Опустившаяся на плечо фрау Мендлер рука резко развернула ее, и она очутилась лицом к лицу с герром Гасснером. Он был бледен как полотно.
– Что вы здесь все шныряете да подглядываете? – до боли стиснув ей руку, спросил он.
– Я... я не подглядываю, – дрожащим голосом ответила она. – Сегодня мой уборочный день. Агентство...
– Я же сказал им, что нам никто не нужен. Я... – Он оборвал себя на полуслове.
Действительно ли он позвонил в агентство? Он, видимо, хотел это сделать, но боль была такой острой, что не помнил, сделал он это или нет. Фрау Мендлер снизу вверх посмотрела на него, и то, что она прочла в его взгляде, ужаснуло ее.
– Но мне никто ничего не говорил, – сказала она.
Он стоял, внимательно прислушиваясь к звукам за запертой дверью. Тишина. Тогда он снова обернулся к фрау Мендлер:
– Убирайтесь отсюда. Чтобы я вас здесь больше не видел.
Ее не надо было долго упрашивать. Он забыл с ней расплатиться, но у нее в кармане была золотая коробочка для пилюль и кое-какая мелочь. Ей было жаль бедную женщину, оставшуюся взаперти в спальне. Она бы очень хотела ей помочь, но не смела ввязываться в это дело, так как уже давно состояла на учете в полиции.
В Цюрихе инспектор Макс Хорнунг читал полученный из главного управления Интерпола в Париже телекс:
«Счет за пленку, использованную для съемок фильма-„гасилки“, перечислен на банковский счет главного оперативного управляющего „Роффа и сыновей“. Непосредственный покупатель больше в концерне не работает. Пытаемся выяснить его местонахождение. Сообщим немедленно. Конец сообщения».
В Париже полиция выудила из Сены голое тело утопленницы. На вид ей было 18 – 19 лет. Она была блондинкой, и вокруг ее шеи была повязана красная лента.
В Цюрихе Элизабет Уильямз была взята под круглосуточное наблюдение полиции.
Глава 48
Ярко вспыхнула белая лампочка, означавшая, что звонят по личному телефону. Номер этот знали всего несколько человек. Рис поднял трубку:
– Алло.
– Доброе утро, милый.
Четкий, с хрипотцой голос трудно было не узнать.
– Тебе бы не следовало мне звонить.
Она засмеялась.
– Раньше тебя не очень беспокоили эти вещи. Никогда не поверю, что Элизабет сумела приручить тебя за столь короткое время.
– Что тебе от меня нужно? – спросил Рис.
– Хочу повидаться с тобой сегодня вечером.
– Это невозможно.
– Не зли меня, Рис. Мне приехать в Цюрих или...
– Нет, только не в Цюрихе. – Он замялся. – Я приеду сам.
– Так-то оно лучше. Тогда на старом месте, как обычно, cheri. – И Элена Рофф-Мартель повесила трубку.
Рис медленно опустил трубку на рычаг и задумался. С его стороны это было только краткое увлечение красивой и зажигательной женщиной. Все это уже в прошлом. Но избавиться от Элены было не так-то просто. Шарль ей надоел до чертиков, и теперь она хотела Риса.
– Мы прекрасно подходим друг другу, – говорила она.
Элена Рофф-Мартель всегда знала, чего хочет. И перечить ей было небезопасно. Рис решил, что правильнее будет все же съездить в Париж. Надо дать ей понять, что между ними все кончено. Несколькими минутами позже он уже входил в кабинет Элизабет. При виде его глаза ее просияли. Она обвила его шею руками и прошептала:
– Я как раз думала о тебе. Давай улизнем с работы и поедем домой.
Он улыбнулся:
– Ты становишься сексуальным маньяком.
Она теснее прижалась к нему.
– Знаю. Правда, здорово?
– Боюсь, что сегодня вечером должен лететь в Париж, Лиз.
Она даже не сумела скрыть своего разочарования.
– Хочешь, я полечу с тобой?
– Нет смысла. Маленькая деловая встреча. Чуть позже вернусь. И мы вместе поужинаем.
Когда Рис вошел в знакомую крохотную гостиницу на Левом берегу, Элена, усевшись за столиком, уже ждала его в ресторане. Сколько Рис помнил, она никогда не опаздывала. Всегда собранна, деятельна, удивительно красива, умна, превосходная любовница, и все же чего-то ей недоставало. Элена не ведала чувства сострадания. В ее безжалостности просматривался холодный расчет неумолимого убийцы. Она сметала всех и вся на своем пути. Рису вовсе не хотелось попасть в список ее жертв. Он подсел к ней за столик.
– Ты неплохо выглядишь, милый, – сказала она. – Женитьба тебе явно на пользу. Хороша в постели Элизабет?
Он только улыбнулся, пытаясь сгладить ее бестактность.
– Тебя это не касается.
Элена наклонилась вперед и взяла его руку в свою.
– Ах, cheri, еще как касается. Это касается нас обоих.
Она начала мягко поглаживать его руку, и он мысленно представил ее в постели. Тигрица, необузданная, дикая, искусная и ненасытная. Он тихонько высвободил руку.
Глаза Элены стали холодными.
– Как тебе в роли президента «Роффа и сыновей», Рис?
