– Расскажи мне еще о себе, – просит Ло Кай, заложив руки за спину.
Медленный шаг Цай Яна на какое-то короткое мгновение сбивается, словно он запнулся обо что-то невидимое на совершенно ровном, потемневшем от влаги асфальте.
– Что? Я даже не знаю, о чем могу рассказать, Ло Кай. Истории из моей жизни – не самая лучшая тема для беседы на прогулке, – говорит он, глядя прямо перед собой.
– Как ты рос? Чем любил заниматься в детстве?
Цай Ян смеется.
– Рисовать. И есть сладости, которые готовила моя мама, пока ну… ты знаешь. Потом десертами нас баловала только Мао Янлин.
– Как вы с ней познакомились? – осторожно спрашивает Ло Кай. Ему хочется отругать себя за то, что он задает такие наводящие вопросы Цай Яну, который не знает о том, что уже известно Ло Каю. И не только ему. Сама мысль о том, что в этой истории копался Хао Ки, заставляет крепче сжимать руки в кулаки.
Взгляд Цай Яна словно становится теплее. Его глаза кажутся грустными, несмотря на улыбку, но это не тяжелая печаль, скорее – нежная тоска.
– Мы вместе росли. Ее отец владел приютом, в который я попал после смерти родителей. – Цай Ян чуть приподнимает плечи, словно на него вдруг подул холодный ветер, хотя на реке тихо, как в храме. – Ее брат был моим лучшим другом.
– Был? – тихо спрашивает Ло Кай.
Цай Ян закатывает глаза, а потом расслабляет лицо, но так и продолжает смотреть на низкое светло-серое небо.
– Мао Линь… не из тех людей, которые могут легко проститься с прошлым. И я никогда не смогу его в этом обвинить. В том, что мы не разговариваем вот уже восемь лет, виноват только я сам.
Он замолкает, и Ло Кай не может больше задавать вопросы – у него появляется ощущение, что он не имеет на это права. Но уверенность в том, что на свои плечи Цай Ян взваливает куда больше вины, чем есть на самом деле, никуда не девается, а становится только крепче.
Мост заканчивается, и они оказываются на левом берегу Кацуры. Он уходит петляющей и узкой асфальтированной тропой вдоль резко уплывающей в высоту горы, из расщелин которой струятся мелкие, кристально-белые водопады, с расстояния похожие на застывший в падении лед. Справа находится пристань, около которой привязаны в несколько рядов деревянные лодки. Их слегка покачивает на волнах, из-за чего слышится слабый плеск воды, когда она ударяет по тонким бортам.
Снова начинает накрапывать дождь, и Ло Кай раскрывает свой зонт, который с момента его приезда в Японию использовался только как защита от солнца. Цай Ян придвигается ближе к нему, и от его руки и бока идет приятное тепло.
– У тебя кончились вопросы? – спрашивает вдруг он, когда молчание затягивается, хотя и не кажется неуютным или неправильным.
– Я не хочу заставлять тебя, – честно отвечает Ло Кай и слышит, как Цай Ян резко выдыхает рядом.
– Ты не заставляешь. Просто… это эгоизм, наверное.
– Эгоизм?
Цай Ян кивает, когда Ло Кай поворачивает к нему голову, но в ответ не смотрит.
– Ты слишком добр ко мне, Ло Кай. Ко мне очень давно так никто не относился, кроме семьи, которую я потерял по своей же вине. Как сказала однажды мать Мао Янлин и Мао Линя, все проблемы из-за того, что я не умею вовремя закрывать свой рот. – Он горько усмехается. Дождь вокруг постепенно превращается в ливень – поверхность реки утыкана струями воды, как подушка – иголками. – И я просто… не хочу, чтобы и ты…
– Нет, – четко произносит Ло Кай, только после понимая, что перебил его. – Я так не скажу и не подумаю.
Цай Ян смотрит на него. Зонта на них обоих не хватает, и он ровно посередине, так что и у Цай Яна, и у Ло Кая постепенно намокают руки и волосы с противоположных сторон.
– Ты так в этом уверен. А что, если я скажу тебе, что это из-за меня погиб отец Мао Линя и Мао Янлин? Что Сун Цин поехала в Таиланд, потому что не могла избавиться от чувства, что это на ней лежат смерти ее собственного отца, директора Мао и одного из воспитанников? А на самом деле это я не смог вовремя отступить, – сузив глаза, спрашивает Цай Ян.
– Цай Ян…
– Помнишь, как на прошлой неделе в Камакуре? Не всегда нужно нырнуть или прыгнуть, иногда достаточно просто остановиться, – продолжает Цай Ян. Он перестает улыбаться и замедляет шаг настолько, что они оба почти останавливаются. – Мои близкие страдали из-за того, что я не мог что-то принять. И я больше не позволю страдать А-Бэю.
– Он счастлив с тобой, – возражает Ло Кай тихо. Он так сжимает ручку зонта, что та скрипит под его пальцами.
– Он был бы куда счастливее с дядей и тетей. Но Сун Цин мертва. А у меня до сих пор не хватает духу сказать ему об этом. Как не хватает духу сказать тебе, что я вовсе не такой, как ты думаешь, – заканчивает Цай Ян и опускает голову. Намокшие с одной стороны волосы липнут к его щеке черными разводами, делая его кожу еще бледнее, до прозрачности.
– Сун Цин пропала без вести, Цай Ян. И в этом нет твоей вины. Или ты считаешь себя виноватым в том, что тогда случилось стихийное бедствие? – спрашивает Ло Кай, протягивая руку вперед, чтобы получше укрыть его зонтом.
