– Почему ты спрашиваешь?
– А почему ты отвечаешь вопросом на вопрос? – хмурит брови Сун Цин.
Ладно, он, похоже, забыл, с кем разговаривает. Он уже отвык от того, что рядом есть кто-то способный вытянуть из него любую правду. Слишком долгое время ему не приходилось отвечать на такие вопросы, заданные в лоб. А Сун Цин, в свою очередь, никогда не умела спрашивать по-другому. Скрывать что-то от Сун Чана и А-Бэя было в разы проще. Цай Ян просто привык молчать и как можно меньше копаться в себе, придерживаясь решения отпустить эту часть своего прошлого. Ну… или пытаться убедить себя в этом.
Цай Ян ежится от порыва прохладного ветра. Сун Цин, не дождавшись от него ответа, добавляет:
– Я говорила с Мао Янлин. Она отказалась пояснять мне причины, сказав, что мне лучше спросить об этом у тебя.
Мао Янлин умудрилась еще очень давно занять позицию удивительно стойкого нейтралитета в отношениях между своим братом и Цай Яном. Первое время, когда Цай Ян кое-как разобрался с тем, как жить в Токио, ухаживать за Сун Чаном, разрываться между работами и маленьким ребенком, она спрашивала его о Мао Лине, но потом в один момент просто перестала. Эта тема с годами превратилась в табу. Мао Янлин просто мягко, ненавязчиво рассказывала некоторые новости, давая понять главное – Мао Линь здоров, работает, живет. Большего Цай Ян и не просил.
Цай Ян поднимается на ноги и пожимает плечами, убрав руки в карманы куртки.
– Не думаю, что он сам этого хочет, – говорит он. – В смысле – общаться со мной.
– Почему? – повторяет Сун Цин.
Цай Ян морщится.
– Да что ты заладила? Ты и сама прекрасно знаешь, какими были наши отношения после… всего.
Сун Цин поднимает на него глаза. Она накинула капюшон, так как снова начал накрапывать дождь, и из-за этого ее взгляд кажется еще более тяжелым. Ее короткие черные волосы, уложенные кончиками вверх, забавно топорщатся из-под плотной красной ткани.
– Это касалось только нас с А-Чаном в большей степени. С тобой он общался. Хотя бы старался это делать, – произносит она ровным тоном.
– Это больше не имеет значения, – говорит Цай Ян. – Я уехал. И вряд ли я в ближайшее время вернусь в Китай. У Мао Линя своя жизнь. И мне там уже очень давно нет места. Это в прошлом, Сун Цин.
Он ожидает, что ее этот ответ не устроит и она продолжит задавать вопросы, но этого не происходит. Сун Цин молчит, по-прежнему не сводя с него глаз. Через некоторое время она вздыхает и кивает, будто что-то поняв или сделав какой-то ей одной известный вывод. Цай Ян не будет ее переубеждать, о чем бы она ни подумала. Как он и сказал, все это уже в прошлом. Их дороги с Мао Линем разошлись. Цай Ян уверен, что тот не захочет с ним разговаривать. И пытаться нет смысла. Только не спустя восемь лет молчания.
Сун Цин выпрямляется и встает рядом с ним. Дождь усиливается, и она кивает на храм, на территории которого они находятся. На пустой террасе под навесом они и укрываются от осенней непогоды.
Становится темно. Капли шуршат по опавшим осенним листьям. Цай Ян почему-то вспоминает далекий день из детства, когда Сун Цин прогнала от него собаку и привела его в приют «Белый Лотос». Тогда лил такой же дождь.
– Фа Цаймин хочет, чтобы я легла в больницу, – говорит Сун Цин, прислонившись спиной к деревянной колонне, подпирающей навес.
Цай Ян поворачивает к ней голову. Эти слова прозвучали словно гром, под стать начавшейся буре.
– Что? – спрашивает он. – Но ты же хорошо себя чувствуешь! Сама говорила!
Внутри холодеет. Несмотря на прошедшее время, в памяти слишком свежи воспоминания о тех месяцах, которые он безвылазно проводил в больнице, пока Сун Чан еще был под наблюдением докторов. Цай Яна тошнит от больниц, запаха стерильности, шагов врачей, к которым каждый раз приходилось прислушиваться, ожидая новостей. Сун Цин только вернулась домой. По тому, как быстро она приходила в норму, Цай Ян сделал вывод, что теперь все будет только лучше с каждым днем. Зачем Фа Цаймин настаивает на том, чтобы положить ее в больницу?
– Мне нужно обследование, – объясняет Сун Цин спокойно. – Пожалуйста, не смотри на меня так. Я не умираю, не надо делать это лицо.
– Какое у меня лицо? – бормочет Цай Ян, опуская голову и глядя на то, как постепенно расцветают в траве и листве пятна луж среди плотно стоящих могил.
– Вот такое, – отзывается Сун Цин. – Я восемь лет провела в лесах, ела непонятно что, жила непонятно как. Не мне тебе объяснять, что это значит.
– Ты сама врач, – возражает Цай Ян, прекрасно осознавая, какой это слабый аргумент. Просто он, как ребенок, не хочет признавать правду – а именно то, что в словах Сун Цин есть смысл, и он весомый.
– Я что, сама себе рентген и лаборатория? – с сарказмом спрашивает Сун Цин. – И мне нужен курс препаратов, чтобы быстрее восстановить иммунитет.
– Я умею делать уколы.
Сун Цин усмехается и, оттолкнувшись руками от колонны, у которой стояла, подходит ближе.