Он почти забыл, какой тщеславной и жадной она была. Память вновь воскресила их нескончаемые разговоры на одну и ту же тему. Она буквально бредила идеей стать во главе концерна. Ты и я, Рис. Если убрать Сэма, какой у нас с тобой откроется простор для деятельности.
И даже в постели: Это моя фирма, милый. В моих жилах течет кровь Сэмюэля. Моя. Я так хочу. О, люби меня сильнее, Рис.
Власть была самым сильным эротическим стимулятором для Элены. И опасность.
– Зачем я тебе понадобился? – спросил Рис.
– Мне кажется, настала пора подумать о будущем.
– Не понимаю, о чем это ты.
– Я тебя слишком хорошо знаю, дорогой, – сказала она со злобой. – Ты так же честолюбив, как и я. Думаешь, мне неизвестно, зачем тебе понадобилось столько лет быть только тенью Сэма, когда у тебя была масса предложений возглавить любую фирму? Потому что ты был уверен, что в один прекрасный день именно ты станешь во главе «Роффа и сыновей».
– А тебе не кажется, что я мог оставаться в фирме, потому что любил Сэма?
Она ухмыльнулась:
– Конечно же, cheri. И потому ты теперь женился на его маленькой очаровательной девочке.
Из своего кошелька она достала тонкую черную сигару и поднесла к ней платиновую зажигалку.
– Шарль говорит, что контрольный пакет акций Элизабет оставила за собой и что она против того, чтобы пустить акции в свободную продажу.
– Да, это верно, Элена.
– А тебе не приходило в голову, что, случись с ней что-нибудь непредвиденное, именно ты унаследуешь все ее состояние?
Не отвечая, Рис уставился на нее долгим взглядом.
Глава 49
У себя дома на Олгиата Иво Палацци случайно выглянул из окна гостиной и обомлел от ужаса. По подъездной аллее к дому медленно катила Донателла с их сыновьями. Симонетта была наверху, отдыхала после обеда. Кипя от негодования, готовый на все, даже на убийство, Иво опрометью выскочил навстречу своей второй семье. Он был так щедр к этой женщине, так добр, так любил ее, и вот теперь она намеренно пытается разрушить его карьеру, расстроить его брак, испортить ему жизнь. Донателла вылезла из «ланча-флавиа», которую он собственноручно подарил ей. До чего же она все-таки хороша! Вслед за ней из машины выскочили мальчики и бросились ему на шею. О, как любил их Иво! О, как было бы здорово, чтобы Симонетта еще не успела проснуться!
– Я приехала поговорить с твоей женой, – решительно сказала Донателла и, повернувшись к мальчикам, приказала: – Мальчики, за мной.
– Нет! – вспылил Иво.
– Как ты меня остановишь? Не увижу ее сегодня, увижу завтра. Иво был прижат к стене. Все пути к бегству были отрезаны. И тем не менее он понимал, что ни она, ни кто-нибудь другой не сможет уничтожить то, что он с таким трудом добыл своими собственными руками. Иво считал себя порядочным человеком и не желал делать то, на что его вынуждали обстоятельства, и даже не столько ради себя, сколько ради Симонетты и Донателлы, ради всех своих детей.
– Ты получишь свои деньги, – пообещал Иво. – Дай мне пять дней.
Донателла посмотрела ему прямо в глаза.
– Пять дней, – сказала она.
В Лондоне сэр Алек Николз принимал участие в парламентских дебатах в палате общин. Он должен был выступить с основным докладом по решающему вопросу о волне рабочих забастовок, грозившей нанести серьезный ущерб британской экономике. Но ему было трудно сосредоточиться. Мысли его были заняты телефонными звонками, которые в течение нескольких последних недель не давали ему покоя. Где бы он ни находился – в клубе, у парикмахера, в ресторане, на деловой встрече, – они неизменно его доставали. И всякий раз Алек просто вешал трубку. Он понимал, что их требование – это только начало. Захватив над ним власть, они доберутся до его акций и завладеют частью гигантской фармацевтической корпорации, производящей любые лекарства и наркотики. Этого он не мог допустить. Они звонили ему по четыре, а то и по пять раз в день, и нервы его были на пределе. Сегодня же его беспокоило то, что они вообще не позвонили. Он думал, что они позвонят во время завтрака, затем ждал их звонка во время ленча в клубе. Но телефоны молчали, и молчание это казалось ему более зловещим, чем телефонные угрозы. Теперь, обращаясь с речью к членам парламента, он пытался не думать об этом.
– У рабочих нет более верного друга, чем я. Наш рабочий класс – это основа государства. Именно рабочим страна и все мы, ее граждане, обязаны своим прогрессом. Они – истинная элита государства, его стальной хребет, держащий на себе благосостояние и процветание могущественной и доброй старой Англии. – Он сделал паузу. – Однако в судьбах нации наступает время, которое требует определенных жертв от ее народа...
Он говорил чисто механически, даже не вдумываясь в смысл произносимых им слов. Может быть, думал он, ему все же удалось отпугнуть их тем, что он не поддался на их шантаж. В конце концов, они были только мелкой преступной шайкой. А он был сэром Николзом, членом парламента. Скорее всего они теперь навсегда оставят его в покое. Речь сэра Алека закончилась под гром аплодисментов рядовых членов парламента. По пути из зала заседаний его перехватил служащий парламента.