Вокруг ревет вода. Ни ветра, ни какого-либо движения, только бесконечные потоки воды: с неба, в воздухе, в реке рядом. Туман исчезает, но серый цвет остается. Все окрашивается в него, так как ни зеленых гор, ни белых росчерков водопада не видно. Лишь вода и темные глаза напротив с таким же свинцовым отчаянием в глубине.
– Сун Цин сейчас встряхнула бы меня так, что челюсть набок бы съехала, – говорит Цай Ян. – Она как-то сказала, что я несу вину как знамя. Только в этом чувстве нет ничего подобного. Оно просто… есть. И нет смысла жалеть. И врать тоже. Только не А-Бэю. Прошло уже восемь лет.
Ло Кай даже не пытается остановить себя, потому что понимает, что это бессмысленно. Он протягивает свободную руку и берет Цай Яна за плечо.
– Ты сдаешься?
– Я принимаю правду, – отвечает Цай Ян, и Ло Кай своими пальцами чувствует, как напрягается его тело.
– Ты можешь сказать Сун Бэю правду. И он ее уже знает, – говорит Ло Кай, повышая голос, чтобы Цай Ян слышал его за шумом ливня. – Но не говори ему, что она мертва.
Цай Ян делает шаг назад, вырывая руку. На его лицо падают крупные капли.
– Она мертва, – бесцветным голосом говорит он. – А ему стоит поехать в Китай к сестре.
– Что?..
Цай Ян вздыхает и смеется, смаргивая воду. Когда Ло Кай делает шаг к нему, чтобы снова укрыть его от дождя, он упрямо отступает опять.
– Я решил, что попрошу Мао Янлин забрать его в Китай. И, если он захочет, он сможет там остаться. Мы жили здесь, потому что ждали, что Сун Цин найдется. А теперь в этом нет смысла.
Каждое его слово переворачивает в Ло Кае вселенную. Раз за разом. Снова и снова. В это не хочется верить. На это не хочется смотреть. Видеть отчаяние в этом человеке – все равно что смотреть на несправедливую, бессмысленную, кровопролитную войну и не закричать «хватит!». Ло Кай понимает, что это был лишь вопрос времени, когда в Цай Яне все это вот так прорвется наружу. Нельзя так долго держать такое в себе, полагая, что у этого не будет последствий. Он не хотел своими вопросами доводить до этого, но разговор вышел из-под контроля практически незаметно.
– Цай Ян. – Ло Кай встает чуть ближе к нему, и на этот раз Цай Ян не отстраняется. У него за спиной – крутой берег Кацуры. – Не делай этого. Хотя бы дай Сун Бэю выбор. Ты дорог ему.
– Он мне тоже, – шепотом произносит Цай Ян. – Именно поэтому я это и делаю. Если повезет, у нас будет еще пара месяцев, пока будут проверять, насколько я подхожу на роль опекуна. Без образования, нормальной работы и с Сун Чаном на руках, который не может жить один. А-Бэй научился различать его крики во время кошмаров и приступов и помогать мне делать уколы раньше, чем начал самостоятельно завязывать шнурки.
– Он любит тебя, – произносит Ло Кай, прикрывая на мгновение глаза.
Когда открывает их, то видит спину Цай Яна и его намокшие волосы. Он стоит, отвернувшись к реке и скрестив руки на груди. Если Ло Кай сделает шаг назад, сможет различить только его силуэт – настолько сильно разошелся ливень.
– Меня любить очень хреново, Ло Кай, – слышит он сквозь рев воды.
Ло Кай отводит от себя зонт и опускает его на землю на купол, не закрывая. На голову льется вода, волосы мгновенно липнут к шее, но он не обращает на это внимания. Он делает шаг к Цай Яну и берет его обеими руками за плечи, разворачивая к себе.
– Ло Кай? – Цай Ян морщится от попадающей в глаза воды, но все равно выглядит удивленным. – Ты что делаешь?
Плечи под пальцами Ло Кая мелко дрожат, хотя ни лицом, ни видом Цай Ян не показывает, что нервничает. У него холодная кожа, и это ощущается даже через мокрую ткань футболки.
– Тебе не идет отчаяние, – проговаривает Ло Кай, внимательно глядя на него, несмотря на заливающую глаза воду. – Кто угодно, только не ты. Оно разрушает тело и душу, и я не могу молча смотреть на это. Бороться нужно не только когда ты сам любишь, но и когда любят тебя, Цай Ян.
Цай Ян качает головой. У него побледнели губы, но он все равно растягивает их в улыбке. Упрямства ему не занимать. У Ло Кая больно сжимается сердце от того, что он видит.
– Я боюсь, Ло Кай. – Цай Ян усмехается и резко пожимает плечами под его руками. – Мне просто страшно.
– Я знаю.
– Я обещал бабушке Сун найти Сун Цин и забрать Сун Фэй. Обещал А-Бэю, что они с сестрой будут вместе, что Сун Цин вернется. Что Сун Чан выздоровеет. Но ничего не меняется. Пусть лучше он сейчас поймет, что я не умею держать обещания. Пусть узнает об этом от меня. Я…
Ло Кай крепче перехватывает его плечи, и Цай Ян отводит взгляд.
– Я не хочу, чтобы однажды А-Бэй, как Мао Линь, позвонил мне с криком «почему?», – заканчивает он.
– Тогда дай ему выбор. Цай Ян, – Ло Кай берет его лицо в ладони, убирая с щек и скул мокрые пряди волос. – Дай ему шанс сказать «нет».
Пожалуйста, дай хотя бы возможность другим выбирать с тобой один путь, каким бы он ни был.