– ИЗ-ЗА ТЕБЯ! Да что я говорю, ты и сама всё знаешь! Вы всё-всё про меня знаете!
Маруся попятилась. Она ещё могла вынести подобные фразы от призрака, но от Спортсмена – более жутко! Через край! Тот обхватил руками голову и застонал, покачиваясь:
– Говорили тебе – убирайся! Да не хочу я жить вечно! Сдохну! Хочу сдохнуть! Ох, как всё болит!
Девушка осторожно ушла, скрылась в избёнке. Сердце выбивало чечётку, сотрясая организм. Мысли ушли. Страх их выгнал, панический, разрывающий.
– Ого! Они уже костёр разложили!
Наконец-то! Вернулись! В оконце она увидела, как при свете костра из-за ульев вышли двое, что-то волоча за собой. Шурик! Что с Шуриком? Ах, вот он – плетётся следом. Что они тащат?
– Блин, опять зацепился, – Иван рывком дёрнул ногу, и кусты отпустили голову Газона.
– Тяжеловат, – выдохнул Молчун, держащий вторую ногу. – Куда его?
– Сюда, – вышел навстречу Балагур, показывая за избушку.
Они скрылись, волоча мертвеца за собой, громоздкая голова которого, подпрыгивая, елозила по траве. Маруся вырвалась, побежала за ними:
– Зачем? Зачем его притащили?
– Люди мы, аль нет? – вытирая пот со лба, изрёк Молчун. – Что ж, его в лесу бросать?
– И бросили бы!
– Уходи, Машенька, – предложил Балагур. – Мы сами. Иди за варевом смотри.
– Как Спортсмен? – Бортовский чертыхаясь искал по карманам сигареты.
– Живой. Болеет, – Борис взялся за лопату. – Давайте скопом навалимся!
«Я не хочу оставаться здесь и не хочу к костру. Что-то с Толиком… Болеет? Главное – живой», – она скользнула взглядом по вырытой кучке земли, по трём сваленным рядом телам и тихонько удалилась.
– Остальные где?
– В лесу, – хмыкнул Бортовский. – Одного вот… Пацан отыскал.
– Шура, чего встал? Хватай лопатку!
– Я не могу. Устал.
– Все устали. У лейтенанта – рука, Борис тоже ранен. Не филонь. Закопаем и делу конец.
– Вы что! Не понимаете! – Сашку трясло. – Это же люди! Мы убили людей! Мы – преступники! Теперь заметать следы?!
– Не люди это. Трупы, – оборвал Бортовский. – За работу, малый.
– Пошли вы со своей работой!
– Я те счас пойду!
– Подожди, – Молчун остановил Ивана, подошёл к Шурику, положил на плечи руки. – Чего разоряешься? Бандитов пожалел?
– Всё равно, – хныкал Сашка. – Нельзя же так.
– А они бы нас о-оч-чень пожалели! – пропел Балагур.
– Если на то пошло, Саня, у меня официальное разрешение их убивать, – Молчун заглянул ему в глаза. – Это сбежавшие зэки. При побеге убили двоих, ещё двое в больнице. Если хочешь – обнаружить и уничтожить их – одна из задач нашего отряда. А ты не знал?
– Это правда? – Сашка поднял глаза на Командира.
Тот хмурясь кивнул. Шурик всхлипывая взялся за лопату. Борис уже наметил контуры могилы и выкопал примерно с четверть. Но теперь из-за Газона предстояло копать глубже.
– Говорил: могилы раскапывать – примета плохая, как бы их копать не пришлось? Вот и копаем.
– Может гробы им? – сделал последнюю попытку Шурик.
– И каждому по отдельной яме? С крестами и венками! – озлился Бортовский. – Хочешь – ковыряйся. Хоть всю ночь. Да и в ночь не уложишься.
– Устал, – оправдывался тот.
– Давай спать пойдём! А трупики за стеной полежат? Кошмарики не замучают?
