Сун Цин просыпается, сама не зная, что ее разбудило. Она открывает глаза и смотрит на окно в своей палате. Вокруг темно, горит только маленький ночник на прикроватной тумбочке, который она, похоже, просто забыла выключить. Из-за него у дальних стен комнаты словно клубится тьма. Уже не первый месяц, как вернулась, а она по-прежнему боится теней, которые могут прятаться в этом мраке.
Это был хороший и длинный день – один из тех, что Сун Цин провела рядом со своей семьей. Когда-то за один такой она готова была отдать все оставшиеся дни своей жизни. Пусть она еще и ощущает слабость, ее тело уже немного окрепло и перестало быть таким изможденным. Сегодня она даже позволила себе попробовать все блюда, которые приготовил брат, чтобы принести ей в больницу.
Сун Цин поворачивает голову и вздыхает, увидев спящего у ее кровати Цай Яна. Она смутно слышала, как он разговаривал в коридоре с господином Ло, прежде чем ее сморил сон. Почему он до сих пор не уехал домой?
Цай Ян сидит на стуле, вытянувшись вперед, положив руки на край ее кровати и устроив на них голову. У него распущены волосы. Сун Цин вспоминает, как он говорил ей о мигрени, и она посоветовала снять резинку, чтобы было полегче, раз уж он отказался от таблеток. Правда, таблетки она в него все равно запихала – как всегда, угрозами и строгим тоном. Только это с ним и работает.
Она садится в постели и снимает лежащий поверх одеяла плед, который привез брат две недели назад, когда она мерзла даже под двумя больничными покрывалами. Сейчас ей уже тепло, и озноб давно не возвращается. Сун Цин тянется и укрывает им плечи Цай Яна, на несколько мгновений задерживая на них ладони. Она видит, что у него под пальцами лежит его телефон.
Сун Цин грустно улыбается.
– Глупый… – шепотом говорит она, осторожно перенося руку на его голову и мягко перебирая пальцами его волосы. – Все будет хорошо. Ты даже не представляешь, как скоро все будет хорошо.
Ее слышат только больничные стены. Однако хотя бы произнести это вслух рядом с Цай Яном для нее сейчас уже достаточно.
Глава 18. Вселенная
Токио утопает в белом и розовом. Это похоже на первый снег – сакура расцветает будто за одну ночь, и наутро город не узнать. Как юная девушка, которая встает пораньше, чтобы принарядиться к празднику, никогда не спящая японская столица вместе со всей Страной восходящего солнца – от юга к северу, как по взмаху руки, – становится воплощением весны. Воздух наполняется сладковатым, свежим ароматом: солнечного тепла, сакуры, ветра с Токийского залива. Даже башня Небесное Дерево, подпирающая ночь и переливающаяся огнями, свет которых заменяет жителям сияние звезд, не настолько прекрасна, как цветущие парки и сады в это время года.
Это можно было бы назвать волшебством. Настоящим, человеческим, когда магия заключается в простоте, от которой замирает сердце. Почти все чудеса, происходящие в мире, состоят из набора совпадений, которые собираются в единую картину. Как под рукой умелого художника, который просто наносит краску на холст, чтобы, сделав несколько шагов назад, увидеть перед собой частичку Вселенной, что родилась в его душе и нашла место в этом сумасбродном мире.
Цай Ян пьет кофе, глядя на Токио за окном. За его спиной суетится Сун Чан, что-то тихо напевая себе под нос и звеня чашками. Не поворачиваясь, Цай Ян может сказать, что он делает, по звуку: ставит на стол тарелки, с приятным стуком опускает рядом палочки хаси, наливает кофе себе и Сун Цин, чай – А-Бэю. И больше не слышно, как дребезжит ложка по блюдцу или краю чашки, когда он несет что-то в своих дрожащих руках.
Потому что они больше не дрожат.
На кухню заходит Сун Цин – ее Цай Ян тоже узнает по шагам, даже оборачиваться не нужно. Ну… или почти по шагам, потому что она опять материт его за то, что он куда-то переставил ее духи в ванной. На самом деле он не переставлял – он их чуть не уронил спросонья, так что задвинул подальше – нечего оставлять где попало. Скоро вещи Сун Цин выселят А-Бэя из его комнаты, а Цай Яна – из квартиры.
Сун Цин еще что-то бурчит, потом благодарит брата, который сует ей в руку чашку с кофе, как делает это буквально каждое утро. Сун Чан лучше всех знает, что нужно ей и Цай Яну до того, как начнется день, – что угодно с кофеином, чтобы они перестали ворчать и занялись чем-то более приятным и безопасным для нервов окружающих.
– Ты… – начинает Сун Цин, но вместо продолжения этой фразы с ее губ срывается изумленный вздох.
Цай Ян чувствует, как она подходит ближе к окну, за которым воздух едва не искрится от буйства розовых, белых и малиновых красок. Еще по-весеннему прохладный ветер играется лепестками сакуры, как непослушный ребенок. Он делает глоток кофе и все же поворачивает к ней голову. Сун Цин стоит, обхватив ладонями свою чашку, и смотрит, раскрыв рот, куда-то наверх, наблюдая за этой весенней каруселью над просыпающимся Токио.
