любуясь твоей красотой. Заслуживаешь знать, зачем с тобой случилось все то, что мучает тебя в кошмарах по ночам.
И все это того стоит.
Токийский залив переливается под ярким, по-летнему теплым солнцем лазурью и серебром, из-за чего даже кажется пестрым. Искусственный остров Одайба, в который центр Токио будто выстрелил Радужным мостом, соединяющим их, выглядит странно и слишком уж… современно.
Ло Кай не очень любит эту часть Токио. Как говорит старший брат, все это из-за слишком футуристических построек, которые совершенно ничего общего не имеют с традиционной архитектурой. Возможно, именно поэтому он выбрал профессию реставратора. Современный стиль весьма интересен, но только лишь как исторический факт, определенная эволюция в сфере строительства, но никак не красоты. Ло Каю нравятся постройки, в которых ощущается дух времени, дух родственной им всем культуры: в летящих изгибах крыш, похожих на крылья журавля, в резных украшениях по периметру, в грациозности и изяществе во всем: от черепицы до порогов.
Они снова встречались с инвесторами и заказчиками, но на совещании Ло Кай больше занимался изучением корректировок к их плану по реставрации, чем вникал в денежные вопросы. Нельзя сказать, что Ло Юншэн получает какое-то особенное удовольствие от организационной и финансовой сторон их профессии, но он хотя бы может успешно договариваться с людьми. Как показала недолгая благодаря вмешательству их дяди практика, подход Ло Кая к проведению совещаний мало кого радовал.
Во время собрания Цай Ян прислал ему сообщение, которое заставило, как ни странно, быстро переключить внимание на то, что служило темой для обсуждения между братом и инвесторами. Его номер Ло Каю дал Сун Бэй в тот вечер, когда они вместе ужинали. Ло Кай продиктовал мальчику свой, чтобы тот мог позвонить, если понадобится какая-то помощь. Сун Бэй, конечно же, так и не звонил, зато Цай Ян пишет в WeChat почти каждый вечер, когда возвращается с работы. Делает он это поздно, и Ло Кай уже успел заметить, насколько изменился его собственный график за последние полторы недели. О том, чтобы ложиться в привычные десять, не может больше быть и речи – к полуночи телефон начинает дребезжать от уведомлений по деревянной поверхности прикроватной тумбочки. У Цай Яна странная привычка дробить одно предложение на несколько отдельных сообщений. Почему он не может сначала написать все целиком, потом отправить, если Ло Кай все равно не спит и отвечает ему?
Собрание уже закончилось, и Ло Юншэн предложил пообедать, и вот они уже около двадцати минут неспешно идут по залитой жаркими солнечными лучами улице в поисках кафе или ресторана. Этот район определенно слишком странный.
– Я взял себе билет в Хиросиму на завтрашнее утро. Если все пройдет хорошо, встречусь с Нисимурой-саном в четыре, переночую и вернусь в Токио на следующий день, – говорит Ло Юншэн, глядя в телефон.
Ло Кай делает шаг поближе к нему, чтобы тень от его зонтика легла на руки брата – так экран будет видно лучше. Ло Юншэн благодарно кивает и улыбается, проверяя что-то в приложении.
– Я хотел бы поехать с тобой, – говорит Ло Кай.
Брат тут же забывает про телефон и поднимает на него удивленный взгляд.
– Правда? Но зачем, А-Кай, ты же не любишь организационные вопросы? Если ты волнуешься за подбор материалов, не стоит. Нисимура-сан звонил мне утром и сказал, что просто хочет обсудить пару деталей лично. На сам проект это уже вряд ли повлияет, его одобрили все члены совета.
Ло Кай качает головой.
– Не в этом дело.
Лицо Ло Юншэна вдруг смягчается, и он чуть наклоняет голову, чтобы заглянуть ему в глаза.
– А-Кай, у тебя какие-то дела в Хиросиме?
– Вроде того. Цай Ян два дня назад попросил меня поехать с ним на Ицукусиму. У Сун Бэя школьная экскурсия, – говорит Ло Кай.
Брат задумчиво обхватывает двумя пальцами подбородок.
– Сколько мы сюда ездим, ни разу не был на Ицукусиме. Говорят, там очень красиво. А зачем господин Цай едет с детьми? Сун Бэй же уже в средней школе.
Ло Кай кивает. Он тоже задался этим вопросом и адресовал его Цай Яну в тот же вечер.
– Цай Ян едет сопровождающим. Эти школьные экскурсии стоят дорого, и Сун Бэй планировал от нее отказаться. Дети сопровождающих едут бесплатно, – объясняет он.
Ло Юншэн хмурит брови и отводит взгляд, чтобы посмотреть на Токийский залив, с которого дует теплый влажный ветер. Помолчав, он произносит:
– Господин Цай очень заботится об этом мальчике. Это непросто – воспитывать ребенка в одиночку, особенно… когда он не твой.
– Да.
Брат быстро выходит из своего задумчивого состояния и, повернувшись, отвечает доброй улыбкой, которую Ло Кай привык видеть на его лице. Они медленно идут дальше, рассматривая здания самых разных форм, которыми застроен остров.
– Я с удовольствием составлю тебе и господину Цаю компанию, если вы не против. Мы очень давно не отдыхали, и я буду рад провести время с детьми, – говорит Ло Юншэн, снова копаясь в телефоне.
