И только после того как был определён маршрут, и малочисленная группа упрямо двинулась на поиск вертолёта, Иван, в свою очередь, обмозговал, как может выполнить приказ Костенко. Дело закончено. Экипаж мёртв. Осталось найти и уничтожить вертолёт. Что придётся его уничтожить – Бортовский не сомневался. Недаром по тайге шлялись ожившие мертвецы. Слава Богу, они не встретились друг с другом! И с ними, наконец, покончено. Идеальным было бы заманить всех в вертолёт и одним ударом, как говорится, убить двух зайцев. Борясь с наслаждением заставить умирать их долго и мучительно, он представил, как афганец и толстяк будут юлить у ног, моля о пощаде. С пацаном проблем не будет. Ему только в рыло заехать – сразу деморализован. Проводницу, естественно, стоило бы напоследок отодрать. Но одним ударом со всем покончить – ещё заманчивей. Возни меньше. Да и Отто не успеет воспользоваться заминкой… Вот что ещё тревожило Ивана. Так и не определил, кто из них коварный резидент: афганец или корреспондент? Что-то странное было недавно. Кто-то сказал… Молчун! Он сказал, стоя у могилы: «Ничего не напоминает? Спортсмена так же…» И те обвинения на пасеке, как будто это он, Иван, разрубил чокнутого кретина. Но он же точно помнит, что только схватился за топор, сразу обмер. Испугаешься тут, такой твари в жизни не видывал. А Отто привычно, как десятки раз в Варшаве, в Бонне и уже тут, на юге Сибири, расчленил тело, как кусок мяса. По старой схеме: ноги, руки, голова – не считается игра. Потом – грудь, с проворством мясника вонзая топор меж рёбер. Отто всегда так делал со своими жертвами. Надо было стрелять! Но приходилось выбирать между неизведанным ужасом перед чудовищем и возбуждающим азартом поимки господина Бришфорга. Кто это был? Афганец? Почему не сообразил, не запомнил? Заворожился процессом расчленения и упустил того, кто так ловко расправился с тварью. Но теперь-то он не уйдёт!
Они путешествовали несколько часов. Маруся сознательно сделала крюк, провела их подальше от того места, где поваленное дерево упирается кроной в кустарник, за которым… Она просто не выдержала бы, если бы всё повторилось! Встретив родник, сделали привал.
– Ноги как деревянные, – пожаловался Шурик.
– Хочешь, чтобы денежки сами к тебе пришли? – развеселился Иван. – За ними потопать надо. Кстати, что вы собираетесь сделать со своим вознаграждением? Немало же обещали.
– Засуну его тебе в зад, – пообещал Молчун.
– Ну-ну. Не переусердствуй, пупок надорвёшь, засранец… А корреспондентик?
– Отдам в Фонд Мира, – не задумываясь, ответил Балагур и ополоснул лицо водой, смочил шею, под мышками. – Чего пристал? Видишь – люди устали?
– Барышня, конечно же, отблагодарит родной интернат. А хлюпик отдаст мамочке.
– Что за тон, начальник? – посасывая сигарету, хрипнул Молчун. – Идём все вместе. Обратно тоже вместе. Зачем ссору готовишь? Или тебе награда не причитается? Просто долг службы с честью выполняешь?
– Тебе не нравится выполнять долг? – разошёлся Иван. – В Афгане людей пачками на тот свет отправлял. Мирное население, заметьте. Всем вроде бы доволен был.
– Гена, что он мелет? – насторожилась Маруся.
– Милая моя, почитай его личное дело. Командос! Машина смерти! Его группа десяток кишлаков за пару недель – как корова языком слизала. Стариков, детей…
– Может быть, хватит? – посоветовал Молчун.
– Это правда, Геннадий? – спросил Балагур.
– Что было – то было. Врать не буду. Только зачем эта сволочь именно сейчас всё на белый свет вытряхивает?
– Это же ужасно! Как ты мог? – Маруся отсела подальше.
– Потому что – война. Вот ты того седого пырнула, о чём думала? И я тоже защищался. Чего скрывать, мстил даже. За парней наших убитых. Потому как дурак был, а надо мной ещё дурнее сидели и приказы строчили. Пример перед вами, – кивнул на Ивана.
– Говорите пока. Можете товарищеский суд организовать. Только осторожно, он буйный, когда рассердится. Так психиатр определил. А мы с хлюпиком пойдём маршрут сверим.
– Не могу я идти. Сил нет, – протестовал Сашка.
– Поднимайся. Седалище оторви. Пойдём, кому сказано!
Уныло и покорно Шурик поплёлся за Командиром.
– Чтобы это могло значить? – задумался Балагур.
– Тоже осуждаешь? – хмыкнул Молчун.
– Недооценивали мы Ивана Николаевича. Задумал что-то. Поссорить нас хочет! Как бы Санька не проболтался. Не нравится мне! Может, зря всё затеяли?
– И так устали, как собаки, а он ещё на нервы капает, – фыркнула Маруся. – Эй, командос, закурить дай.
– Если его не скрутим – неприятностей не оберёмся. Чует моё сердце, – заявил Молчун, обернулся к Марусе. – Ты и вправду из интерната.
– С Марса я, марсианка.
– Ага, – он на минуту задумался. – Я тебе пистолет дам.
– Что ещё придумал? – оживился Балагур.
Молчун склонился к роднику, подставил губу, напился, смахнул капли с подбородка:
– Меняем всё. Шурика не посвящать.
Бортовский, отойдя на приличное расстояние, вдруг резко остановился, и Сашка едва не наскочил на него, непроизвольно вздрогнув.