Она снова стала похожа сама на себя: вернулся фарфоровый цвет кожи, которым она всегда тайно гордилась, и Цай Ян об этом знал, потому что зачем еще так долго смотреться в зеркало, трогая свои щеки и лоб; с губ исчезли трещинки и сухая корка, засияли прежним глубоким оттенком глаза. Если бы молчала еще…
– Ты опять трогаешь мои вещи? – бурчит Сун Цин, толкая Цай Яна локтем в бок.
– Эй! Сколько раз тебя просить не ставить их в ванной на полку, она скоро пополам сложится! – защищается Цай Ян, но на всякий случай перехватывает свою чашку в другую руку – подальше от нее.
– Я ставлю?! – Праведный гнев Сун Цин тоже вернулся во всей красе и по любому поводу. – А у кого десять разных шампуней?
Цай Ян морщится, отворачиваясь, но потом все же косится на нее. Сун Цин стоит, развернувшись к нему, с таким видом, будто реально ждет ответа на этот риторический вопрос. Конечно же, у него десять шампуней. Это она остригла волосы и теперь не тратит на них столько времени.
– Ну у меня, и что? Они вкусно пахнут, – дуется Цай Ян. – Зато кондиционер один!
– Ага, – веско произносит Сун Цин. – И слава небу, а то это была бы не ванная, а личный spa-салон для твоей головы!
Сун Чан, добрая душа, как обычно, находит лучшее время, чтобы позвать всех к столу, иначе эта тема не закончилась бы никогда. С нее начинается едва ли не каждое утро. Жили-жили они втроем, а теперь вот, пожалуйста, появился маленький император, у которого миллион каких-то баночек и скляночек, а ванная здесь одна!
Цай Ян усмехается и ставит свою чашку на стол, глядя на то, как Сун Цин, еще до конца не проснувшаяся, потому что для этого ей нужно допить свой кофе, целует в макушку такого же сонного А-Бэя.
Он рад, что она вернулась.
– Как красиво! – восклицает А-Бэй наконец, переведя взгляд на окно. – Сакура расцвела!
– Хочешь, пройдемся пешком сегодня? – спрашивает Сун Чан. – Мне по пути.
А-Бэй радостно кивает. Сун Чан стал устраивать очные консультации и встречаться со своими пациентами лично, так что теперь куда чаще не бывает дома. Цай Яну и самому не терпится выйти на улицу, потому что там, снаружи, царит настоящий праздник.
Неожиданный стук в дверь заставляет всех замереть. Сун Цин реагирует первой – поднимает бровь, отпивает из своей чашки, а потом встает и идет открывать. Цай Ян мысленно возносит мольбы небесам, чтобы это был не Хао Ки, которого может вот так иногда занести ветром на огонек без предупреждения. Хотя он вроде так рано не встает. Цай Ян и сам бы спал дольше, если бы Жучок не начал прыгать на нем, как на батуте, в восемь утра.
В прихожей подозрительно тихо. Цай Ян определенно слышал, как Сун Цин открыла дверь, но почему она молчит?
– Янлин!
Цай Ян едва не кладет палочки мимо стола, услышав этот возглас. Он путается в собственных ногах, когда встает и бросается в коридор, едва не столкнувшись с подорвавшимся тоже Сун Чаном.
– А-Сяо, – улыбается Мао Янлин, отпуская обнимающую ее Сун Цин.
Пол начинает куда-то уезжать из-под ног, так что Цай Ян вынужден ухватиться рукой за дверной косяк, чтобы не упасть. Он спит? Это просто сон, верно? Потому что Мао Янлин не может стоять вот так в легкой кожаной курточке поверх лилового платья в их прихожей и ласково смотреть на него. В Токио. В Японии. Здесь.
– Сестрица Янлин! – восклицает вышедший в коридор А-Бэй.
Мао Янлин переключает свое внимание на него. А-Бэй явно готов быстрее поверить в такие весенние миражи, чем Цай Ян, который так и стоит, как дерево в поле, глядя на то, как они обнимаются.
– Наконец-то я тебя лично увидела! А-Бэй, какой ты хорошенький, – взъерошивая мальчику волосы ладонью, говорит Мао Янлин. – И такой высокий, я думала, ты ниже.
– И не говори, я тоже в шоке была, – поддерживает Сун Цин, которая вся светится от совершенно искренней радости.
Мао Янлин все же отпускает А-Бэя и снова переводит взгляд на Цай Яна. Она выпрямляется и подходит ближе, протягивая руку. Когда она касается его щеки, Цай Ян вздрагивает, как от резкого звука. У нее такие же теплые и мягкие пальцы, как он и помнит.
– А-Сяо, – выдыхает Мао Янлин. – Ты тогда так быстро уехал, я даже не успела попрощаться с тобой, взглянуть на тебя. Я так скучала.
Цай Ян кивает, не отводя взгляда от ее лица и не моргая. Если он сейчас опустит глаза, по щекам потекут слезы, которые он едва сдерживает.
Мао Янлин гладит осторожно его волосы, потом убирает руку и расстегивает свою небольшую сумочку на ремешке через плечо.
– Я обещала прислать тебе ее, но решила привезти лично, – говорит она, сжимая в пальцах заколку из темного металла без каких-либо камней или украшений – кончик стержня не длиннее простого карандаша венчает маленький полый шарик из переплетенных металлических линий, похожий на застывшее кружево. – Так что хватит носить в волосах кисти и карандаши, – добавляет Мао Янлин с ласковой улыбкой.