Ло Кай кивает и опять заслоняет брата от солнца, чтобы он лучше видел экран. Сам он тоже отправляет Цай Яну сообщение в ответ на то, что пришло во время собрания.
«Да, я поеду».
Делать ремонт – само по себе не очень простое и веселое занятие. Делать его в комнате Сун Чана – значит умножить все трудности минимум в три раза. Цай Ян изо всех сил старается производить как можно меньше шума, но если с этим еще как-то можно разобраться, то с запахом краски мало что получается сделать. Щель под дверью и так закрыта несколькими слоями разных материалов от бумаги до пленки для защиты пола, но выходить все равно приходится, а это не лучшим образом сказывается на запахах в квартире.
Сун Чан все утро работает – Цай Ян периодически встречает его на кухне или в коридоре. Он не может сидеть на одном месте, когда говорит со своими пациентами, а потому расхаживает из одного угла в другой, часто и сам не замечая, где находится в определенный момент. Он общается по гарнитуре, чтобы не держать телефон в руках, и бродит, уткнувшись взглядом в планшет. Цай Ян порой беспокоится, что он так врежется в косяк или споткнется о Жучка, но этого каким-то чудом не происходит.
Вот уже три года Сун Чан работает в дочерней фирме от благотворительной организации Фа Цаймина, которая занимается психологической помощью родным пропавших без вести или семьям жертв стихийных бедствий, авиакатастроф и других ужасов. У Цай Яна мороз по коже идет каждый раз, когда он слышит обрывки его разговоров, но для Сун Чана такая помощь людям – отдушина. Никто из его пациентов не знает, что терпеливо слушающий об их горе человек по ту сторону связи тоже пережил подобный кошмар.
Цай Ян вздыхает и запихивает в уши наушники, стараясь не испачкать еще и их. На его рабочем планшете открыта инструкция по разведению краски, потому что на упаковке написано непонятно что в настолько заумных формулировках, что пришлось сдаться и искать более адекватное пояснение в Интернете. Но краска, надо отдать ей должное, красивая. Такой неяркий и мягкий пастельный оттенок, напоминающий приглушенный персиковый. Сун Чану должно понравиться. Если Цай Ян разберется с этими валиками, потому что они всегда съезжают набок и не хотят держаться ровно. Он уже четвертый распаковывает. А это что такое?
Цай Ян, сев на пол, вертит в руках какое-то крепление, только что выпавшее из пакета. Не говорите только, что этой штукой все это и надо фиксировать. Японцы, серьезно? А сразу в собранном состоянии все продавать не вариант?
Музыка в наушниках вдруг затихает, и Цай Ян бросает взгляд на планшет. Ему звонят по видеосвязи, и, увидев имя на экране, он улыбается и откладывает валик.
– Привет!
На Мао Янлин светит яркое солнце, и она прикрывается одной ладонью, чтобы оно не слепило ее. Она машет рукой и улыбается.
– А-Сяо, я так рада тебя видеть!
Судя по фону, она сидит в каком-то кафе прямо рядом с окном. Совсем недавно она постриглась, и теперь у нее красивое каре, которое до сих пор кажется Цай Яну непривычным, хотя он уже дважды разговаривал с ней за это время. Только он собирается сказать ей об этом, как Мао Янлин усмехается и приближает лицо к экрану.
– А-Сяо, что у тебя на голове?
Цай Ян поднимает взгляд, словно таким образом сможет увидеть то же, что и она, и дотрагивается рукой до скрученных на макушке волос, которые держатся на честном слове – точнее, на карандаше, который просто попался под руку.
– Это было на кухне. Кажется, А-Бэй что-то заполнял им в учебнике по современному японскому, – со смехом говорит он, покачав пальцем карандаш. Волосам это не нравится, и вся конструкция с макушки уже угрожает съехать на ухо. – Ну вот, я все испортил. Что поделать, они мешаются.
Мао Янлин заливисто смеется и качает головой.
– Если мешаются, постригись. Я очень боюсь позвонить тебе в следующий раз и увидеть на твоей голове что-нибудь похуже карандаша.
Цай Ян шутливо надувает губы.
– Я не хочу стричься. Разве так я не красивый?
– Самый красивый, – уверяет его Мао Янлин таким тоном, словно разговаривает с трехлетним ребенком. – В таком случае я пришлю тебе хорошую заколку – это куда лучше школьных карандашей.
Цай Ян смутно слышит еще чей-то голос. Говорящего на экране не видно, а Мао Янлин поднимает взгляд и смотрит куда-то поверх своего телефона, продолжая улыбаться.
– Сынок, не ешь мороженое так быстро, у тебя заболит горло.
Она берет телефон и поворачивает его, чтобы Цай Ян видел ее сына. Тот сидит за столом напротив и поедает мороженое, набирая его в маленькую ложечку столько, что на ней образовывается гора. Заметив, что Мао Янлин наставила на него камеру, он хмурится и смотрит на Цай Яна, который машет ему рукой.
– Привет, А-Мин.
Мальчик только надувает губы и опускает взгляд, снова занимаясь своим мороженым.
– А-Мин, что нужно сказать? – строго спрашивает его Мао Янлин.