доллары.
— Ну и отдали бы мне его, — пробурчал Катлер. — Это обошлось бы вам дешевле, чем устраивать абордаж и терять людей.
— И потом всю жизнь думать о том, что я продешевил… Нет, дорогой Джонни, еще не было случая, чтобы я не нашел ответа на свой вопрос.
— Ты спросил, как меня зовут, я ответил.
— Это еще и не допрос даже, а просто начало дружеской беседы…
Катлер зло хлюпнул носом. Кровь продолжала течь из его ноздрей и капать на одежду.
— Продолжим. — Алварес разжег потухшую сигару. — Как называется тот неправительственный и некоммерческий фонд, на который ты работаешь?
— Фонд? — озадаченно спросил Джон.
— Фонд, — повторил Жоам.
Было видно, что Катлер мучительно пытается сообразить, когда это он имел глупость неосторожно проронить это слово.
— Ну?
— ТАФИМП, — сказал наконец толстяк. — Трансафриканский фонд интернациональной медицинской помощи. Я руковожу одной из его служб.
— Уж не той ли, которая оказывает помощь оружием и транспортом?
— Именно. И меня весьма удивляет, что ты, получив эту помощь, повел себя, как заурядный…
Я не знал точного значения этих слов, и даже не смог разобрать, что сказал Катлер. Но Алварес, видимо, понял точно, с кем его сравнивают, потому что не поленился встать и уже лично дать пинка Катлеру по уху.
— Продолжим, — спокойно сказал он и опять сел на пол. — В прошлый раз ты сказал, что цена за ваши услуги состояла из денег, которые уже уплатил Кейдж, и из этого парня. Почему он так дорого стоит?
— Белые люди в Африке ценятся…
— Ни один человек, даже белый, не может столько стоить, — убежденно заявил Жоам. — Разве президент или премьер какой-нибудь круто вооруженной страны. Ну, глава швейцарского или хотя бы французского банка, пожалуй… А кстати, тебе ничего не известно о французах, которые закупают слоновую кость? Фамилия Монтескье тебе известна?
— Известна, — сказал Катлер. — «Монтескье и компания». Они находятся в Банги, и Кейдж, кажется, говорил именно о них. Правда, я не знаю точно, занимаются ли они слоновой костью или чем еще…
— Спроси, чем занимается ТАФИМП, — посоветовал я Жоаму.
— А я знаю, — ответил Жоам. — Да и многие знают. Эта контора торгует людьми. Отлавливают туристов, похищают беременных женщин, покупают у бедняков детей по всей Африке, а потом в Штаты и Европу спецрейсами летят так называемые биопрепараты… Но ведь ты же не можешь стоит в двадцать раз больше, чем другой обычный донор… Или можешь? Слышишь, Джонни? Может ли он стоить больше, чем другой мужик с подобными данными?
Джонни заявил, что ему это неизвестно. Уверенным таким тоном. Жоам подобрался к толстяку, раскочегарил свою сигару, и ткнул Катлера в щеку ее тлеющим концом. Нигериец дернулся. Жоам отвел руку с сигарой чуть в сторону.
— А теперь подумай, что будет, если у меня дрогнет рука, и я попаду тебе в глаз, — спокойно сказал он.
Катлер заорал, что он — лицо подчиненное, а зачем его шефам понадобился русский парень — до сотрудника его уровня такая информация не доводилась. Алварес сказал, что Катлер врет, поскольку — по его же собственным словам — выходило так, что Кейдж заключал сделку именно с ними, то есть, с Катлером и так называемым Бушем. Катлер заявил, что он не врет, и что вполне возможно, Бушу было известно больше, да и то вряд ли, поскольку руководство, которое знает всю подоплеку, сидит в уютном офисе, а заниматься грязной и опасной работой посылает таких, как Катлер и таких, как Буш.
Жоам задумался. С одной стороны, сказанное походило на правду, с другой…
— У меня нет времени, — грустно сказал Алварес, поднимаясь с карачек в полный рост. — Я бы мог, конечно, послать запрос в ТАФИМП, но там, скорее всего, скажут, что знать не знают такого человека, как Катлер. Я бы мог отправить толковых парней в Лагос, и они рано или поздно узнали в чем дело. Но времени у меня действительно нет. Завтра мне предстоит новое и очень трудное дело, и толковые парни нужны мне будут здесь. И вообще, есть предчувствие, что мне осталось два или три дня до… Словом, я предлагаю тебе еще одну сделку…
— Расстрелять меня через полчаса или разобрать на части к утру? — спросил Катлер. — Ни за что не поверю, что ты оставишь меня в живых.
— А вдруг? — усмехнулся Жоам. — Мне это нетрудно. Да и патрон сэкономлю. Через пару дней я навсегда уйду отсюда. Оставлю тебя здесь… Может быть, ногу тебе вывихну, а потом вправлю, чтобы ты за нами не увязался. Тут неподалеку есть пара деревушек, где еще не все от СПИДа вымерли. Доползешь, глядишь, когда-нибудь и доберешься до дома… Если там, конечно, тебя снова на работу возьмут.
— Неужели в партизанских главарях иногда жалость просыпается? — усмехнулся Катлер.
— Я — христианин, — серьезно произнес Жоам, извлек из-под куртки католическое распятие и поцеловал его. — В отличие от твоих соотечественников я не совершаю убийств, кроме тех случаев, когда оказываюсь в безвыходном положении.
Катлер, кажется, хотел было съязвить насчет безвыходных положений, но одумался. И уставился на меня.
— Пусть он выйдет, тогда скажу… Даже нет, пусть выйдут все, кроме тебя.
— Ты еще условия будешь ставить? — возмутился Жоам.
— А ты подумай, почему я тебя об этом прошу. И потом, ты же всегда сможешь передать мои слова… Если захочешь.
Алварес снова задумался. Ненадолго. Потом подошел к толстяку, проверил, хорошо ли тот связан, достал люгер.
— Выйдите все отсюда, — сказал он. — Франку, держи обоих возле пожарного щита, и сам стой там. Пяти минут нам хватит.
Пришлось подчиниться. Я был уверен, что подвоха на этот раз не ожидается, но любопытство по-прежнему жгло. Действительно, почему я так дорого стою?
Жоам вышел из комнаты минуты через три. Он что-то сказал Франку, и тот скрылся в комнате, где сидел Катлер.
— Пойдемте, выпьем, — сказал нам Алварес. — Рекомендую выпить и лечь отдыхать. Завтра у всех нас будет сложный день.
Но отдохнуть нам сразу не удалось. Когда мы вошли в кантину, там разгорал