– Слушай сюда, сынок. Прости, что хлюпиком называл. Надо было.
– Пустяки, – смутился Шурик.
– Ты этому афганцу не верь. Страшный он человек. Садист. Слышал? Я ему правду сказал. Даже отпираться не стал. Совести у него нет. Вдруг к золоту выйдем, а он пальнёт в спину и будь здоров. Всё себе хочет забрать.
– Как же быть? – Сашка растерялся.
– Что они про вертолёт говорили?
– Не верят, что там золото.
– Ещё как верят! Дурочку разыгрывают. Ты молодой, жизни путём не нюхал. Меня майор, друг твоей семьи, попросил за тобой приглядывать. Я таких, как афганец, насквозь вижу. Знаешь, к примеру, что толстяк вовсе не корреспондент?
– А кто? – запаниковали, забегали мысли. Мало ли бывает? Но он всё-таки ему жизнь спас! Задохнуться не дал. И всегда такой внимательный, вежливый с ним, с Шуриком.
– Гомосексуалист, – серьёзно поведал Иван. – То-то, смотрю, всё с тобой заигрывает.
Шурик брезгливо поморщился. Вот и верь после этого людям! Командир же врать не станет, досье на них читал. Да и какой ему смысл?
– А девка – проститутка. Точно-точно. Как думаешь, зачем к ней мужики по ночам из санатория бегали? Эх, Саня, всему тебя учить надо! Поди и про меня что говорили? Золота, мол, нет. Врёт Командир? А золото есть! Много! Нам с тобой вот так, – Иван провёл ребром ладони по горлу, а Сашка невольно сравнил этот жест с отсечением головы.
– Ох, часы встали. На твоих сколько?
– У меня ещё утром остановились. Завести забыл.
Они посмотрели на небо. Бледный блин солнца давно перевалил зенит.
– До темноты часов пять ещё есть, – определил Иван. – Не хотелось бы в лесу ночевать с такой компанией. Ещё и прирезать могут.
– Нет, только свяжут, – успокоил Шурик.
– Зачем?
– Ну, если золота в вертолёте не будет, собирались «прижать». Правду узнать про академика.
Иван удовлетворенно кивнул:
– Видишь, какие люди? Ты с ними поосторожней. О нашем разговоре молчок. Договорились? А золото сами возьмём и сдадим куда надо. Всё честно. Вознаграждение получим. То бы – с гулькин хрен, а тут – пополам. Идёт?
– Сверили маршруты? – хмыкнул Молчун, когда они вернулись. – Чего их сверять? Я по карте помню. Край красного квадрата. Почти в верхнем углу.
– По карте и сверяли, – отрезал Иван. – Прохлаждаться будем или пойдём всё-таки?
– Шурочка, у тебя часы есть? Мои что-то стоят, – улыбнулся Борис.
– Мои тоже, – буркнул Шурик.
– Покушать хочешь? Мы перехватили, а ты «маршруты сверял».
– Не хочу.
– О чём говорили? – дёрнув за рукав, шепнула Маруся.
– Ни о чём.
– Разговорчивый стал. То болтал без умолку, песни пел, а то вдруг воды в рот набрал, – заметил Молчун и хлопнул себя по коленям. – Чего тянуть? Пойдёмте.
– Самое умное, что сегодня я слышал, – ухмыльнулся Иван. – Тут должно быть недалеко. Часа два.
Маруся знала эти места, была здесь на летних каникулах, и сомневалась, что уложатся в два часа. Почти непроходимый валежник, зыбкая болотистая почва. Даже могучие деревья оттеснились неприхотливыми ивняковыми зарослями. Потом пойдут чёрные, вечно влажные и лысые тополя с шелушащейся корой.
А там ещё надо посмотреть: если вертолёт упал на взгорье, то подступиться будет легко, несмотря на вновь укреплённую ивняком, пихтами и кустами кислицы чащу. Но если он умудрился попасть в болото, то она не стала бы рисковать. Останется только посмотреть издали на погрузившийся в ряску корпус. Но, скорее всего, будет чаща. Иначе как радист дважды выбирался оттуда? Идти часа три как минимум.
Первый план Молчуна ей нравился больше. Зайти в вертолёт всем вместе, или даже первыми, чтобы Командир не успел ничего изменить, а потом поговорить с ним на чистоту, если золото – миф. Изменение плана не удовлетворяло по двум причинам: они все будут разделены и действовать самостоятельно, чуть ли не наобум; и вторая причина – ей отведена главная роль, возможно не столь опасная как у других, но всё же тяжело быть первой. Она первой войдёт в вертолёт!
…Как и предполагала, после крушения тот погрузился в гущу деревьев, срезав несколько крон и сломав пару пихт и тополь, проелозил по склону и упёрся носом в ивняк, приподняв хвост, будто собирался кувыркнуться. Его помятый корпус появился сразу за двумя близко растущими елями, меж которыми, зависнув пущенной стрелой, расположился надломленный тополь. Вертолёт врос в тайгу и казался неотъемлемой её частью, если бы не поникшие, залитые чёрным травы вокруг. Видимо, внутри что-то горело, разводы гари запечатлелись над окнами кабины и мазками прилипли к затаившейся в кустах двери и обшивке. Толстые ветки сломанного тополя застряли в винте и поникли, изжеванные им. Вертолёт походил на кругломордую собаку с оголённым хвостом и пропеллером вместо ушей, собирающуюся пометить столбик. Такое сходство придавало его наклонённое положение, как будто он рыл что-то носом, а может быть, и нюхал.