Спортсмен сидел в таком же положении – обхватив голову руками. Маруся попробовала суп – есть можно. Надо бы нарезать хлеб, но нож искать не хотелось, с недавнего времени испытывала к ним аллергию. Сами нарежут, если надо. По сути, они правы. Не оставлять же мёртвых в лесу? Кто знает: звери, вороны-стервятники, насекомые… Брр, гадость! Потом совесть напомнит. Лучший выход – предать тело земле. Только поздно уже. Зажгла спичку, взглянула на циферблат. Час ночи. Закурила. Вышла из дома. Спортсмена у костра не было…
Шурик нехотя ковырял землю. Работает всего пять минут, а ладошки уже деревенеют. Ещё только мозолей ему не хватало! И так сегодня наломался, мышцы гудят как трансформаторная будка. Когда они шли к пасеке, и Молчун с Иваном волокли тело, он не мог вспомнить, например, когда снял автомат с предохранителя. Произошедшее постепенно становилось понятным, дробясь в памяти на эпизоды. Проснулся, и дурной сон посоветовал убить. Вот и убил. Как просто! Убил человека, сейчас зароет вместе с другими мертвяками, пожрёт чего-нибудь и на боковую. Обыденно. Жутко. И ведь всего этого могло не быть. Если бы не желание повыпендриваться. Уехал бы из санатория домой, побухал, прицепился бы к какой-нибудь девчонке, похожей на Натаху… А он так и сделал: надрался, переспал с Иркой и теперь хоронит убитого им человека – чем не весёлые каникулы? Как я, блин, провёл лето! Ну шарятся по тайге сбежавшие зэки, ну есть разрешение их убивать, гранатами пошвыряться можно, пострелять опять же! Золото найти! Ох, не то, Саня! Не туда вляпался. И шутки у тебя дурацкие. Всё, пора завязывать. Как вернусь из тайги, сделаю что-нибудь хорошее, приятное себе и другим. В комсомол бы вступил, если бы не разогнали! В партию Навального! Влажная земля тяжёлыми комьями липла к кроссовкам. Чёрт с ней, не картошку сажать!
Спортсмен подошёл сзади, оттолкнул, угрюмо воззрился на могилу, мёртвых бандитов, вырвал из рук лопату и забросил в кусты.
– Ты чего, Толян?
– Не оставлять же их так?
– Не засранствуйте, Спортсмен!
Шурик покорно вломился за лопатой, отыскал в темноте. Спортсмен сплюнул в могилу и поплёлся обратно. Подбежала Маруся.
– Что это с ним? – ворчал Командир.
– Напился.
– И нас не дождался?
– Возьмите. Жертвую, – девушка протянула бутылку водки и пару кружек дала.
– Ну, Машенька, слов нет!
– Согреться не помешает, – обхватив бутылку, Бортовский содрал зубами пробку, плеснул в кружку и отхлебнул солидный глоток.
– Лейтенанту штук пять таких надо! – крякнул Борис.
– Может, перекусите? Суп сварился.
– Сейчас закончим, – Молчун оттеснил её в сторону. – Ты как? Ничего? Что в доме произошло – рассказать хочешь?
– Не сейчас. Как получилось, так пусть и будет, – девушка отвернулась.
– Сегодня все отличились! – подбодрил Молчун. – Даже Шурик!
Сашка, намеревавшийся было «промочить горло», сглотнул, чтобы не поперхнуться.
– Как он гранатой-то, а?! – потирая лысину, вспомнил Борис.
– И в этого всю обойму, – выдохнул Иван.
– Чего разорались? Может быть, ещё к медали представите? – Сашка попытался сосредоточиться на выпивке.
– А это идея! Подумай, лейтенант.
– Я про другое думаю, – Бортовский с сожалением наблюдал, как водка исчезает из бутылки с катастрофической скоростью.
Молчун долил себе остатки и ухнул залпом: «Развязал!»
– Как ты про зэков узнал? И кто это тебе официальное разрешение выдал?
– Полковник Костенко, кто ещё?
– Врёшь.
– Вру.
– Ладно, опосля поговорим.
– Зачем же «опосля»? Лучше скажи, почему про них не рассказал остальным? Знал ведь!
– Это уже интересно! Кто ещё знал? – насторожился Балагур.
– Я знала. Мне дядя Коля, участковый, сказал утром. Толик – в курсе.
