И она посмотрела на меня из-под длинных ресниц, чтобы понять, как я приняла это откровение.
Я задумалась, а Рейчел нахмурилась: должно быть, моя реакция ее разочаровала. Возможно, она ожидала, что я ужаснусь или заинтересуюсь.
— И с 1981 года у меня ремиссия лейкемии, — прозаически сказала Наоми. — Джой говорила, что она всегда была медиумом, но после того как ее принял Стефан, она научилась двигать вещи, не касаясь их.
— Немного, — вмешалась Рейчел. — Она могла только протащить ложку по столу.
Наоми покачала головой.
— Вампиры очень помогают при таких болезнях крови, как рассеянный склероз и многие другие. Стефан добился определенного успеха и с болезнями, связанными с иммунитетом, прежде всего ВИЧ-инфекцией. Но раковым больным, за исключением страдающих лейкемией, Стефан помочь не мог. Не мог помочь и тем, у кого уже развился СПИД, как у Томми.
— Значит, Стефан пытался создать политкорректного вампира? — спросила я. Эта мысль ошеломляла. — Так и вижу заголовки: «Злой вампир хочет одного: спасать людей». Или еще лучше: «Поместье вампиров. Приходите в нашу современную общину. Мы излечим ваши болезни, сделаем вас сильнее и дадим вам вечную жизнь!»
— Присоединяйтесь к нам за ланчем! — добавила Рейчел, скаля в улыбке зубы.
Наоми бросила на меня холодный взгляд.
— Я думаю, Стефан не честолюбив. И столкнулся с проблемами.
— Марсилия?
— М-м-м. — Наоми как будто задумалась. — Уже довольно давно Марсилия лишь номинальный глава. Стефан говорил, что она дуется из-за своего изгнания. Но с прошлого года она начала кое-что замечать. Стефан надеялся, что она поддержит его усилия. Заставит и остальных по- человечески относиться к своим зверинцам.
— Но… — начала я.
— Но со всем, чем занимается Стефан, возникают проблемы. Прежде всего, немногие вампиры способны содержать столько людей, сколько он, а если нас меньше двенадцати, мы начинаем умирать. И вампиры не относятся к нам, как Стефан. Немногие вампиры умеют заставить своих овец полюбить их.
Тут она посмотрела на Рейчел.
— Стефан говорил, что самая большая проблема — самоконтроль, — сказала Рейчел, не обращая внимания на Наоми. — Вампиры хищники. Они убивают свою добычу.
Наоми кивнула.
— Большинство предпочитает не сдерживаться. Они говорят, что это уничтожает наслаждение кормлением. И потом, во время кормления все они время от времени срываются. Даже Стефан. — На мгновение в ее глазах промелькнул ужас, но она опустила ресницы и спрятала его. — Чем дольше человек принадлежит вампиру, тем труднее вампиру не убить его. Стефан говорил, что с привязанными стремление убить особенно сильно и со временем только крепнет. В последние годы он на многие месяцы отправлял Джой в ее семью в Рино. И это стремление охватывает всех вампиров, а не только тех, к кому привязан человек. Поэтому Стефан и не убил Андре сразу. Дэниэл мог стать случайной жертвой.
— А зверинец самого Андре долго не живет, — сказала Рейчел. — Он не создал ни одного вампира, кроме Дэниэла, потому что убивает задолго до того, как это становится возможно.
Не знаю, что она увидела в моем лице, только очень быстро начала говорить, что Андре совсем не злой.
— Не такой, как Эстелла и другие, кто любит играть со своей пищей.
Но я ее не слушала, я смотрела в залитое слезами лицо Дэниэла. Я встречалась с ним лишь однажды и узнала скорее его запах, чем лицо. Он стоял за Рейчел, смотрел на меня и шептал. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что именно его я видела на полу у раковины. Я тогда не узнала его запах, но ведь я не всегда чую мертвых.
— Он ел меня, — шептал Дэниэл тихим лихорадочным голосом. — Он ел меня.
Снова и снова.
— Где? — спросила я, вскакивая! — Где он, Дэниэл?
Бесполезно. Дэниэл не миссис Ханна, которая отошла с миром и после смерти продолжала следовать своим привычкам. Некоторым призракам необходимо выполнить какое-нибудь важное и срочное дело: они задерживаются на несколько минут, чтобы передать последние слова любви или гнева кому-нибудь важному для них. Некоторые, особенно те, кто погиб в результате травм, подвергаются захвату в миг смерти. Это самый обычный случай, вроде пятой жены Генриха Восьмого, которая с криками бегает по залам лондонского Тауэра.
— Дэниэл? — спросила я, хотя его равнодушие лишало меня надежды.
Рейчел замолчала, вскочила со стула и уставилась на Дэниэла. Наоми продолжала смотреть на меня.
Через несколько мгновений Дэниэл растаял, и хотя его самого я больше не видела, но голос слышала.
— Ты его видела? — прошептала Рейчел.
— Жестокая шутка, — рявкнула на меня Наоми.
Я посмотрела на нее.
— Вы живете с вампирами и не верите в призраков? — спросила я.
— Дэниэл мертв, — прошептала Рейчел.
Я кивнула, а сама подумала: как вампир может стать призраком? Ведь он и так уже мертв. От недостатка сна я теряла сосредоточенность.
Наоми повернулась к девушке.