– Цай Ян, ты как маленький, честное слово. Я ценю то, что ты готов мне помочь. И знаю, что ты хочешь, чтобы я осталась дома. Но так это будет быстрее. Я не хочу снова втягивать в это тебя. И! – громче добавляет она, едва Цай Ян успевает открыть рот. – Даже не спорь со мной, я тебя сейчас тресну.
Она права. Тысячу раз права. Цай Ян не без глаз – он видит, насколько она слабая и худая, знает, что она не может нормально питаться, до сих пор опасаясь того, как организм может отреагировать даже на самые простые продукты. Цай Ян когда-то провел на улице не больше недели, будучи ребенком, и все равно помнит, каково тогда было возвращаться к обычной еде, теплу, жизни под крышей. А тут – восемь лет.
– Хорошо, – выдыхает он. – Я тебя понял.
Сун Цин улыбается и, ухватив его за рукав куртки, слегка встряхивает.
– Даже А-Чан отреагировал спокойнее. Я никуда не деваюсь, приходи хоть каждый день, если тебе делать нечего.
Цай Ян усмехается, убеждая себя, что все хорошо. Это просто вынужденная мера, чтобы Сун Цин поскорее пришла в норму. Это не снова больницы, врачи, круговерть бессонных ночей. Совсем другое. Сейчас все иначе. Сейчас не болеет так часто А-Бэй, как когда был маленьким, и Цай Ян спал интервалами по двадцать минут, потому что подскакивал, чтобы проверять, как он, а потом и вовсе перестал относить мальчика в его кровать. Чем бегать к ней, проще было положить А-Бэя спать рядом, чтобы прислушиваться, как он дышит, и успокаивать этим выпрыгивавшее из груди сердце.
Цай Ян просто не выдержит, если еще кто-то тяжело заболеет или… еще что-нибудь.
– Все хорошо. Поехали домой. Я обещала сегодня А-Бэю, что мы заберем его со школы, – говорит Сун Цин, потрепав его по волосам. – Потом пойдешь на свою работу. Кстати, если не начнешь брать нормальные выходные, я и тебя в больницу положу, понял?
Сказав это, Сун Цин с чувством выполненного долга дергает за капюшон куртки Цай Яна, натягивая тот ему на голову, и выходит под превратившийся в морось дождь.
Проект официально завершен. Утром Ло Кай получает от Ло Юншэна официальные бумаги и акты и долго смотрит на них, будто не может прочитать ни слова. Печати, подписи, краткая благодарность от компании-заказчика на последнем листе. Брат молчит и, не дождавшись от него реакции, только гладит мимолетно по плечу, забирая документы, чтобы похоронить их в папке и больше никогда не доставать, как это происходит всегда. Все они отправляются к дяде. Они оба делают свою работу не ради бумаг. И эта работа завершена.
Днем, отправив Ло Юншэна на обед с дядей одного, Ло Кай едет к Цай Яну, чтобы помочь отвезти Сун Цин в больницу. Та выглядит чуть лучше, чем в первый день, когда он увидел ее в аэропорту Нарита, но ее под руку все равно поддерживает Сун Чан, усаживая в машину.
– Господин Ло, – кивает она, когда Ло Кай чуть поворачивается, чтобы поприветствовать ее.
– Госпожа Сун.
– Прошу, зовите меня Сун Цин.
Цай Ян ныряет на пассажирское с широкой улыбкой, пока брат и сестра Сун устраиваются на заднем сиденье.
Клиника находится близ станции Канда. До нее довольно долго добираться на машине из-за пробок, но дорога проходит легко. Цай Ян постоянно шутит, рассказывает забавные случаи с работы и веселит Сун Цин, которая сначала казалась довольно хмурой, но потом заметно расслабилась. Ло Кай легко поверил бы в настроение Цай Яна, если бы не замечал, как иногда, отвернувшись от заднего сиденья, тот устало прикрывает глаза или просто замирает, глядя на город за окнами.
В больнице их встречают тепло, как старых знакомых или даже друзей. Ло Кай здесь никого не знает, чего нельзя сказать о Сун Чане и Цай Яне. Едва они поднимаются на нужный этаж, к Цай Яну с другого конца длинного коридора с выкрашенными в приятный нежно-голубой цвет стенами спешит пожилая женщина в белом халате.
– Цай-кун! – зовет она и, приблизившись, радостно улыбается. – Золото мое, как я рада тебя видеть!
– Кобаяси-сан, здравствуйте! – Цай Ян берет ее сухие руки, покрытые россыпью пигментных пятен, в свои.
Женщина ростом ему по грудь, но она все равно тянется, чтобы погладить его по щеке.
– Давно вас здесь не было, я так соскучилась. Какие ты нам здесь хорошие дни устраивал. Ох, прости меня, старую, и хорошо, что давно не приходили, значит, здоровы! Но прям сердце радовалось, когда ты заглядывал, – она поворачивается к стоящему рядом Ло Каю. – Цай-кун, едва порог переступал, так задорно всегда шутил, что хохотали даже те, кто не мог.
Цай Ян смеется, сжимая ее руку, прежде чем отпустить.
– Скажете тоже, Кобаяси-сан.
Кобаяси-сан наконец переключает внимание на Сун Чана и Сун Цин.
– Сун-кун, как себя чувствуешь? – задав этот вопрос и даже не дождавшись ответа, она всплескивает руками и делает шаг к Сун Цин. – Старшая сестренка? Как приятно знать, что вы вернулись, это была такая трагедия. Пойдемте, я уже подготовила вашу палату. Бедная девочка, все будет хорошо, мы быстро поставим вас на ноги. – Приобняв Сун Цин, которая только улыбается, но ничего не говорит, женщина добавляет, снова обращаясь к Сун Чану: – Сун-кун, тебя уже ждет Хаяси-сэнсэй.