– Какое это имеет значение? – буркнул Иван.
– Ещё двое в тайге, – напомнил Молчун. – И ещё двое где-то: Вертушенко и Карасенко. Может быть, от остальных отделились. А может и нет.
– Поздно выяснять. Завтра поговорим, – Иван подхватил Газона за ноги. – Чего встали? Сбрасываем.
– Ещё бы углубить. Мелковатая могилка получилась.
– Закопать хватит. Ещё вкалывай тут, – поддержал Командира Шурик.
– А двустволку? Нашли? – вспомнила Маруся.
– Хрена с два в такой темноте найдёшь! Хватай, малыш, не будь засранцем.
Шурик, зажмурившись, обхватил бельмоватую голову, поднатужился, поднял.
– Да ты волочи его! Отпускай! Так.
Тело скатилось в яму. Увязая в вырытой земле, Молчун и Борис подхватили Сыча. «Зозуля» – вспомнилось.
– Теперь третьего!
– Может быть, нож вынуть?
– Да фигли он сдался? Давай, тащи!
Шурик жалел о ноже, но противоречить не стал, ещё заставят самому вытаскивать. Ферапонт шлёпнулся сверху.
– Братская могила, – решил сострить Иван. – Давайте, ребята, закапывайте. Пойду. Что-то рука разнылась…
Комки земли глухо падали на тела. Как кстати водка! Не то бы стошнило! Тьфу! Шурик сплюнул на ладони и схватился за лопату. Пусть только попробуют не прибавить к гонорару за вредность и сверхурочные…
33
Напрасно ищешь тишины!
В живой природе нет покоя.
Цветенье трав и смерть героя…
Костёр отбрасывал на лица причудливые отблески, люди жались к огню, сгорбившись, ели. Молчун не поскупился на пиво, раздав каждому по две банки. Абсурдно высокие кроны деревьев дырявили небо, которое решетило порывами ветра, стараясь уплыть вслед за тяжёлыми облаками, и уплыло бы, если бы не гвозди-звёзды. Вместе с насыщением подступили умиротворение и сонливость. Отпивая из баночки пиво, Шурик перебирал струны, умудряясь одновременно курить. Спортсмен, спрятав голову в куртку, прикорнул на траве рядом с костром. Его свернувшееся в клубок тело, заботливо укрытое одеялом, казалось нереальным, как запах кошки на псарне.
Несмотря на сонливость, чувство тревоги не проходило. Молчун сначала внушил себе, что это чувство обдувает из леса, где помимо появления возможного зверья ожидалась контратака бандитов. Но рассудок протестовал, расставляя всё по местам. Их только двое, они не осмелятся напасть на вооружённый отряд. Беспокоила мысль о тех двоих, портреты которых показывал Егоров, и которые не принимали участие в нападении на пасеку. Как их там – Вертушенко и Карасенко? Молодой и бывший начальник? Возможно они отделились от банды и пробирались самостоятельно, возможно погибли или их убили свои же. Важно, что и они не казались Молчуну источником опасности. Откуда тогда тревога?
Маруся, бледная, с припухшим от слёз и переживаний лицом, робко курила рядом – механически, словно эспандер, сжимая и разжимая пустую банку из-под пива, которая благодаря этим упражнениям издавала, слепляясь, громкий, монотонный хруст. Молчун перевёл взгляд на свернувшуюся фигуру Спортсмена по ту сторону костра. Почему девчонка рядом, а не там, напротив? Её место у страдающего любимого. Почему она избегает его? Вот он – источник тревоги! Маруся жмётся к нему, Молчуну, как к гарантированной безопасности. Она тоже боится. Невидимая и нелепая нить связала их вместе. Призраки на берегу, схватка с мертвецом – не здесь ли рождение страха? И ещё – он прекрасно помнит – она неожиданно подошла, когда он ещё грязный после импровизированных похорон вместе с остальными собирался идти умываться к реке, и запинаясь, сбивчиво рассказала, как видела самовозгорающийся мотоцикл и бандита, выскочившего из воды. Только он смог бы поверить ей! Но было в этом разговоре не только желание поделиться пережитым ужасом, а предупреждение о возможной опас