— Рейчел?
— Я тоже его видела, — глухо сказала та. — Всего мгновение, но это был он. Может, он жив? Стефан ничего не позволил бы сделать с Дэниэлом, будь он сам жив.
Она с легким испугом огляделась и вышла. Я слышала ее быстрые шаги на лестнице.
— Что он вам сказал?
Из слов Наоми трудно было понять, верит она мне или нет, но это и неважно.
— Ничего.
Я решила не делиться с ней. Это никому здесь не поможет, и не похоже, чтобы и Рейчел его слышала. Я встала, открыла шкаф и поискала в нем. Нашла стакан, налила воды и выпила, делая вид, что это не из-за испуга — просто у меня пересохло в горле. Неужели колдун действительно ел Дэниэла?
В полном объеме: цвет, запах, звук;— возникло непрошеное воспоминание о том, как Литтлтон убил горничную в отеле. Всего на миг, но я снова оказалась в номере отеля. Должно быть, я ничем себя не выдала, потому что, когда вернулась к Наоми, та не смотрела на меня как на сумасшедшую. Я осторожно поставила стакан на стойку.
— Если вампиры живут в своих зверинцах, — сказала я, гордясь своим спокойным тоном, — то кто живет в семье?
— Только самые сильные вампиры могут жить самостоятельно и питаться исключительно кровью людей. Все остальные живут в семье. Они и есть зверинец Марсилии, — помедлив, объяснила Наоми.
Я обдумала это.
— Она кормится вампирами?
Наоми кивнула.
— И в обмен дает им немного, совсем немного своей крови. Без ее крови более слабые вампиры умрут. И только госпоже позволено кормить других вампиров и кормиться ими. Она держит и людей, чтобы кормить всех своих вампиров, но без ее крови они умрут.
— Позволено кормить? — переспросила я. — Если существует правило против этого, значит, она что-то получает, кормя вампиров?
— Да. Точно не знаю что. Силу или власть, я думаю. И способность ограничивать деятельность даже тех вампиров, которые ей не принадлежат. Она создала Стефана и, наверное, Андре. Но Эстелла и большинство остальных не ее. Когда Марсилия перестает заниматься делами семьи, за нее это делают Стефан и Андре. Но кое-кто из старых вампиров становится неуправляем.
— Эстелла и Бернард, — предположила я, вспомнив мужчину в щегольском костюме.
Наоми кивнула.
— Их — вампиров, способных жить за пределами семьи, — четверо: Стефан, Андре, Эстелла и Бернард. Стефан говорил, что, как только вампиры приобретают способность жить без госпожи, они стремятся обзавестись своей территорией, поэтому им разрешают приобрести собственный зверинец. — Она помолчала. — На самом деле их пять. Волшебник живет самостоятельно.
— Волшебник? — переспросила я.
Она кивнула.
— Вольфи. Вы его видели: Стефан говорил, он присутствовал на суде. Он с виду моложе Дэниэла, и у него светлые волосы.
Подросток, управлявший магией кресла.
— Пока Марсилия не занималась семьей, Эстелла и Бернард сумели создать несколько новых вампиров и удержать их при себе.
— Они кормятся от этих новых вампиров, — сказала я, вспомнив ее объяснение. — И это делает их сильней.
— Верно, Но в этом я не так уверена,
— Хорошо.
— По какой-то причине Марсилия не может отобрать у них новых вампиров. Наверно потому, что новые вампиры, несколько раз поменявшись кровью со своим создателем, умрут, если утратят такую возможность. Вампиры воспроизводятся с трудом и редко, поэтому они заботятся о новых. Даже если это означает, что Эстелла и Бернард постепенно приобретают все большую власть.
Таким образом, — продолжала Наоми, — в рядах вампиров разногласия. Стефан считал, что Марсилия теряет власть в семье. Открытого мятежа нет, но и всей полнотой власти госпожа больше не обладает.
— А что в ее положении меняет появление нового вампира? — спросила я, и она улыбнулась, как преподаватель хорошему вопросу студента.
— Вампир в городе стал источником неприятностей, — сказала Наоми. — Эту проблему должна решить Марсилия, но вампир оказался сильнее Стефана. Чем старше вампиры, тем больше они боятся смерти. Стефан говорил, что она послала его не для того, чтобы наказать: никто больше не хотел идти. Из пяти самых сильных вампиров ей принадлежат только Стефан и Андре.
Значит, обращаясь ко мне, она действительно была в отчаянном положении.
— А почему Марсилия не пошла к нему сама? Она госпожа и самая сильная из них.
Наоми поджала губы.
— Выступит ли твой Альфа против такого опасного существа, когда может послать своих бойцов?
— Уже выступил, — ответила я. — Альфа, который, ведет свои битвы, только опираясь на других, не остается Альфой долго.
— Он не умер.
Я повернулась на звук мужского голоса.
Стоявший в дверях мужчина выглядел лет на пятьдесят; несмотря на раздавшуюся талию, он казался очень сильным. Я взглянула на его руки и не удивилась: это были руки человека, всю жизнь занимающегося тяжелым физическим трудом. Как и я, этот человек зарабатывает на жизнь руками.
— Кто не умер, Форд? — спросила Наоми, но он словно не слышал.
Не отрывая от меня взгляда, он шагнул в комнату. Я не могла отвести глаз.